Черный дембель. Часть 4 (СИ) - Федин Андрей - Страница 27

— И теперь, в-третьих, — сказал Евгений Богданович. — Ты больше не приедешь в Москву без моего разрешения.

Я покачал головой и сказал:

— Третье условие неприемлемо.

Заметил, что взгляд полковника КГБ снова «подобрел».

— Почему? — спросил Бурцев.

— Это нереально, Евгений Богданович, — ответил я. — Случаи бывают разные. Сегодня вы полковник. А завтра — трудитесь во благо нашей советской Родины «во глубине сибирских руд». Мне в таком случае путь в столицу будет закрыт навечно.

— Резонное замечание.

Бурцев хмыкнул.

— Ладно, — сказал он, — немного смягчим формулировку.

Евгений Богданович постучал указательным пальцем по скатерти (в такт доносившемуся из гостиной тиканью настенных часов).

— Изменим формулировку третьего пункта нашего договора, — сказал Бурцев. — И чётко очертим срок его действия. Скажем…

Полковник КГБ сощурил глаза.

— … Ты не явишься в Москву, не уведомив меня заранее о своём намерении, в течение трёх лет. Отсчёт времени начнём с сегодняшнего дня.

Я вскинул руки.

— Это совсем другое дело, Евгений Богданович. Сразу говорю: приеду в Москву зимой, во время каникул. К вам, в гости. Устное предупреждение засчитывается? Или мне сделать заявление в письменной форме?

Бурцев нахмурился.

— Настя пригласила? — спросил он.

Я улыбнулся.

— Ещё не пригласила. Но обязательно пригласит, и не меня одного. Это же очевидно.

Евгений Богданович посмотрел на мою переносицу, пальцем отстучал вслед за часами пять секунд.

— Пожалуй, ты прав, — произнёс он. — Теперь точно пригласит. Причём, всю вашу компанию.

Бурцев вздохнул.

— Предупреждение засчитано, — сказал Евгений Богданович.

Он снова вынул из кармана сигарету, повертел её между большим и указательным пальцами. Оставил в покое мою переносицу — заглянул мне в глаза.

— Вот и все мои условия, — сказал Бурцев. — Ничего невыполнимого, ничего унизительного. Нормальные родительские требования. Как видишь, в случае с тобой я не воспользовался служебным положением. Так что…

Евгений Богданович взмахнул рукой.

— … Говори, что хочешь за своё согласие.

Я снова растянул губы в улыбке и заявил:

— Фотографию хочу. Чтобы на ней был я и Настин дедушка. На память о моем несостоявшемся семейном счастье.

Почти десять секунд мы с Бурцевым бодались взглядами.

В глазах Евгения Богдановича я прочёл несколько ответов на мою просьбу. Некоторые прозвучали бы весьма грубо. Но озвучил Настин отец только один.

— Невозможно, — сказал он. — Но есть альтернативный вариант: твоё фотографическое изображение рядом с полковником КГБ. Сделанное вот здесь, в этой комнате.

— Полковник будет в форме? — поинтересовался я.

— В парадной.

— Годится, — сказал я. — Но замена не равноценная. Добавим к фотографии с полковником две новенькие книги Герберта Уэллса и две пластинки с песнями Владимира Высоцкого.

— Не борзей, Чёрный, — попросил Евгений Богданович.

Я пожал плечами.

— Книги Настя обещала моему младшему брату. А пластинки моему другу. Она бы и сама их раздобыла. Вот только до завтрашнего утра не успеет. Вы сами ограничили ей время на это.

Бурцев задумчиво посмотрел на сигарету, решительно убрал её обратно в пачку.

— Это все пожелания? — спросил он. — Надеюсь, в книгах тебе не нужен автограф автора? Не скажу, что это невозможно. Но ты и сам понимаешь: время до твоего отъезда ограничено.

Бурцев усмехнулся.

Я поднял руки и сообщил:

— Можно без автографов, Евгений Богданович. Тем более что и Владимир Семёнович Высоцкий сейчас на гастролях в Прибалтике — так мне сказала Настя. Но желательно, чтобы пластинки были этого года выпуска.

— Будут, Чернов. Будут.

Полковник КГБ встал из-за стола.

— Считаю, Чернов, что мы с тобой договорились.

Евгений Богданович указал на меня пальцем.

— Из квартиры до моего возвращения не выходи, — сказал он. — Содержимое холодильника в твоём распоряжении. В гостиной стоит телевизор. В прихожей на стеллажах полно книг: есть там и твой Герберт Уэллс. Так что не заскучаешь.

Из всех предложенных мне радушным хозяином квартиры развлечений я больше всего времени уделил холодильнику. К нему я и направился сразу же, как только за Евгением Богдановичем закрылась дверь. Узнал, что семья полковника КГБ питалась примерно теми же продуктами, что и обычные советские граждане. Вот только эти продукты у Бурцевых были не по праздникам — буднично лежали в холодильнике все и сразу. Дегустация знакомых мне по жизни в будущем продуктов действительно развлекла меня.

Попробовал вяленое свиное мясо без кости, которое сейчас в СССР называли «балык» (раньше я считал, что балык — это солёная и провяленная хребтовая часть рыбы). Зачерпнул ложку крупной красной икры — чёрную в холодильнике не обнаружил. Попробовал сыр «Русский камамбер»: советскую копию буржуйского сыра с плесенью. Поковырялся в тарелке с пропитанными маслом шпротами. Сосиски и колбасы я вниманием обделил. Бессовестно слопал найденный в морозильной камере вафельный стакан с пломбиром.

Телевизор я включил ненадолго — убедился, что стоявший в гостиной на деревянных ножках телевизор «JVC» с цветным экраном (почти минуту я рассматривал цветное изображение ведущего новостей). Представил, как порадовался бы такому «телеку» мой папа. Прошёлся в прихожей вдоль стеллажей с книгами, полюбовался на корешки книг из полного собрания сочинений Владимира Ильича Ленина. И на сорок разноцветных томов серии «Библиотека приключений» издательства «Детская литература».

Ни просмотр телевизора, ни чтение книг меня не заинтересовали. Хотя я пару минут и полистал (уже лёжа на диване) томик с трудами Ленина — полюбовался на прекрасное оформление книги и на безупречное качество печати. В итоге я всё же предпочёл прочим развлечениям здоровый сон. Как повторял Артурчик (тот, вечно кашлявший, из будущего), если не знаешь, чем заняться — ложись спать: неизвестно, когда у тебя снова появится время на сон. Чтение конспектов речей вождя революции сработало лучше снотворного.

Разбудил меня вернувшийся домой Евгений Богданович Бурцев. Мой сон мгновенно улетучился, когда я увидел на Бурцеве мундир цвета «морской волны» с золотыми погонами, с васильковыми кантами на обшлагах и с васильковыми петлицами с золотой латунной окантовкой. Я уселся на диван, взглянул на белую рубашку и чёрный галстук полковника, на фуражку с васильковым околышем, с тульей цвета «морской волны» и кокардой с эмблемой из лавровых листьев. Опустил взгляд на «золотой» филигранный ремешок.

— Вставай, — скомандовал полковник. — Сфотографируемся.

Я послушно поднялся с дивана; шустро, будто сдавал норматив на время, натянул на себя брюки, рубашку и пиджак. Полковник направился в столовую. Я задержался в прихожей около зеркала. Привёл в порядок причёску, протёр глаза. Услышал мужские голоса: доносились они из столовой. Голос Бурцева я узнал — второй слышал впервые. В столовой рядом с Евгением Богдановичем увидел незнакомого худого и высокого (с меня ростом) мужчину в форме лейтенанта КГБ СССР. Тот устанавливал штатив с фотоаппаратом.

— Шевелись, Елизаров, — поторапливал подчинённого полковник. — Тебя же учили обращению с иностранной техникой.

— Всё готово, Евгений Богданович, — заявил лейтенант.

Он повернул в мою сторону посыпанное веснушками лицо. Я отметил, что лейтенант Елизаров лишь на пару-тройку лет старше меня нынешнего. Но он уже обзавёлся тонкой белой полосой шрама на шее около левого уха и пятном от зажившего ожога на левой щеке. Лейтенант правой рукой придерживал установленный на штатив фотоаппарат, в другой руке сжимал рукоять фотовспышки. Меня Елизаров рассматривал внимательно, будто мысленно составлял мой подробный словесный портрет для будущего отчёта.

Бурцев указал на стену, где красовались в золочёных рамках запечатлённые на холсте пейзажи.

— На фоне работ Левитана нас сфотографируй, — скомандовал полковник.