Студент 2 - Дамиров Рафаэль - Страница 11

– А, Петр Геннадьевич! – с излишне показным радушием распахнулся папаша. – Проходите, присаживайтесь… А цветы давайте вот сюда, в вазу.

Он вскочил и чуть не насильно выхватил букет из рук пришельца, продолжая говорить:

– А у нас вот еще приятный сюрприз. Знакомьтесь! К Алисе тоже гость пришел, ее, с позволения сказать, друг. Но мы, конечно, рады! Это Василий, прошу любить и жаловать. Давайте-ка дружной компанией… э-э, в воскресный день… Василий, это мой коллега! Петр Геннадьевич. Портретист. Так сказать, виртуоз кисти и холста!

– Очень приятно! – щедро сказал я, на что насупленный виртуоз боднул воздух неясным словом.

Расклад мне стал совершенно ясен. Данный плюгавый коллега, видать, не вчера закружил похотливый хоровод вокруг Алисы, что по каким-то причинам очень и очень не нравилось и ей самой, и главе семейства. Который по другим сложным причинам не мог просто взять и послать вздорного ухажера поглубже. Отчего решил затеять комбинацию, в которую хитроумно вовлек меня… Ну ладно! Оценил. И готов сыграть.

Я так легко согласился на эту пьесу, потому что незадачливый кавалер у меня тоже вызвал резкое отторжение. Не знаю, в каком именно месте наши антипатии с КВ совпали, но совпали. Уж больно наглым вельможей ввалился сюда живописец. Уверенным, что все тут перед ним должны враз выстелиться ковровыми дорожками. А тут – на тебе! Обломись.

При этом фактура портретиста до крайности не соответствовала апломбу. «Я человек низенький и истощенный…» – слезливо говорил один из персонажей Федора Михайловича. Вот то же самое мог слово в слово повторить Петр Геннадьевич. Но мало этого: на хилом тельце нелепым шишом торчала несоразмерно большая лысоватая голова, разумеется, украшенная бородой.

И это была не какая-то заурядная бороденка, а замысловатое сооружение «под Франца-Иосифа»: усы, бакенбарды и защечная растительность при выбритом наголо подбородке. Зачем потребовался столь сложный выверт темы в сторону императора Австро-Венгрии, многократно осмеянного Ярославом Гашеком?.. Ну, он художник, он так видит – вот это, наверное, только и можно сказать. Надо однако заметить, что одет он был роскошно и щеголевато, «как денди лондонский», чего не отнять, того не отнять. Идеально отутюженные черные брюки, тонкий замшевый пиджак темно-горчичного цвета, белоснежная сорочка. И в ее расстегнутом вороте – вместо галстука шелковый шейный платок, подобранный в тон. С серо-бежево-белыми узорами. С точки зрения художественного вкуса все безупречно.

– Присаживайтесь! – Константин Валентинович указал рукой, и гость-неудачник вынужден был присесть вдали от Алисы. Рядом с ним робко примостилась Нина Григорьевна.

Опытный художник знал толк в утонченных дипломатических оскорблениях. И продолжил их.

– Ну-с, приступим, – с плотоядной усмешкой провозгласил он. – Спиртное наливайте по вкусу, без церемоний. Поднимем бокалы и отведаем. Нина Григорьевна у нас кулинар, с позволения сказать, экстра-класса!

Все это он произносил, поставив «Дивин» рядом с левой рукой – естественно, портретист не мог дотянуться сюда. И очутился перед выбором: то ли клянчить коньяк у хозяина, то ли гордо сделать вид, что ничего не происходит… Выбрал второе. Бросил обидчиво-негодующий взгляд на бутылку, помедлив, взялся за графин.

Естественно, не обошлось без тоста. Говорил КВ. Выражался мудрено. Но если распутать словесные петли, то выходило примерно так: надо выпить за то, чтобы каждый нашел свое место в жизни. Даже, пожалуй, не нашел, а знал. То есть, пусть каждый знает свое место. По одежке протягивает ножки. Вот так сказал – и не придерешься. Иносказание. Под него все что угодно можно подтянуть. Но мне подумалось, что все прекрасно поняли, что к чему. Кто имеется в виду и что имеется в виду. Кому тут не по Сеньке шапка Мономаха. Незримая истина родилась в кругу присутствующих – видимой не стала, но все ощутили ее присутствие.

Выпили. Женщины из деликатности чуть пригубили «Саперави». Я же с удовольствием замахнул рюмку.

Приятное тепло потекло по телу. В мозгу начали расцепляться привычные поведенческие скрепы, окружающий мир стал меняться как-то резче и опаснее, чем я ожидал. И мой разум взрослого мужика, конечно, просигналил: стоп! Стоп машина. Все-таки организм семнадцатилетнего парня не особо рассчитан на такие крепкие напитки.

А хозяин, стараясь излучать приязнь ко мне, уже наполнял рюмки под бессмертное:

– Между первой и второй промежуток небольшой…

Вторую порцию я споловинил, чувствуя, что держу себя в рамках, однако это требует усилий. Впрочем, коньяк сработал как аперитив: я с большим аппетитом отведал холодные закуски, а гусь с черносливом и яблоками был совершенно великолепен. Краем глаза я заметил, что и обладатель винтажной бороды, позабыв обиды, вовсю гложет гусиную ляжку, держа ее обеими руками и манерно оттопырив мизинцы… Ну и вроде бы общая атмосфера пришла в норму, хотя интуиция не давала мне расслабиться. Она угадывала, что контуженное самолюбие живописца опасно бродит, как дрожжи в сельском нужнике. И все это еще может плеснуть фонтаном.

Разговоры при этом велись самые светские, а в какой-то момент Константин Валентинович внезапно спохватился:

– Ух ты! Чуть не забыл. Сейчас же Клуб путешествий по первому каналу! Прошу извинить, но пропустить не могу…

Он вскочил, гремя стулом и припустился к телевизору. Чуть помедлив, за ним потянулась Нина Григорьевна.

Алиса наклонилась ко мне и прошептала на ухо:

– Папа у нас ярый поклонник этой передачи. А в особенности Сенкевича. Очень уважает его как ведущего.

Все это она произнесла чуть слышно, и я поймал злобный взгляд художника, неизвестно что при этом подумавшего. Вроде бы даже он хотел что-то сказать… Но не успел. За него сказал ведущий «Клуба» Юрий Сенкевич, улыбчиво заполнивший телеэкран своей персоной:

– Здравствуйте, дорогие товарищи!

Советское телевидение – уникальная субкультура, а вернее, особо выпуклая, яркая часть советской культурной Атлантиды. Она, конечно, строилась исключительно планомерно, при глубоком понимании ее воспитательного, а шире говоря, когнитивного значения. Где-то к концу 60-началу 70-х годов телевидение стало важнейшим информационным фактором, воздействующим на мозг гражданина СССР. Оно приобрело такую же роль в формировании личности, как семья, школа, ближайшее окружение человека. Собственно говоря, персонажи из телевизора стали таким же ближайшим окружением, как домашние и друзья. Ну и разумеется, грех было не использовать этот эффект в идеологических целях. Телевизионные блюда нужно было готовить такими же разнообразными, вкусными и здоровыми, как их продуктовые аналоги. Цели и результаты в физическом и моральном мирах были примерно одними и теми же, только во втором случае, конечно, дело приходилось иметь с куда более тонкой и сложной материей.

В телепередачах нужно было сочетать ингредиенты так, чтобы зритель формировался идейно правильным, развитым, мыслящим эрудитом и эстетом, при этом получающим заряд веселья, бодрости, оптимизма. Понятно, что задача архисложная, в чем-то невыполнимая в принципе, а где-то решаемая неудачно. Безусловно обязательными были трансляции партийных съездов и длинные косноязычные выступления Леонида Ильича Брежнева по разным поводам. Естественно, их никто (ну, скажем так: почти никто) не смотрел, а поскольку действующих каналов было всего два, и Леонид Ильич наглухо заколачивал собой все телевизионное пространство, то рядовой зритель попадал в режим информационного голодания. Это порождало потешные анекдоты, которые человек двадцать первого века просто не поймет в силу изменившихся реалий… Ну, начать хотя бы с того, что к тогдашним телеприемникам прилагались два аксессуара, без которых нормальная трансляция была практически невозможной: антенна и трансформатор. Нашему современнику надо растолковывать, что качество радиосигнала тогда было неважным, а в бытовая электросеть в домах могла иметь разный формат напряжения: 127 вольт (устаревшая система) и 220 вольт (новая). Переводить электроснабжение на 220 стали в связи со значительным ростом домашней электротехники, причем особенно взрывной рост случился в так называемую «золотую пятилетку» 1966–1971 годов. Реформы премьер-министра Алексея Косыгина как по волшебству насытили квартиры советских людей телевизорами, холодильниками, стиральными машинами, пылесосами… Это потребовало повышения напряжения в сети, в чем были как плюсы, так и минусы. Переход затянулся, в результате чего телевизоры долго нуждались в посредниках между ними и розеткой. То есть, трансформаторах. Такие ящички размером чуть поменьше обувной коробки, они приводили телеаппаратуру под актуальный формат, а также гасили скачки напряжения в сети, что случалось тогда нередко.