Главная роль 5 (СИ) - Смолин Павел - Страница 19

Глава 10

Минск встречал меня усиленной охраной, нормальными баррикадами на дорогах, а пришедших посмотреть на меня подданных подвергали обыску. Само собой, никаких портфелей и других емкостей, а за коробейниками солдатам и полицейским велели держать пристальный пригляд. Стяги на зданиях приспущены, оркестры отсутствуют — Всеимперский траур по жертвам теракта продлится еще три дня. Не настолько суровый, как британский «локдаун» в честь королевы — предприятия торговые и промышленные работают как обычно, чтобы экономике не было грустно. Однако театры закрыты, балы и приемы устраивать «невместно», а в церквях служат положенные молебны.

Мал нынче город Минск, да дорог: население меньше девяноста тысяч человек, но географическое положение, статус крупного железнодорожного узла, обилие деятельных людей и три с лишним десятка промышленных объектов обещают столице Минской губернии безоблачное будущее — начав бурное развитие в начале 1870-х — тогда сюда пришла железная дорога — город останавливаться конечно же не собирается. Будучи включенным в «черту оседлости», Минск стал центром притяжения для многих подданных Империи еврейской национальности — их здесь около 40% от всех жителей, и таки да, из окна кареты видно много кип, характерных бород и носов. Теперь, когда «черта» отменена, сюда поехали подданные христианского вероисповедания из центральных губерний — когда ты купец с тремя лавочками, отъезд условной половины потребителей в Манчжурию причиняет беспокойство. До Дальнего Востока далеко, а вот качественно развивающийся и от этого вкусный и платежеспособный Минск — рядом. Усилия стоят того, чтобы попытаться, и я этому рад — Минск к Большой Войне должен стать подходящим для размещения в нем госпиталей, штабов, гарнизонов и прочего добра городом. А еще ремонтные базы, производства и учебные полигоны — маленький город от такого просто надорвется, поэтому впереди у меня насыщенная, лишенная из-за траура развлечений, программа, которая опустошит мой успевший пополниться кошелек.

В числе прочих доходов — большой транш от «добрых людей Николаевской губернии», пришедший позавчера. Триста тысяч рублей — сумма немалая, но тамошние подданные могут себе это позволить: губерния уже сейчас богатая, и дальше будет только лучше. Приятно — помнят «папу» губернии, и платят добром за добро.

Любое ЧП у нас в стране приводит к повышенной бдительности Системы и ее стремлению «бить по площадям». Еще до моего приезда я получил телеграмму, в которой местные силовики отчитались об обнаружении подпольных типографий (три штуки), задержании тридцати двух человек (в основном из «вечных студентов», которые подвязались продукцию типографий распространять), включая и хозяев типографий — один еврей, один опальный и потому обиженный русский дворянин и один купец-старообрядец из «безпоповцев». От этакой дружбы народов слезы умиления текут! Но звоночек неприятный — подавляющее большинство староверов целиком и полностью за меня, но они-то «поповцы», а их антагонисты нифига от перемен и не получили — напротив, испытывают на себе давление пойти уже в старообрядческую церковь и от этого злятся на «продажных еретиков» и персонально меня, который в «искушение великое» староверов и ввел. «Раскол внутри Раскольников» мне неприятен, но на долгой дистанции их свои же к ногтю и прижмут, чтобы малину не портили и не дискредитировали нормальных единоверцев.

Полагаю, органы кого-то «взяли» чисто для массы, под руку попался, но быстро в этом разобраться я не смогу, а лезть в работу местных органов правопорядка, как совершенно правильно говорила мама, мне «невместно». Совесть, однако, в покое меня оставить не пожелала, и копаться в бумагах был отправлен титулярный советник Минеев — он у нас по образованию юрист, и пятнадцать лет верой и правдой работал сначала в уголовном сыске, потом — в «охранке», так что нужный опыт имеет.

А еще он командовал группой стряпчих, которые представляли мои интересы на суде с охреневшими от безнаказанности журналистами. Суд мы выиграли, создав прецедент. Газетенки были вынуждены написать крупное, на всю передовицу (таково было наше требование, удовлетворенное судьей), опровержение с извинениями в адрес русского цесаревича. Для подавляющего большинства выпуск газеты с опровержением стал последним — компенсации мне выплатить они должны чудовищные, и в отсутствие накоплений и крупных спонсоров хозяева изданий вынуждены продавать имущество «с молотка» и банкротиться к чертовой матери. А не нарушай журналистскую этику — это, вообще-то, твоя прямая обязанность!

Сейчас по всей Европе судятся почти все монархи — поняли, что так можно. Исключение — британский правящий дом, который привык не обращать на быдло внимания, власти-то все равно ничего не угрожает.

Со мной в карете путешествует местный губернатор, ни много не мало, а граф Александр Александрович Мусин-Пушкин. Род старинный, на протяжении веков упрочнявший свое положение в Империи и верою и правдою служивший ей. С Мусиными-Пушкиными мне по пути, и в Петербурге кое-с-кем из них связи я уже навел.

Александр Александрович на должности губернатора впервые — до этого ходил в должности вице-губернатора тургайского, а затем смоленского. Из Смоленска его в Минск и выдернули — не без моего участия в рамках заданного Александром тренда на «омоложение» поместного губернаторства. Мои эмиссары из Смоленска прислали про Александра Александровича много хороших докладов, а еще сие назначение помогло мне заручиться расположением всего могучего Мусин-Пушкинского рода.

Куется личная элита, куется фундамент полноты личной власти, и, когда настанет время Больших Чисток, мне найдется кем заполнить «очищенные» от ворья и кретинов вакансии. Иллюзий нет — эти тоже воровать и предаваться халатности будут, но, как говорил товарищ Сталин, «других художников у нас нет». Чистки должны быть регулярными — только так ворье будет ограничивать свою алчность, тупо из страха. Десятка два лет на хлебной должности способны развратить и титана духа (с исключениями, как и всякое обобщение), а значит «неприкасаемых» быть физически не должно, а кадры должны тасоваться регулярно — это спасает от засилья «своих людей», через которых высокопоставленный вор свою «долю» и получает.

Тридцатичетырехлетний Александр Александрович был усат, коротко стрижен, гладко выбрит и оснащен пенсне. Юридическое прошлое наложило свой отпечаток, и большую часть пути до губернаторского дома — неизменное место моей ночевки — он делился результатами расследования и облав, с перерывом в районе Александровского моста через реку Свислочь — он был деревянным, узким и вообще не очень. Ширина реки в этом месте невелика, поэтому я попросил Александра Александровича подыскать инженера, которому можно дать денег за нормальный мост — городу он нужен, потому что оба берега активно застраиваются.

Остаток пути скрасили обсуждением «журналистского кейса» — губернатор высоко отозвался о работе стряпчих и полностью поддержал меня в стремлении бороться с «наглой клеветой». Известил он меня и о реакции аборигенов на газеты с полными жести последствиями теракта:

— Народ как в воду опущенный ходил. Бабы целый день выли, по всему Минску, приношу свои извинения за неприятные подробности, желудочные спазмы были слышны. Пришлось усиленные патрули на улицах выставлять, чтобы мужики поляков бить не замыслили.

Тяжело с коллективной ответственностью в эти времена. Один представитель какой-нибудь народности накосячит, а я потом этнические погромы пресекай. По всей Империи нынче «усиленные патрули», особенно в промышленно развитых городах — рабочие меня без ложной скромности любят, и совершенно справедливо связывают мою жизнедеятельность с собственными шансами на благополучное будущее — своё, а главное — своих детей и внуков.

Беларусь, Эстония и Литва (про себя так называю, привычно) остались за спиной, оставив после себя весьма неплохие впечатления. Везде нашлись достойные люди разных национальностей, с которыми я пообщался с соответствующим отображением в газетах. Пообщался ко всеобщей выгоде, да не забыл внести щедрые «донаты» во всяческие общества, в основном те, которые кормят и учат маленьких подданных. Отличная возможность приватизировать и впечатать в человеческую память фразу «Дети — наше будущее». До меня никто не удосужился — понятие «детство» еще в самом своем зарождении, а само выражение — тайское, я его от Рамы слышал, когда мы с Никки там гостили. Честно сказал об источнике, но кому не все равно? Георгий Александрович впервые во всеуслышание тезис озвучил, значит ему он и принадлежит.