Туда Без Обратно - Сафарли Эльчин - Страница 10

Ему 31 год. Араб по происхождению. Родился в Измире, вырос в Марокко, учился в Азербайджане, затем в Кельне. Теперь уже больше полугода в Стамбуле. Пригласили работать по контракту в Центральную клиническую больницу, Садык — выдающийся хирург-онколог. Работу свою любит. Выбрал по настоянию матери: «Аллах благословляет тех, кто помогает людям», и не пожалел. Садык проводит в клинике по 20 часов в сутки, проводит минимум три операции в день. К нему приезжают больные со всего Востока. Он пьет много кофе, отказался от сигарет, меня навещает два раза в месяц. Говорит: разрядиться, забыть обо всем, Платит щедро, в долларах.

Супруга Садыка Фатима живет со свекровью в Марокко, воспитывает двоих пацанов. «Жаль, редко удается ездить к ним. Скучаю. Жена воспротивилась переезжать сюда: не любит Стамбул. Только на Рамадан[31] привозит сыновей. Вместе проводим праздничные дни»…

На самом деле я практически не общаюсь с клиентами. Садык — исключение. После секса мы лежим на кровати и часами болтаем. Смотрим в потолок. Прижимаюсь к его влажному телу, он гладит мои волосы. Нам хорошо. В закоулках подсознания понимаю: так нельзя. Проститутке вредна любая связь с клиентом, кроме физической. Проститутке нельзя влюбляться. Восточные мужчины шлюх в жены не берут… Садык признается, что я — единственный его друг в городе контрастов. Со мной он такой, какой есть: «Спокойно мне около тебя. С тобой я могу расслабиться, смягчиться, дать волю эмоциям. С Фатимой такого себе не позволяю. Мы с ней почти не занимаемся сексом: раз в год, чтобы зачать ребенка. Когда пытаюсь любить ее, она плачет, что ей больно, и я спешу быстрее кончить. Заложить в нее семя. В нашей семье принято иметь 5 детей, у нас пока двое. Мама ждет еще троих…» Он рассказывает сонным голосом, пьет мартини. Я смотрю на этого уставшего мужчину с грустными глазами. Сильного внешне, мягкого внутри. Настоящего мужчину Таких ведь совсем мало. Думаю о Фатиме, не осмеливаясь высказаться в слух. «Чужая семья — темный лес». Может, Садык дома другой? Нет, ерунда! Человек с такой душой плохим быть не может.

Он уходит, и я забираюсь в душ. Включаю горячую воду. Кипяток. Обжигаюсь и плачу. Не по Садыку, я не влюбилась. Мне просто мучительно покидать сказку, возвращаться в жестокую реальность. Там, точнее здесь, ждут Джемаль с парой прилипчивых клиентов и очередной zalim aksam… Иногда мне хочется попросить Садыка больше не приходить. Порекомендовать ему Дашу, что ли? После арабского хирурга тяжело осознавать реальность, в которой я обычная проститутка без будущего… Очень прошу тебя, не надо больше!

17

Во время разговора часто повторяет «ладно уж». Задумчивая, эмоциональная. Одевается в серое, обожает серебряные изделия, игнорирует косметику. От природы имеет густые брови — и давно перестала их выщипывать. Безумно красивая грудь. Небольшая, четко очерченная, с оттопыренными абрикосовыми сосками. Много читает. Предпочитает Саган, с ее книгами не расстается ни на минуту: считает что «волшебная Франсуаза» приносит ей удачу. Тамара — белокожая, по-кавказски волосатая, привлекательная худощавая брюнетка. Морщинок у нее почти нет, а вот вены ног опухли от постоянной ходьбы, кожа на пятках трескается от плоской обуви. Подагра активно прогрессирует. Жалуется на хроническую усталость: «В принципе нагрузка не такая, как раньше. Наверное, я сейчас переживаю взрыв усталости, накопившейся за десятки лет. Ладно уж… Судьбу не перепишешь…»

Всю молодость она пропахала на трех работах. Одна содержала семью: двух дочерей, пожилую мать. С 9 до 5 трудилась на ткацкой фабрике, с 6 до 9 вечера подрабатывала в кондитерском цеху. До полуночи мыла полы в районной трехэтажной школе. Муж к тому времени уже спился и покончил с жизнью. Он был прозаик, член Союза писателей Грузии. Восхищался Нодаром Думбадзе. Сам выпустил одну повесть на грузинском, на русский переведена не была. «Такого мужа мне выбрала мама, она дружила с матерью Резо. Насильно выдала замуж в 18. Через полгода я забеременела, родила двойняшек… Честно говоря, Резо не любила, он был занудлив, страдал депрессиями, клянчил деньги у родителей. Отказывался работать, мол, «быт уничтожает вдохновение». Когда свекровь умерла, мы стали голодать. Пришлось идти работать мне…» Резо умер через четыре года после рождения двойни, перерезал вены в кульминационный период черт знает какого по счету творческого застоя. Тамара о нем не сокрушалась: «Понимаешь, гогона,[32] меня раздражают люди, не осознающие, что жизнь — это вечная борьба. Борьба без конца. Конец — это смерть. Как можно жить, летая в облаках?! Элементарно ведь надо себя, близких кормить, стремится чего-то достичь. Каждый день потеть во имя этих целей. Ладно уж… Каждый сам выбирает свой путь»…

Сейчас Тамаре 57 лет. Она лихо матерится, курит крепкие сигареты. Искренняя женщина, простодушная, верит в справедливость. Турки таких называют kemiksiz balik.[33] «Я грубой никогда не родилась, это жизнь такой сделала. Да и с кем мне любезничать? С торгашами?! С ними надо быть жесткой: сдала товар, подсчитала общую сумму, скидку сделала и получила свои деньги — всё! А уж они наваривают: впаривают народу дешевую турецкую одежду по тройной цене. Ладно уж, бог судья…»

Тамара — профессиональная челночница, с пятнадцатилетним стажем. Два раза в год добирается автобусом до Стамбула, закупает здесь шмотки среднего качества. Поставляет в Тбилиси и Москву, сдает товар владельцам тамошних «точек»: «Это выгодный бизнес, если знаешь, где закупать барахло. Я договорилась с двумя стамбульскими мелкими фабриками, за приемлемую сумму скупаю у них летнюю, осеннюю одежду. Если джинсы стоят 4–5 долларов, отдаю перекупщикам за 10. Так и дорожные затраты покрываются, и еще прилично остается…» Тамара занимается челночным бизнесом уже для себя. Раньше на вырученные деньги кормила семью. «А вот теперь на себя трачу. Маму похоронила, дочерей выдала замуж. Спокойно живу в двухкомнатной квартирке. Отремонтировала ее, купила новую мебель, на каникулах внуки у меня гостят… Мне два раза в год приезжать сюда достаточно. Я здесь душой отдыхаю, плюс дела делаю, к тому же с тобой повидаться могу…»

Мы знакомы с Тамарой около трех лет. Познакомились в кафешке недалеко от Лалели, разговорились… Я познакомила Тамару с Джемалем, и теперь, приезжая в Стамбул, она останавливается в нашем отеле. По утрам вместе завтракаем, потом ходим по рынкам. Тамара откровенничает, делится историями из жизни, призывает меня «держать хвост пистолетом». И не осуждает, даже поддерживает: «Ты красивая девка, на тебя и спрос большой. Хотя турки-то не очень привередливы, им лишь бы «дырка» была. Кстати, твой Джемаль стал ко мне липнуть! Я, конечно, сразу остудила, крепко приложила… А ладно уж, я не злюсь. Он неплохой мужик, правда, хитрый кобель».

Молодость она вспоминает как-то удивленно: «Я же тоже была молодой, тоже испытывала трудности. Но веришь ли, ни разу не приходило в голову пойти на панель. Может, мы, грузинки, воспитаны иначе? А может, время другое теперь? Ладно уж, я тебе не мать, чтобы ругать или советовать. Одно точно знаю: тебе в этом гадюшнике не место. Будь сильной. Не опускай руки, даже если эти руки отрубят… Тогда все и изменится».

Тамара выпивает вторую чашечку турецкого кофе и пристально смотрит мне в глаза. Я молча киваю, тереблю прядь… Насчет гадюшника она очень права, но есть ли выход? Все равно после общения с ней появляется какая-то надежда на другое будущее.

…Надежда появляется в моей жизни на неделю. Пока Тамара рядом. Как только она возвращается домой, опять погружаюсь в уныние. Иногда так хочется уехать с ней, жить себе тихо в Тбилиси, познакомиться с дочерьми Тамары, может, сидеть с их детишками. Пустые надежды для проститутки — это как сказки для детей перед сном.