Джони, о-е! Или назад в СССР-3! (СИ) - Шелест Михаил Васильевич - Страница 47

— Понятно.

— Ты говорил, что по карате чёрный пояс имеешь? У нас, говорят, скоро карате разрешат официально. В спорткомитете уже приказ готовят. «О развитии борьбы каратэ в СССР»… В марте этого года, была создана Всесоюзная комиссия по борьбе каратэ, которая несколько месяцев занималась созданием реестра инструкторов и групп каратэ по всей стране. Не хочешь открыть секцию у нас в университете? Я могу поговорить в спорткомитете, получишь корочку инструктора. Многие наши студенты интересуются. Я руководитель кафедры физкультуры… Многие спрашивают. Есть некоторые, кто уже занимались или занимаются.

Я покрутил головой.

— Не-е-е… Какой из меня тренер? Мне бы себя удержать в форме. Да и не сижу я на месте. Подготовим концертную программу и на гастроли. Мне хватит того, что мы с Толиком друг друга попинаем. А вот на бокс я чуть позже запишусь.

Мне не нужно было карате. В СССР карате не приживётся. Комитет государственной безопасности так же как и с музыкантами поступит и с каратистами, только ещё жёстче. В музыке власть не почувствует угрозы, а вот каратистов посчитает передовым отрядом революционных отрядов. А потому через четыре года карате запретят, а кое кого из спортивных мэтров посадят. Того же Алексея Штурмина, и его товарища Льва Орлова. Правда по статье за валютные махинации. Именно за карате посадили всего одного каратиста — Гусева.

Запрет карате и репрессии начались после того, как оказалось, что профсоюз «Солидарность» в Польше в своих аакциях устрашения граждан, поддерживающих правительство, опирался на бойцов-каратистов. Ярузельскому пришлось ввести военное положение и запретить «Солидарность», но ржаветь и разрушаться польская власть продолжала стремительно. Происходили несанкционированные митинги и погромы, где и проявляли себя молодые люди крепкого телосложения с характерно набитыми суставами-костяшками на кистях.

Вот в СССР и приняли закон о запрете недавно разрешённого спорта. Правительство побоялось сходных с польскими событиями. Хотя, наверное, зря. Не имелось в СССР направляющей силы в виде католической церкви. Римским Папой в семьдесят восьмом году выбрали поляка Кароля Войтыла, названного Иваном Павлом Вторым. Этот Папа с самого начала весьма сочувственно относился к движению «Солидарность», а когда в Польше было введено военное положение, Иоанн Павел встал на путь активной борьбы с Ярузельским.

В июне 1982 года папа лично встретился с президентом Рейганом, они проговорили почти два часа — между собеседниками был заключён секретный альянс, направленный на борьбу с польским коммунизмом. С этого момента римско-католические приходы Польши стали настоящими центрами антигосударственной пропаганды — через негативные церковные проповеди, что очень сильно подрывало авторитет власти…

В СССР такого не будет. Тут произойдёт революция сверху. Горбачёв сдаст Польшу, приняв ультиматум США «о непрепятствии развитию демократических процессов в Восточной Европе». После чего Войцех Ярузельский был вынужден снять запрет на деятельность «Солидарности».

В июне 1989 года «Солидарность» одержала победу на многопартийных выборах в парламент, что, впрочем, никого не удивило — на фоне мощной организованности этой структуры, её многолетней пропаганды и общего экономического кризиса, вызванного западными санкциями. В следующем, 1990 году, лидер профсоюза Лех Валенса был избран президентом страны — коммунизм в Польше пал окончательно, страна вошла орбиту влияния западного мира…

Падение коммунистического режима в Польше лично я считал началом развала СССР. Но, надеюсь, в этот раз комитет государственной безопасности СССР не даст разгуляться Папской креатуре. Хотя, как СССР справится с внешним долгом Польши к семьдесят девятому году достигшему десяти миллиардов долларов, представлялось с трудом. Да, чего там. Никак не представлялось.

В 1970 г. Польша не имела долгов. После 1971 года внешняя задолженность возросла до 8,4 миллиардов долларов, в 1981 году составила 25,5 миллиардов, а под конец 1987 года равнялась 39,2 миллиардов. Параллельно росла процентная ставка польского долга. В 1971 −1975 годах она составляла 5–6%, в 1976–1979 годах — 8–10, в 1980–1981 — 15–20%, причем банки США в 1980 году подняли ее до 21,5%. Таким образом, в 1971–1987 гг. западные банки дали ПНР в долг 47,5 млрд долларов, а ПНР выплатила им за тот же период 50,6 млрд долларов в счет погашения задолженности, и при этом ее внешний долг остался равен 39,2 миллиардов долларов.

Хуже всего то, что Соединённые штаты были готовы предъявить финансовые требования не к одной обанкротившейся Польше, а ко всем странам Варшавского блока одновременно, что поставило бы их все в кризисное положение. Этим, наверное и прижали американцы Горбачёва.

К сожалению падение Польши в долговую, даже не яму, а пропасть, зашло уже далеко. Что характерно, в правительстве Польши уже давно взошли «всходы капитализма» посеянные католическими ксендзами и другими британскими агентами влияния. Если в СССР они только всходили, то в Польше уже заколосились. Поэтому мне не верилось, что СССР можно было спасти. Движение паровоза вниз, летящего к «коммуне», уже началось. Смогут ли правители Союза Советских Социалистических Республик его затормозить? Да, и захотят ли? Э-хе-хе…

Говорят, что если предупреждён, значит — вооружён. Ну, предупредил я Комитет Государственной Безопасности через «полковника» ещё в семьдесят четвёртом голу о грядущих событиях в Польше: вокруг её долговых обязательств и о том, что на Польский экспорт наложат санкции, так как она, дура (Польша), станет торговать медью, углем и сталью по ценам ниже рыночных, и что? Кто её, дуру (Польшу), остановит? Ведь она рассчитывала и рассчитывает с этой экспортной валютной выручки гасить кредиты. И ведь её никто не предупреждал, что кредитная ставка может быть увеличена в одностороннем порядке. Э-хе-хе…

После тренировки мы ещё немного пообщались с ребятами, не желающими расходиться по домам и общажным койко-местам. Мы попили чая и кофе с коржиками, которых я накупил целый «фирменный» пакет. Девушка на раздаче в студенческой столовой смотрела на меня как на врага народа, когда я сгребал коржики в разрисованный рекламой духов пакет. А я в это время смотрел на неё и думал, что если начать всех одаривать сувенирами, то с меня не «слезут» пока не погоню. А погоню, стану врагом ещё больше, чем теперь.

— Пусть уж лучше считают жадным буржуином, — решил я. — Может быть потом, как-нибудь. Если найти повод… Без повода дарить подарки почему-то не поднималась рука.

Ребята жевали коржики, запивали их чаем и таинственно переглядывались. Я, предчувствуя серьёзный разговор, помалкивал, развалившись на огромной подушке, наполненной мной пакетами с полипропиленовыми шариками, которыми были заполнены ящики с аппаратурой. Подушка принимала любую форму. У меня были такие подушки в моём доме. Внукам очень нравилось на них сидеть и играть на своих гаджетах или читать книжки.

— Послушайте, Пьер, — решился наконец Семцов. — У нас есть предложение по поводу вторых и третьих составов, э-э-э, ваших рок-групп. Мы же послушали ваши песни… И-и-и… Э-э-э…

— Да не тени ты кота за хвост, Саша! Мне уже сейчас нравится твоя мысль.

— Как это? — удивился Семцов. — Я же её не выразил.

— Я, Саша, за любой кипеж, кроме голодовки. Рожай мысль. В смысле, выражай.

— Хорошо. У вас, Пьер, очень разностороннее творчество. Мы слышали ваши английские песни, потом эти, э-э-э, про лес, э-э-э, «не губите мужики». Сейчас слушали танцевальные, лёгкие. Всё нам очень понравилось, но кому-то больше понравилось одно, кому-то другое. Вон, Мишане, вторая плёнка понравилась, а мне, Борису, Славе и Николаю третья — танцевальная.

— Ну, и хорошо. В чём мысль?

— Давайте разучивать сразу три направления, — предложил Семцов.

— Ну, наконец-то, — подумал я.

— Мы набберём много ребят-музыкантов. Такие песни захотят петь все. И играть на таких инструментах. Они же сами играют. Вон, Мишаня со Славой уже наяривают. Мы им подключили наушники, включили вторую плёнку и подключили гитары.