Металлист. Назад в СССР (СИ) - Борчанинов Геннадий - Страница 32

Третий куплет вновь проникновенно и чувственно, а затем последний припев и выход на концовку, которую заглушил грохот бурных аплодисментов.

Кажется, мы превзошли все ожидания. Даже наши собственные.

Пионеры хлопали, свистели, орали, так что даже директрисе пришлось встать со своего места и призывать зал к порядку. Я улыбался, глядя со сцены на эту вакханалию. Ощущение было такое, будто я горы способен свернуть, словно я пьян. Не от портвейна, хотя и от него тоже, а от нахлынувшей бури эмоций.

— Браво! Молодцы! Ещё! — наперебой кричали из зала.

Я оглянулся на девочек. Они, раскрасневшиеся, тоже улыбались, не в силах поверить в такой тёплый приём.

— Ещё! — потребовали зрители.

Надо было репетировать ещё что-нибудь, про запас. Меня вдруг посетило желание немного похулиганить.

Я поправил гитару на плече, обернулся к девчонкам ещё раз.

— Девчонки! Блюз в си-мажоре, следите за модуляциями! — сказал я. — И постарайтесь не отставать!

И я снова подошёл к микрофону и заиграл заводной рок-н-ролльный ритм, наверное, самый известный рок-н-ролльный ритм в мире, про деревенского мальчика Джонни, который не умел ни читать, ни писать, зато играл на гитаре лучше всех. Девчонки врубились сразу, Катя подхватила, Варя начала импровизировать на клавишах. Только Света чуть-чуть замешкалась, но вроде тоже подключилась к процессу.

— Deep down in Louisiana close to New Orleans… — запел я в микрофон, не прекращая высекать из гитары задорный мотив.

Пионеры слушали, раскрывая рты, учителя, наоборот, начали хмуриться. Директриса поднялась снова.

— Go, go! Go Johnny, go! — продолжал я, испытывая неимоверный кайф. — Johnny B. Goode!

Звуки буржуинской музыки, пожалуй, впервые звучали в этих стенах. Но о последствиях я не думал, я скакал по сцене с гитарой в руках, словно заведённый. Не существовало больше ничего, кроме меня, гитары и музыки, льющейся из колонок. Даже зрительный зал, в котором пионеры хлопали в ладоши в такт блюзовому ритму, отошёл куда-то далеко на второй план. Я выкладывался на полную. На двести процентов.

И на середине гитарного соло свет в зале вдруг погас. На мгновение повисла звенящая тишина.

— Кина не будет! Электричество кончилось! — выкрикнул кто-то из зала.

— Наверное, вы ещё не готовы к такой музыке… — пробормотал я себе под нос. — Но вашим детям она понравится…

— Мы просим прощения за технические неполадки! — на сцену вышла Кристина Полянская. — Через несколько минут наш концерт продолжится! Для вас выступит трио баянистов из восьмого «А» класса!

Понимаю.

Мы быстренько собрали инструменты и покинули сцену. Пионеры были разочарованы таким окончанием нашего выступления, недовольно загудели.

— Тихо! Всем молчать! — раздался зычный голос Кобры, призывающий школьников к спокойствию.

Мы с девчонками прошли в каморку, пребывая в смешанных чувствах. С одной стороны, всё прошло отлично. С другой стороны, я совершенно точно вызвал на наши головы учительский гнев.

— Это! Было! Офигенно! — воскликнула Катя, как только мы закрыли каморку изнутри.

Она вдруг бросилась мне на шею и чмокнула в щёку. Варя, чтобы не отставать, бросилась с другой стороны и тоже чмокнула меня в щёку.

— У нас всё получилось! — воскликнула она.

— Я же ничего не испортила? Ничего не испортила? — возбуждённо спрашивала Света то у меня, то у Вари, то у Кати.

— Девчата, вы молодцы! Самые лучшие! — сказал я.

— Жаль, вторую не доиграли, свет вырубился! — сказала Катя. — Тоже прикольная песня! Может, порепетируем её потом?

Они, кажется, даже и не поняли, что произошло. Я вот в такие совпадения не верил. Свет вырубился, как же. Кое-кому просто нужно было убрать нас со сцены, причём так, чтобы пионеры, взбудораженные рок-н-роллом, не устроили бунт. Вот и рубанули свет. Высокое напряжение, блин.

— Это чужое! Мы своё напишем, ещё лучше, — сказал я, вновь открывая тайничок.

Портвейна как раз оставалось полбутылки, в самый раз для нас четверых. Просто чтобы стало немного повеселее, потому что у меня на душе скребли кошки. Нужно было не выпендриваться, а уйти со сцены ровно в тот момент, когда мы доиграли «Траву у дома». Никто бы не стал возмущаться, да и проблем с высоким начальством не возникло бы, наоборот. Всё было бы в шоколаде.

Но я был бы не я, если бы не решился на хулиганскую выходку. Душа просила. И я снова из-за своих выходок влип двумя ногами в жир.

— Плевать, — сказал я, открывая вино. — Выступили отлично, и это главное. Народу понравилось, вы видели?

— Да-а! — улыбнулась Варя. — Я такого не видела даже! Чтобы зрители вот так вот прям!

Это ты, милая, ещё не видела, как по-настоящему огромная толпа прётся с твоих песен. И в воздух лифчики бросает. Когда народа столько, что края этой толпе не видно, и все они ждут, когда ты начнёшь играть для них.

— За нашу музыку! — воскликнула Катя, забирая у меня портвейн и торжественно поднимая бутылку.

Чокнуться было нечем, но мы всё равно заулыбались, поддерживая тост. Выпили все по очереди.

— А в следующий раз отыграем так, что вообще все в пляс пустятся! — заявила Света. — И я тоже соло сыграю, прям как Саша!

Уже немного пьяненькая. Я потрепал её по рыжим волосам.

— Обязательно! И даже лучше сыграем! — сказал я.

Только не в этом году, похоже. И не в этой школе. Сомневаюсь, что Кобра, как завуч по воспитательной работе, вообще позволит нам снова выйти на сцену.

Ничего. На худой конец, играть пока можно и на квартирниках. Или в подвалах, нелегально.

В дверь постучали. Настойчиво, громко.

— Открывайте! — раздался приглушённый голос Кобры.

Я быстренько закрыл остатки портвейна и спрятал в чехол от баса, Варя повернула ключ в замке. Дверь распахнулась, на пороге каморки возвышалась Кобра, а из-за её спины выглядывала Любочка, судя по всему, основательно вздрюченная.

Кобра принюхалась к витающим в воздухе ароматам молдавского креплёного, обвела нас строгим неприязненным взглядом.

— Я жду ваших объяснений, товарищ Таранов, — сказала она, и каждое слово звучало словно удар по крышке гроба.

Глава 17

Внятных вменяемых объяснений у меня не было. А заливать чушь про солидарность с угнетённым негритянским народом мне как-то претило.

— Ну? Таранов! Что это сейчас было? Что за самодеятельность? — спросила Кобра.

— Школьная, — сказал я.

— Не советую со мной шутить! — зашипела Кобра.

Я пожал плечами, покосился на девочек. Те растерянно хлопали глазами, Света нервно теребила подол юбочки.

— Это была песня американского чернокожего исполнителя Чака Берри в моей аранжировке, — спокойно сказал я. — А до этого — песня Владимира Мигули «Трава у дома». В моей аранжировке.

Кобра поиграла желваками. Как всегда, ожидала совсем другой реакции. Тряски. Пока что здесь тряслась от ужаса только Света. Катя хмуро глядела в пол, Варя смотрела открыто и прямо.

— А что за выходка с названием? Какое ещё напряжение? — продолжила она.

— Высокое, — сказал я.

— Капитолина Григорьевна, это название полностью отражает суть нашей музыки, — вставила Варя прежде, чем я успел ляпнуть ещё что-нибудь.

— Ваша музыка… Идейно неправильная! Вредная! — заявила Кобра. — Особенно этот… Берри!

— «Сегодня ты играешь джаз, а завтра Родину продашь», — тихо процитировал я.

— Капитолина Григорьевна… — тихо подала голос Любочка.

— Тихо, Люба, с вами мы ещё побеседуем! — заявила Кобра.

— Капитолина Григорьевна, этого больше не повторится, — сказала Варя.

— Честное пионерское, — дрожащим голоском вставила Света.

— Конечно, не повторится! — фыркнула Кобра.

— Вы закрываете наш ансамбль? — глухо произнёс я.

— Мне бы очень хотелось так поступить, Таранов! Но другого ансамбля у меня нет, и такую роскошь я себе позволить не могу, — сказала завуч по воспитательной работе. — Поэтому ограничимся выговором. Но это первое и последнее предупреждение, вам всем! Вас, Любовь Георгиевна, тоже касается! Контроль с вашей стороны явно был недостаточным!