Черные Земли - Фридман Селия С. - Страница 54

– Нет, – выдохнул он. – Отпустите ее.

Принц кивнул ракху, а тот увел девушку. Бедняжка была настолько запугана, что ей трудно было идти. И глаза у нее были полны слезами. Какая роскошь!

Когда ее увели, когда они с Принцем вновь остались вдвоем, Таррант заметил:

– Она ведь ваша подданная.

И слова эти прозвучали с вопросительной интонацией.

Принц улыбнулся:

– А вы мой гость. И я угощаю своих гостей, Владетель, тем, что требует их природа. Так что насладитесь ею. Из того же источника можно почерпнуть и других – тысячи других, если наш с вами союз станет реальностью. Не говоря уж обо всех невинных душах из северных краев. – Он мрачно хмыкнул. – Каждый бог требует своих жертв, Владетель. Так с чего бы вам становиться в этом плане исключением?

Охотник чувствовал, как сама сущность девушки взывает к нему из-за хрустальных стен. Обольстительная, в высшей степени обольстительная. Сколько же времени прошло с тех пор, как он в последний раз по-настоящему охотился? Гибель участников вторжения была сущими пустяками по сравнению с открывающейся перед ним перспективой. Ну правда же, ночные кошмары священника едва ли могли сравниться с рюмочкой, вызывающей аппетит.

– Давайте же, – мягко настаивал Принц. – Насладитесь ею. А о делах мы сможем поговорить и завтрашней ночью. Или даже позже. У нас с вами, друг мой, еще столько времени в запасе. Целая вечность. Так к чему суетиться? Давайте же, насладитесь.

Бежит. Она сейчас бежит. Он чувствовал это. И чувствовал ее страх. Этот страх пробуждал инстинкты, которыми он слишком долго пренебрегал. Ему страсть как хотелось погнаться за нею, взять ее, убить.

Но сначала дело. Сначала церемонии. Сначала ритуал. Он поклонился так, как было принято во дни его юности, когда на этой планете было множество королей, принцев и их вассалов, – и тогда подобные церемониальные поклоны были общеприняты. Принц кивнул в ответ, давая понять, что оценивает церемониальный жест во всей его великосветской утонченности.

Вернулся ракх, и хотя он застыл на почтительном расстоянии, Таррант почувствовал, что тот изучает гостя. Рассматривая его как возможную угрозу? Но если и так, то он явно зря старается.

– Среди таких, как мы, – тихо начал посвященный, и в его голосе не прозвучала, а только едва обозначилась угроза, – Познание следует рассматривать как покушение на права личности и, соответственно, как недружественный акт. Мне было бы крайне жаль, если бы что-нибудь в этом роде омрачило наши едва завязавшиеся отношения, Ваше Высочество.

– Вы правы, – холодно произнес Принц. – Но, думаю, мы друг друга поняли. – Он торжественно кивнул. – Удачной вам охоты, Владетель.

Когда гость ушел и занавеси иллюзии плотно задернулись за ним, образовав барьер как для зрения, так и для слуха, – ракх спросил:

– Вы ему доверяете?

– О доверии и речи идти не может, – безапелляционно отрезал Принц.

– Значит, вы примените к нему Познание?

Принц покачал головой:

– Ты слышал, что он сказал. Это было бы равнозначно объявлению войны.

– Так как же вы собираетесь управлять им?

Принц погладил серебряный кубок; подогретая человеческая кровь в нем затрепетала.

– Есть и другие способы получения информации, – заверил он своего лейб-гвардейца.

16

Действие зелья постепенно сходило на нет. Дэмьен уже мог достаточно четко видеть. Очертания мира сфокусировались, огранились, черные и враждебные. И говорить он теперь тоже мог, если ему этого захотелось бы. Восстановившаяся речь уничтожила разлад с мыслью; недавнее состояние, в котором каждое слово давалось с подлинной мукой, прошло. Он смог, наконец, начать думать.

Священник со стоном попытался сесть, к его удивлению, тело подчинилось. Казалось, прошла уже целая вечность с тех пор, как зелье, прописанное Принцем, лишило его каких бы то ни было мыслительных способностей; за это время в самые смутные минуты ему казалось, будто былой ум так и не восстановится, будто Принц спилил ему мозги, как спиливают когти камышовому коту или подрезают крылья пойманной птице. Только происшедшее с ним было в сотню, нет, в тысячу раз чудовищней. Сейчас он уже понимал, что не существует способов помешать кому-нибудь предпринять Творение. А можно только выскрести его мозг так, чтобы человек утратил способность к малейшей мыслительной деятельности, включая Творение.

Йенсени, должно быть, заметила, как он заворочался, потому что подбежала к нему, желая как-то помочь. И хотя поднять его тяжелое тело она, разумеется, не могла, поддержка оказалась далеко не лишней.

– Со мной все в порядке, – хрипло прошептал он, полуобняв девочку.

Его запястья горели в тех местах, куда недавно впивались наручники, и машинально он начал Творение, чтобы Исцелить их. Или, по меньшей мере, попробовать Исцелить. Но зрение у него было еще никуда, так что в потоки Фэа он, как потребно для решения подобной задачи, всмотреться не мог. Да и любая другая задача была бы ему сейчас не по силам.

– Мы в подземелье? – прошептал он.

– И в очень глубоком. Он сказал, что вы сами поймете, для чего это.

– Кто сказал?

– Ракх.

Священник напряг память и смутно вспомнил боевую раскраску и длинную пышную гриву. Да еще, пожалуй, зеленые глаза. Все остальное было недоступно, все остальное потерялось в тумане после приема зелья. Он подумал: «Интересно, а что еще я позабыл?»

– Расскажи мне, – попросил он девочку. – Расскажи о том, что случилось.

Так она и поступила. А пока она рассказывала, Дэмьен всматривался в свою темницу: частые и толстые прутья решетки, крепкие стены, практически полное отсутствие земной Фэа. И ни малейшей надежды – нигде, ниоткуда. Принц знал, что он за человек и как с ним управиться, и хорошо продумал условия заточения. Пока дверь не отопрут, Дэмьену и девочке отсюда не выйти.

– Вот еда, – закончила Йенсени.

Как это ни странно, она явно гордилась наличием пищи, словно сама приготовила ее, но у него не было сил поинтересоваться этим обстоятельством. Сколько же времени провел он в психической темнице чудовищного полусна, обрекая тело на муки голода, пока разум боролся за то, чтобы восстановить контроль над мозгом? Но стоило почувствовать голод, как тот предъявил свои права со всей категоричностью. Он принял у нее из рук пищу – это были сандвичи! не больше и не меньше! – и благодарно проглотил все до последнего кусочка. Запивая чистой водой, которую тоже дала ему девочка.

«Что ж, и на том спасибо, – подумал он. – По крайней мере, этот ублюдок не собирается уморить нас голодом».

– Он собирается убить нас? – внезапно спросила девочка.

Священник посмотрел на нее, потом погладил по голове. Руки и ногти были у него в грязи, одежда тоже; Таррант бы наверняка брезгливо поморщился.

– Не знаю, – спокойно ответил он. – А ты боишься, что собирается?

Задумавшись, Йенсени закусила губу.

– И тогда я снова буду с отцом? – вдруг встрепенулась она. – Где бы это ни оказалось? – торопливо добавила она, совершенно очевидно не больно-то веря в небо Единого Бога.

– Я в этом уверен, – прошептал Дэмьен.

Эти слова следовало произнести в любом случае, что же до того, насколько они соответствовали действительности… Что же на самом деле случится с этой прелестной крошкой, когда наступит конец, когда ее душа, став свободной, сможет оседлать энергетические потоки планеты Эрна? Единый Бог, утверждается, заботится только о тех, кто в Него верует, а ее едва ли можно причислить к Его пастве. А что происходит с теми, кто не верует ни в одного из богов, кто даже не задумывается над загробной жизнью, а просто живет от рождения до смерти так, как ему нравится или как у него получается? В мире, в котором Фэа способно порождать богов и демонов, в котором сила молитвы может сформировать рай и ад, – что происходит в этом мире после смерти с теми, кто не готовится к смерти – и к послесмертию – заранее?

С невольным вздохом Дэмьен отправился к приземистому горшку, поставленному в дальнем углу темницы, и, убедившись в том, что тот представляет собой именно то, за что он его принял, облегчился ото всего, что накопилось за долгий день. Его моча была темной и пахла как-то странно; оставалось надеяться, что это результат воздействия зелья, а не симптом чего-нибудь куда более зловещего. Только и не хватало сейчас по-настоящему заболеть.