Пожиратели душ - Фридман Селия С. - Страница 24

В серых глазах, устремленных на Дантена, нарастала Сила. Человек более слабый дрогнул бы, но Дантен знал, как важно удержать позиции за собой, особенно в такой беседе; то, что будет сказано здесь в этот вечер, определит их с Костасом отношения, пока они оба живы.

– Продолжай, – бестрепетно глядя в глаза магистру, молвил король.

– Все мы звери по сути своей, хотя телесной мощью им уступаем. Мы играем в цивилизацию и гордимся тем, что сочиняем стихи и музыку, но натура у нас та же, что у волков. Самец-вожак, повинуясь велению природы, стремится расширять свои охотничьи угодья, распоряжаться добычей и умножать потомство. Один метит деревья, помеченные его соперником, другой посылает к соседу войско, но особой разницы между ними нет. То, что вы битый волк, видно из вашей истории. Ясно также и то, что вы способны действовать сообразно вашей натуре. Мало кто может похвалиться и тем, и другим.

– Мало кто из магистров выразил бы это такими словами.

– Я уже говорил, что не похож на других.

– Тех, кто похож, я отослал прочь.

– И поступили, быть может, мудро.

Король теперь вглядывался в магистра еще пристальнее, пытаясь постичь его суть. Дантен обладал даром читать в сердцах людей, даже одаренных неограниченной Силой. В этом сердце он чувствовал… голод. Такой же, как в королях, о которых тот говорил, или в кровожадных диких зверях. Опасное свойство… а истинные побуждения магистра король редко способен понять. Но Рамируса Дантен понимал достаточно, чтобы повелевать им, – и остался в живых, оскорбив пару дюжин других магистров, на что многие монархи никогда не отважились бы… значит, он и Костасом научится управлять. Что бы этот магистр ни испытал на своем веку, каким бы сильным ни сделала его магия, какие бы тайны ни нашептало ему бессмертие – в основе своей он все-таки человек. Дантен давно понял, что это и есть секрет магистров, который они прячут за легендами и умолчаниями. Лев, как бы могуч он ни был, остается всего лишь львом, не более. Так же и с людьми. Они могут менять свой облик, могут жить вечно, однако они все-таки люди.

Король вновь обратился к карте. Его палец уперся в границу с Кориалусом и повел, сверкая кроваво-красным рубином перстня, по реке Кест, в самое сердце этого беспокойного государства.

– Итак, – произнес Дантен, – послушаем, что посоветует нам королевский магистр.

Глава 14

Его окружают тени. Когда он пытается что-то в них различить, тени тают. Он видит темные деревья на ночном небе и женщину среди стволов. Она одета тьмой, закутана во тьму, рассмотреть ее невозможно. Лунные лучи, падающие сквозь еловые ветки, не достигают ее.

Он знает, что она следит за ним, все время следит, и ее неотвязный взгляд отдает смертью. Он кричит, выражая свое возмущение. Бессильный вопль вырывается изо рта, словно дым. Он стискивает зубы, но дым все идет, отнимая у него силы. Он хочет убежать, но не может.

Женщина ждет, безмолвная, бесконечно терпеливая. Дым льнет к ее протянутой бледной руке, как ласковая собака, и она вдыхает этот дым, поглощая его силу, его жизнь… а тени смотрят на это.

Андован проснулся в холодном поту и некоторое время лежал неподвижно, радуясь, что это всего лишь сон.

Эта женщина снится ему не впервые. По правде сказать, она является каждую ночь с тех пор, как Коливар наложил на него заклятие, долженствующее привести к истоку его болезни. К убийце.

Каждую ночь она снится ему, но он не видит ее лица.

Каждую ночь он что-то кричит ей, но не знает, к кому обращен его крик.

Сон каждый раз все страшнее, смерть чувствуется все явственнее. Значит ли это, что заклинание Коливара подействовало и он приближается к причине всех своих бед? Или это знак того, что жизнь уходит, будто песок в часах, и на розыски остается все меньше времени?

«Я найду ее, – твердит он, как утреннюю молитву. – Я отниму у нее свою жизнь, чего бы это ни стоило, и заставлю ее расплатиться за содеянное».

Он хотел встать, но внезапная резкая боль бросила его обратно. Руки и ноги точно налили свинцом, голова раскалывалась. Закрыв глаза, он попытался преодолеть боль. Откуда она, собственно, взялась? Он не мог вспомнить. Он открыл глаза и увидел над собой незнакомый потолок. Медленно-медленно повернув пульсирующую от жара голову, он убедился, что и все вокруг ему незнакомо. Он лежал в какой-то бревенчатой хижине со щелями, законопаченными соломой и глиной.

«Во имя богов, где я?»

Пульсация сменилась острой болью в виске, и он поднес туда свинцовую руку. Голова была туго забинтована – суровым полотном, как подсказывало ему осязание. Источник боли помещался на левом виске – при каждом прикосновении к нему голову пронзала огненная игла. В этом месте сквозь бинты просочилось что-то вязкое. Сперва он принял это за свернувшуюся кровь, но на пальцах, отнятых от повязки, остались частицы каких-то трав, пахнущие уксусом. Целебный бальзам скорее всего. Кто-то о нем позаботился… но кто? Где он находится и что с ним случилось?

Андован попытался сесть, но тело не повиновалось ему. Тогда он стал вспоминать. Чтобы помочь делу, он опустил веки и сразу ощутил облегчение. Даже здешний неяркий свет, проникавший в маленькие оконца хижины, резал ему глаза.

В желудке плещется кислый эль, и грубая крестьянская пища никак не желает перевариваться. Он поворачивает обратно к лесу. Лучше уж заночевать там, чем снова в лачуге, где воняет нечистотами и потными натруженными телами. От этого его стошнит скорей, чем от Угасания. В лесу же чисто, свежо, и он уже не раз ночевал там, когда охотился. Можно заложить два пальца в рот, чтобы освободиться от скверного ужина, и добыть что-нибудь на замену. Солнце еще не совсем закатилось – значит ночные звери скоро выйдут искать пропитание. Если повезет, он затравит оленя… охота приободрит его, и желудок будет ему благодарен.

Он идет к месту, где привязал свою лошадь… и в какой-то миг замечает шаги за собой. Он замирает сам, как олень, почуявший близость охотника, и делает вид, что поправляет на плече походный мешок. Шаги затихают, но он чувствует запах преследователей и слышит их дыхание – а им-то, глупым, и невдомек. Никто не умеет скрадывать дичь так тихо, как он, и чутье у него, как у волка. Эти ребята спугнули бы оленя еще с тридцати шагов, даже насморочный волк учуял бы их.

Он снова трогается с места, вслушиваясь в ложное эхо собственных шагов. Все верно, он не ошибся. Медленно, осторожно он берется правой рукой за рукоять охотничьего ножа у себя на поясе. Они, должно быть, идут за ним от самой окраины города, опасаясь свидетелей. Знают ли они, что где-то близко у него привязана лошадь? Будут ли ждать, когда он доберется до нее, или нет?

Быть может, это Коливар предал его? Выманил из замка, чтобы убить? Нет, вряд ли. Он не сделал магистру ничего плохого… и потом, Коливар мог с тем же успехом убить его в замке, когда они договорились разыграть его, Андована, мнимую смерть. Зачем прибегать к грубым одушевленным орудиям, если колдовством можно умертвить человека без всякого шума?

Кроме того, Коливару от него что-то нужно. Не вызывает сомнений, что это как-то связано с женщиной, которая убивает принца – магистр сам так сказал, – но можно биться об заклад, что тот о многом умалчивает. Магистры никогда не открывают смертным своих истинных целей – каждый принц, достойный своего титула, это знает. А все остальные теперь должны думать, что Андован мертв. Кто же тогда подослал к нему наемных убийц, да еще таких неуклюжих и дурно пахнущих?

Он медленно идет по дороге, насторожив все свои чувства. Неизвестные футах в десяти позади него, не больше. Если быстро обернуться и напасть, можно застать их врасплох. Так порой поступает затравленный вепрь, и это смертельно опасно. Один такой чуть не запорол принца в юности, преподав ему этот урок.