Рысюхин, шампанского! (СИ) - "Котус" - Страница 23

А ещё надо брать четвёртый уровень — хотя, нагрузка такая, что дополнительную практику впихнуть уже некуда, да и энергии не хватает, тем более, что у меня ещё и на дорогу уходит сколько-то. Спасибо Маше, которая по вечерам сливает свои излишки в накопитель, иначе было бы тяжко. Знаю, что некоторые сокурсники покупают энергию у менее загруженных младшекурсников — причём те же самый, что в прошлом и позапрошлом году её продавали «старшакам». Возьму четвёртый — запас энергии вырастет кратно, а расход на те же задачи немного уменьшится. Тоже, вот — строю планы на четвёртый уровень, хотя когда-то даже о третьем не мечтал.

Профессор сперва удивился моему вопросу о том, кто может помочь с выгрузкой подарков, а потом изумлялся их количеству и составу.

— Юра, помилуйте, у меня здоровья не хватит даже на половину!

— Дядя Валера, не гневите богов! У вас гостей бывает столько, что этого запаса и до Нового года не факт, что хватит. Вы же хозяин хлебосольный, так что не пропадёт. А люди собирали от чистого сердца, любимому автору и исполнителю песен, и просто хорошему человеку. Ну, и я добавил немного…

— Так уж и немного!

— Конечно!

Тут к месту пришлась история о том, как я отправлял подарок ко дню рождения норвежского короля, как при этом просчитался и во что это всё вылилось. Лебединской развеселился:

— Да уж, король такого явно не ожидал! Но и я — особа не титулованная. Тем не менее, если смотреть на всё вместе, то у меня тут как бы не больше получилось.

— Ну так ведь тут не только от меня! Если разделить на количество дарителей, то вполне скромно получится.

Профессор, подтверждая свою репутацию, сразу повёл нас к столу, и то, что мы поели дома его ни в коей степени не волновало. За столом, разумеется, о делах не говорили. Зато обсудили гостинцы, историю с дегустацией акавиты в норвежской столице, что устроил Клим — королю, так сказать, «на добивание». Прошедший осенний бал тоже, разумеется, не минул участи быть разобранным по косточкам. Это уже было близко к нарушению этикета, слишком тема тесно переплеталась с работой, но и с ужином дело шло к десерту.

— Зря ваш ректор от «Трёх коней» отказался, да ещё и в пользу такого избитого варианта. Вполне могли бы стать лауреатами. Разве что решил придержать до Нового года? Но там лучше бы «Кабы не было зимы» подошло, на мой взгляд.

Я не стал рассказывать про странный и неожиданный конфликт со старшим братом ректора — это, в конце концов, наше личное дело, между нами лично, в крайнем случае — между нашими родами. Если сами Кайрины захотят предать историю огласке — это их дело, я же первым в этом не буду.

Обсуждение бала подзатянулось — Мурка и профессор обсуждали участников и их номера с профессиональной точки зрения, бросаясь специальной терминологией. Я всё думал, как повернуть разговор на филармонию и явно неудачное Машино трудоустройство, сама она не решится, похоже. Или просто увлеклась разговором. Если ещё и про новую песню заговорит — всё, ни на что другое их двоих переключить не получится. И жена моя, радость такая, уж минимум дважды начинала соответствующий заход! И пока я думал, как сделать так, чтобы этот нарыв не остался гнить дальше — профессор сам вскрыл его, правда, не скальпелем, а как лопатой. Всего-то стоило задать невинный вопрос:

— Кстати, Машенька, как вам семинар, нашли для себя что-то полезное?

— Какой семинар, профессор⁈

— А что, их было несколько? В нашей филармонии же на днях проводился трёхдневный семинар по развитию эстрадной деятельности, говорят, очень интересный!

И тут Мурку прорвало… Хорошо, что она на той неделе уже «выплеснулась» с моей подачи, немного спустила пар, так бы было ещё больше всего сказано. Но и так прозвучало много деталей, которых я не знал, а под конец рассказа она даже расплакалась.

— Ну что же вы, Машенька! Успокойтесь, не надо! Это я, пень старый, забыл о нравах в этих кругах. Понадеялся, что мой ученик сможет уберечь другую ученицу от дрязг, а он… Не то не захотел, не то не смог… Или и вовсе — ревновать вздумал? Эх!

— Вы не старый! И тем более не пень! Вон, какой романс замечательный написали!

— Ну, это совсем разные вещи! Можно писать отличную музыку и быть при этом полным придурком по жизни.

— Валериан Елизарьевич! Если вы и дальше будете оскорблять моего любимого учителя — я на вас обижусь! И даже разговаривать перестану, вот!

— Ну, раз шутишь, то уже легче стало, да?

— Немного. За вас обиднее, чем за себя стало. Вы же любым молодым фору дать можете!

— Нет, радость моя, тут ты не права.

— Чтоооо⁈

— Не «может дать», а уже дал — после чего догнал и обогнал с демонстрируемой лёгкостью и полным техническим превосходством.

— Ой, а вот теперь вы, Юра, прибедняться начинаете! Хоть режьте — не поверю, что у вас нет совсем ничего нового! Вас, юноша, и на поезде не догонишь, тем более, что лёгкость у меня именно что демонстрируемая. Боюсь, это была моя лебединая песня…

Мы с Машей бросились опровергать эти инсинуации и уверять, что до лебединой песни профессору Лебединскому ещё очень далеко, а вот новых высот достигнуть вполне способен. Разумеется, и ко мне вернулись тоже, причём я не преминул и тут сделать комплимент профессору:

— Текст есть, скелет мелодии, скорее даже просто основной ритм — тоже, а над мелодией ещё работать и работать, причём только и остаётся надеяться на Машеньку мою. Так что до вас, который делает всё сам, мне ещё чудовищно далеко!

— Юра, ваши «заготовки» я отлично знаю, сам имел удовольствие с ними работать, там главное так «обмазать» дополнительными инструментами, чтобы не испортить. Ну-те ка, что там у вас?

— У меня только гитарная партия. Нужны ещё как минимум ударные и духовая секция. Можно ещё и клавиши — Маша как раз над этим работает.

— Вы не рассказывайте, вы показывайте!

Ну, показали.

— Интересно, своеобразно. Аллюзии ещё такие, многослойные. Корабли, которые жгут в небе — это визуально кучевые облака на закате. Но в то же время, хм… Да, вкусно получается! И слом ритма в конце, последнее четверостишие, которое и не куплет, и не припев — свежо, оригинально.

Просто разговором дело не закончилось — профессор, словно забыв про ужин, отказался отпускать нас без чая на прощание. За чаем опять вернулись к байкам и лёгкой, не напрягающей беседе. Только прощаясь профессор тихонько сказал Маше:

— Если не хотите ввязываться в войну в филармонии — бросайте это макулатурное царство. Я точно в обиде не буду, при любом раскладе. Неладно как-то всё вышло и нескладно. Лучше с мужем над песней поработайте — всяко больше толку будет. Хорошо бы до конца осени успеть с нею, зимой эффект от премьеры не тот будет.

— Думаете, прямо так вот премьеру устраивать можно⁈

— Думаю, что нужно. Конечно, из одной песни концерт тот ещё, но вам-то жаловаться грех, программу собрать можно.

— Знаете, дядя Валера, ещё и концертной деятельностью заняться — меня под кустами на въезде в Буйничи и прикопают. Ни времени, ни желания, ни здоровья нет и не предвидится. Мне и так хоть разорвись. Причём не как той обезьяне, а всерьёз.

— Какой ещё обезьяне⁈

Пришлось рассказать анекдот про умных и красивых — помню, что кому-то уже его рассказывал, думал, что и профессору тоже, но, оказывается, нет. На этом и расстались.

В дороге Маша была… умиротворённой, вот. Сидела, улыбалась — как бы не впервые за последние две недели.

[1] ДДТ, «Осень»

[2] Документальный случай с американским физиком Робертом Вудом, из которого выброшена «лишняя подробность» в виде эксперимента с употреблением «расширяющих сознание» веществ.

Глава 12

На следующий день посреди первой пары в кармане затрясся поставленный на беззвучный режим мобилет. Интересно, кто бы это мог быть? Оказалось — воевода мой потерявшийся, звонка от которого я ждал ещё вчера. Что там у него случилось такого экстренного — я же просил без крайней необходимости во время занятий не вызывать! Или ему сказать забыл? Дождавшись короткого, всего пятиминутного перерыва посреди пары, сам набрал экс-поручика.