Приорат Ностромо (СИ) - Большаков Валерий Петрович - Страница 51

Известие о смерти Бориса Карловича меня не тронуло ничуть, даже злорадство не всколыхнулось в моей далеко не святой душе.

История повторилась, только и всего…

— А его зам? — деловито поинтересовался хозяин кабинета. — Янаев, кажется?

— Янаев — идиот! — презрительно фыркнула Елена. — Какой с него спрос? Выгнать — и забыть.

Машеров согласно покивал, и его движенье подхватили почти все, сливаясь в трогательном консенсусе.

— Ну, что? — бодро сказал Романов, пришлепывая по столешнице. — Предлагаю принять за основу и… пару-тройку часов отдохнуть! Кто «за»? Кто «против»? Единогласно!

— Григорий Васильевич… — робко обратился стеснительный помощник (какой из трех, я не разобрал). — Протокол заседания штаба по ЧС готов, только… Тут, в графе «Присутствовали»… Как мне записать товарища… э-э… Гарина?

— Пиши! — велел президент тоном царя, диктующего дьяку посольского приказа. — Гарин Михаил Петрович, член ЦК КПСС… Секретарь ЦК КПСС, заведующий отделом науки и высших учебных заведений… Записал? Директор НИИ Времени… НИИ физики пространства… и… и НИИ внеземных культур!

— Записал! — выдохнул помощник, ходульным шагом поспешая в приемную — перепечатывать набело.

Я еще толком не очухался, чтобы прочувствовать рокировку из опалы в фавор, а Романов встал, потянулся — и подмигнул мне:

— Думаете, я оптимист-энтузиаст, с этаким комсомольским задором и безудержной верой в лучшее будущее? Не-ет… Я — скучный, очень хорошо информированный реалист! Ничего… Лишь бы у Гремина всё сошлось. А институты мы выстроим заново, сразу целый объединенный научный центр отгрохаем — и на том же месте! Только научный городок надо как-нибудь иначе назвать… Может, Орехов, как у Шелепина? — прервав себя, он засуетился: — Всё, всё, Михаил Петрович! Спать, спать — это приказ!

— Слушаюсь, — вытолкнул я.

Тот же день, позже

Московская область, Фрязинский лесопарк

Будильник «Слава» тычет короткой стрелкой в фосфорическую двойку, а за окном будто вечер — клокочущие тучи черно-синего окраса ворочаются по-над самым лесом, застя и небесную лазурь, и само солнце. Природа будто обезумела — всем телом ощущается не ветер даже, а могучий атмосферный поток. Воздух со всей Восточно-Европейской равнины затягивается в жуткую прорву, утекает в чужой, мрачный мир, где темнота и пустота, а если и вспыхивают звезды, то их совсем мало — хватит пальцев на руках, чтобы пересчитать. Тамас…

Хоть лить перестало. Все реки переполнились, даже милые лесные ручейки разлились мутными течениями. Топкая почва не держит, сапоги выдираешь с утробным чавканьем.

Мне, правда, повезло — плоский вездеход Гремина подхватил меня и Гирина. Хитроумный Вайткус, разумеется, устроился под броней, он и с генералом был знаком…

Мы двигались целой колонной — танки, БМП, странные инженерные машины… И парочка восьмиколесных СПУ — самоходных пусковых установок. И ТЗМ — транспортно-заряжающие машины, и еще, и еще…

Гремину захотелось быть поближе к цели, и он решил свой командный пункт выдвинуть на расстояние километров двадцати от «прокола». Неслышная команда разнеслась по машинам, и колонна принялась «кучковаться».

Лес перед нами смахивал на то место в тайге, над которым рвануло Тунгусское диво — елки лежали вповалку, сломанные у комля или вывороченные с корнями, а острые кроны указывали на виновника их гибели — на угольно-черную воронку, блиставшую пучками молний, что ворочалась вдали, но различалась ясно и зримо, дыбясь над горизонтом.

Место для ракетного комплекса выбрали с умом — каменистая почва держала крепко. Офицеры засновали, сгибаясь под бешеным напором воздуха. Полная боеготовность.

Гремин, высунувшись из люка, заорал:

— Заводи АИП на пусковой! Открывай крышки!

Мощные гидродомкраты приподняли СПУ, толстенькая ракета плавно возвысилась, утыкаясь острым носом в бегущие тучи — она стояла нерушимой вертикалью, пренебрегая вселенской бурей.

Хватило пятнадцати минут, чтобы всё было готово к пуску. Оператор-вычислитель выкрикивал числа полетного задания, а Гремин лично ввел их в БЦВМ. И как-то обычно, буднично, без пышных фраз, отдал команду:

— Пуск!

Я лежал в укрытии, чувствуя, как дрожит земля, и со страхом поглядывал на ракету.

«Сдует же! Сдует! — пульсировала паника в голове, тут же сменяясь зыбкой надеждой: — Да нет, нет, тяга двигуна сильнее! Они ж там ракету модернизировали…»

«Искандер» стартовал, кренясь, обдав СПУ факелом выхлопа, и взлетел-таки, просверлив тучи — блеснул луч солнца, но тяжелое свинцовое бурление живо заткало брешь.

— Телеметрия! — гаркнул генерал. — Наведение ракеты в точку прицеливания!

— Координаты цели установлены! — донесся ответный крик. — Цель на сопровождении!

Сейчас вокруг воронки кружили только беспилотные «Симурги» — пилотируемые «сушки» разлетелись по своим аэродромам, от ядерного греха подальше. Да еще с высокой орбиты подглядывал военный спутник…

— Время… — вытолкнул Гремин, и заорал не по уставу: — Глаза!

Мне стало зябко от ужаса, что скребся где-то в подкорке. А вдруг ошибка⁈ И ничего не выйдет?

Крепко зажмурившись, я уткнулся лицом в рукав, вдыхая запах сырой глины — и всё вокруг залило мертвенно-белым светом, сверхсолнечным огнем. Бледное сияние распада впитывалось всей кожей, даже сквозь толстую ткань. И докатился резкий, странно короткий гром…

Звук был не таким, как у обычного ядерного взрыва, а гулким и металлическим — словно титанической кувалдой шибанули по рельсу, или гигантская петарда жахнула в стальной трубе.

Накатила взрывная волна, а я лежал и криво усмехался, слушая, как перекатывается эхо.

«Осторожно, двери закрываются! — крутилось в мозгу, как заезженная пластинка. — Осторожно…»

Монотонная тяга пресеклась не сразу, сменяясь дикой турбуленцией, но дрожь земли угасла, и зычный рёв, омрачавший сознание, стих.

Мои глаза защипало, я глупо хихикнул — и окунул лицо в мелкую лужицу. Дождевая вода в ней не рябила больше.

Глава 16

Среда, 12 мая. День

Московская область, Ново-Щелково

Я оставил машину на пригорке, там, где раньше стелилась улица Колмогорова. Отсюда открывался неплохой вид, унылый, но не безрадостный.

На месте Института Времени круглился громадный провал глубиной в сотню метров, а в диаметре чуть меньше километра. Эпицентр. Зловещий послед «прокола».

Речушка, протекавшая когда-то через Щелково-40, трудолюбиво впадала в котловину, мелкой Ниагарой рушась в народившееся озеро. Спасибо ливням — дождевая вода заполнила провал почти до краев, остекленевших после ядерного взрыва. Перельется, заплещет — и схлынет по старому подсохшему руслу. Будет, где купаться…

Я вздохнул. Меня точно не потянет на пляж… Нервный стал, впечатлительный. Окунусь, заплыву — и представлю, как в глубине снова отворяется «портал в инферно»! Оглушительный хлопок, как в унитазе авиалайнера — и вся вода, вместе с купальщиками, срывается во тьму над бездною…

Мои губы презрительно скривились — физик, блин… Доктор наук! И не стыдно?

Переступая камни и расщепленные стволы, выбрался к бывшему своему дому. Половина фундамента уцелела, да обломленная каминная труба… Я взобрался на бетонный останец, и осмотрелся. Лес встает местами — пучками, как злаки в сухой степи, а вокруг озера — пустошь, исковерканная оврагами. Зеленые клочки травы оживляют пейзаж, а порыкивающие желтые бульдозеры питают надежды — в три смены разравниваются завалы по линии проспекта Козырева, засыпаются промоины, а строители копошатся на фундаментах высоток. Железобетонный монолит не поддался, вцепился в землю намертво. Можно расчищать — и заново выстраивать жилые башни.

— Я знаю — город будет, я знаю — саду цвесть…

Бормоча строки из Маяковского, я вернулся к Наташкиной «Ниве» — моя «Волга» здесь попросту не прошла бы — дороги и улицы не просто размыло, их унесло.