Черные Земли - Фридман Селия С. - Страница 60

Дэмьен поглядел в зеленые холодные глаза и подумал о том, что за секреты таятся в их глубине. Что, интересно, разглядел в этом ракхе протектор, приняв его за возможного союзника? Чем бы это ни было, Дэмьену не удавалось это нащупать.

«Кирстаад был здесь почетным гостем. Это совершенно другая точка зрения, чем та, на которой нахожусь я».

– Поняли? – спросил капитан.

– Да. – Дэмьен кивнул. – Понял.

– Прекрасно. – И капитан приказал своим людям: – Пошли.

Пленников подтолкнули к лестнице и тычками направили вверх. Один из лейб-гвардейцев сгреб было Йенсени за руку, но той удалось увернуться, и она тут же бросилась к Дэмьену. Ракх разрешил ей держаться рядом со священником. В процессе бесконечного восхождения Дэмьен чувствовал рядом с собой тепло ее тела; и как же ему хотелось, чтобы хотя бы для нее оставалась малейшая надежда.

«Не слишком-то я осчастливил тебя, взяв с собой, – мысленно обратился он к ней. – Даже среди Терата тебе жилось бы лучше. – Но тут Дэмьен вспомнил о том, в каком состоянии они нашли ее у Терата: грязную, запуганную, живущую в норе, как какое-то животное. – Но ведь и сейчас она грязная, и сейчас запуганная, – нехорошо подумал он. Чувствуя, как при ходьбе от его собственного тела отслаивается засохшая корка пота, грязи и крови. – Должно быть, от меня чудовищно воняет. Но ведь ракхам такое нравится».

Последняя мысль – издевательская, разумеется, потому что ракхи отличаются обостренным обонянием, – доставила ему известное удовольствие: как славно было причинить – пусть и ничтожное – неудобство хотя бы одному из врагов. Хотя сам ракх – ни этот, ни любой другой – никогда не признался бы, что дело обстоит именно так.

На полдороге он упал, запутавшись в короткой цепи, пока перешагивал с одной ступени на другую. Упал со всего маху и ударился очень сильно, громко стукнувшись коленом о каменную ступень. Боль пронзила всю ногу, и он непременно покатился бы вниз по лестнице, не ухвати его за руку один из стражников. Другой тут же подхватил его с противоположной стороны, и вдвоем им удалось поставить пленника на ноги; практически повиснув у них на руках, он зашатался от боли.

Ракх тут же подошел и подозрительно уставился на него. Сперва посмотрел на гримасу на лице у Дэмьена, а потом на покалеченную ногу.

– Снять! – распорядился он.

Дэмьен испытал новый приступ боли, когда, расстегивая ножные кандалы, цепь предварительно натянули, – и вот он уже был свободен и мог идти как нормальный человек. Слава Богу.

Продолжив восхождение, он принялся считать лестничные марши. Колено отчаянно болело; он понимал, что, возможно, серьезно повредил его, но игра стоила свеч. Ножные кандалы с него сняли – и хотя это, конечно, было невеликой победой, зато первой, одержанной им с тех пор, как он попал в плен. А он давным-давно понял: когда дела идут по-настоящему скверно, так скверно, что беды обрушиваются на тебя со всех сторон сразу, лучше всего сосредоточиться на одной конкретной задаче и попробовать решить хотя бы ее. А потом будет видно.

Поднимаясь по бесконечной лестнице, он старался не думать о ноже Тарранта. Старался не замечать его тяжесть, не думать о лезвии, вплотную прижатом к его собственному телу. Стражники, надевая на него кандалы, не нашли ножа, не почувствовали они его и в тот миг, когда с двух сторон подхватили священника под руки. Что же тому виной: Творение Тарранта или тщательность, с которой сам Дэмьен припрятал оружие в рукаве рубахи? Хотелось бы ему понять, как именно поколдовал с ножом Таррант. Строго говоря, он и сам не замечал ножа у себя в рукаве; он подозревал также, что не почувствовал бы его, даже если бы тот распорол ему руку до кости. Судя по всему, в дело пущено некое странное Затемнение, позволяющее видеть предмет, но блокирующее любое другое восприятие. И священник подумал о том, удастся ли ему пустить в ход нож, если возникнет такая необходимость. Или Таррант заранее предусмотрел и эту возможность?

В конце концов они поднялись на самый верх и очутились в ослепительном хрустальном зале. Стены со всех четырех сторон сверкали и отливали ртутью, словно на них падал яркий свет из какого-то остающегося невидимым источника. Разумеется, Дэмьен узнал здешний стиль, и, разумеется, тот поверг его в трепет точно так же, как внешний облик самого Принца. Потому что архитектура дворца Властительницы Лема, может быть, и не отличаясь таким же великолепием и волшебным очарованием, была в своих основных характеристиках очень и очень схожа со здешней. Возможно, Властительница Лема попыталась создать копию этого дворца точно так же, как она старалась подражать Принцу в своей одежде. Но если так, то она, пожалуй, потерпела неудачу. Дэмьену пришлось прищуриться, пока лейб-гвардейцы вели его вперед, – слишком уж впечатляющее зрелище предстало здесь его взору. Стены блистали брильянтами, отовсюду в зал обрушивались водопады света. Интересно, как местные обитатели сами ориентируются в этом хаосе? Пользуются каким-нибудь Творением или же все дело в самой обыкновенной привычке?

«А я бы к этому никогда не привык», – подумал он, погружаясь в хрустальный блеск. Йенсени держала его за руку, и он чувствовал, что ее ручонка дрожит. Может быть, отец описывал ей и этот дворец тоже? Или на это у него не хватило слов?

И тут стены перед ними раздвинулись – или мнимо раздвинулись, – и они очутились в просторном помещении, потолок которого был озарен отраженным мерцанием многочисленных фонарей, а стены представляли собой радужные переливчатые панели. В комнате было полно народу – главным образом солдат, – но внимание Дэмьена сразу же приковали к себе двое восседающих в самом центре. Эти двое были под стать друг другу – оба величественные и надменные.

Неумирающий Принц сидел справа, и его длинные пальцы поглаживали позолоченную ручку кресла в форме головы какого-то животного. Он пристально смотрел на Дэмьена. Двое гвардейцев стояли у него за спиной, и было ясно, что они готовы броситься в бой при малейшем признаке опасности для их государя и повелителя. Дэмьену показалось, что Принц стал со времени их недавней встречи еще старше (а ведь прошел всего день!), но это, скорее всего, следовало списать на фокусы освещения, оставлявшего лицо Принца в глубокой тени. Он опять был в красном – и тяжелая шелковая тога растекалась у него по плечам, как кровь. Похож, очень похож на Властительницу Лема, подумал Дэмьен, и это было обескураживающее сравнение.

А слева сидел Джеральд Таррант, потягивая что-то из серебряного кубка и как бы ненароком поглядывая на Дэмьена и на Йенсени. И это был уже не тот покрытый дорожной пылью путник, которому довелось проплыть по морю несколько сотен миль, а потом еще полстолько пройти пешком, – это был аристократ до корней волос, наконец-то занявший подобающее место среди себе подобных. Его верхняя тога была из темно-синего панбархата; под нее была поддета черная, щедро расшитая золотом туника. На голове, сдерживая достигающие плеч волосы, возлежал золотой венец, но сияние золота вдвое уступало блеску его глаз, его таких пронзительных глаз. Рядом с ним, на коленях у ручки кресла, стояла девушка, которую Дэмьен видел в подземелье. Рассматривая лица пленников, Охотник гладил ее по волосам, и хотя от священника не укрылось, что женщину бьет дрожь, она даже не пыталась отпрянуть.

– Преподобный Райс! – Принц поднял кубок, словно желая произнести здравицу в честь важного гостя. – Вы считаете себя справедливым человеком. Вот и объясните мне: какой приговор следует вынести тому, кто вступил в бой с моими войсками, сорвал жизненно важный для меня проект, вторгся в мою страну и вознамерился свергнуть меня с престола?

Дэмьен пожал плечами:

– Я бы начал с ванны и смены белья.

На мгновение Принц, казалось, насупился, затем, поглядев на Тарранта, поинтересовался:

– Он что, всегда такой?

Дэмьену показалось, будто Охотник едва заметно усмехнулся:

– К сожалению.

С отсутствующим видом гладя девушку по волосам, посвященный снова отпил из кубка; его жертва меж тем дрожала все сильнее и сильнее, она явно находилась в ужасе. Взгляд у нее был какой-то незрячий, губы полураскрыты, и Дэмьен понимал, что даже сейчас она какой-то частью сознания находится в Черных Землях и спасается бегством от человека, настолько жестокого и безжалостного, что он претендует даже на самые сокровенные ее мысли.