Соль под кожей. Том второй (СИ) - Субботина Айя - Страница 61

— Куда? — коротко спрашивает Вадим, заблудившись в хитросплетениях наших коридоров.

Я еле заметно вскидываю руку на право, а оттуда — в самый торец.

Вадим толкает дверь со значком женского силуэта, и я даже не сопротивляюсь, когда понимаю, что он идет следом. Закрывает внутреннюю дверь на защелку. Помогает мне добраться до кабинки.

— Стой, — отодвигаю его попытку придержать мне волосы. — Я не…

— Ты не будешь мне приказывать, — еще одно почти командирское заявление, и я сдаюсь.

Меня тошнит практически одной водой, потому что с момента предыдущей рвоты прошло не больше получаса и с тех пор в моем желудке абсолютно ничего не было. Но даже это «ничего» выворачивается наружу болезненными режущими спазмами.

Несколько долгих минут я просто стою над унитазом в позе сломанной березы, пытаясь окончательно опустошить свои внутренности. Я должна довести до конца эту проклятую сделку и для этого мне нельзя выскакивать из кабинета каждые пять минут. Я уже и так достаточно наломала дров.

Когда, наконец, рвотные позывы сходят на нет, принимаю из рук Вадима бумажное полотенце, вытираю рот.

— Тебе нужно умыться, — говорит он, снова за руку, как маленькую, провожая до умывальников.

— Спасибо, мамочка, но дальше я сама.

— Ага, сама.

У меня настолько ослабли ноги, что приходится признать — без его поддержки весь этот процесс занял бы втрое больше времени. Я споласкиваю лицо прохладной водой, провожу мокрыми ладонями по растрепанным волосам, пытаясь привести себя в порядок и вернуть себе хоть как-то деловой внешний вид. Но отражение беспощадно «говорит», что чтобы я ни делала — все равно выгляжу как «кислотница» из притона. Таких темных провалов под глазами у меня не было даже, кажется, когда…

Странно, что я не могу вспомнить, хотя память ковыряет какое-то крайне болезненное воспоминание, никак не связанное ни со смертью моих родителей, ни с предательством Наратова. Но это «что-то» настолько разрушительно, что внутри меня как будто стоит невидимый блок: «Стоп, дальше нельзя, не сейчас, не сегодня».

Ну и хрен с ним.

— Я уже в порядке, — отодвигаю руку Вадима. — Спасибо за поддержку, но этого не нужно было делать.

— В твоем мире мужчины должны молча переступать через женщин, когда те нуждаются в помощи?

— Да ради бога, Авдеев! — Я сую ладонь под струю ледяной воды и еще раз освежаю лицо. В отражении Вадим стоит у меня за спиной — здоровенный и мрачный как чертова туча, которая может пролить грибной дождик, а может раздолбать все молниями. — Завольский приказал, чтобы сделку подписывала я.

— Я понял, Лори.

— Понял? И все равно продолжил творить эту херню?! — Из моего горла вырывается неприятный булькающий звук, абсолютно не похожий на смех, хотя именно это я пыталась сделать. — Ну, поздравляю, теперь на нашем плане можно ставить крест.

— Даже если бы это поставило десять крестов на наших планах — я все равно бы не позволил тебе идти одной.

Он какой-то непрошибаемый.

Даже не знаю, радоваться этому или высказать соболезнование, что мне в напарники достался совершенно не умеющий играть «в долгие шахматы» человек.

— Я изолировала Андрея от сделки, чтобы вести документы самостоятельно. И чтобы получить доступ к сопроводительной документации.

Вадим молча отрывает еще одно полотенце и протягивает мне.

— Вот откуда у меня все те документы, — вспоминаю вопрос, который он зала в нашу первую «официальную» встречу в клубе. — Андрей должен был держать рот на замке, но папаша его дожал. Так что я теперь под колпаком. Старый боров все отлично продумал: если на сделке будет стоять моя подпись — я понесу всю материальную и юридическую ответственность, а если ты вдруг откажешься подписывать — будет ясно, что таким образом ты пытаешься вывести из-под удара своего союзника.

Я раздраженно брызгаю водой на зеркало и пару секунд наблюдаю за тем, как потеки воды размазывают мое отражение до вида карикатурной маски.

— Если бы я не ненавидела Завольского так сильно, то спела бы оду способности этой твари перекручивать любую ситуацию в свою пользу и выходить сухим из воды. Он уже поимел нас обоих, Вадим.

— И давно у тебя это? — спрашивает он.

— Что? Ты о чем? — Разворачиваюсь к нему и с удивлением смотрю на его «фирменное» непроницаемое лицо.

— Рвота.

— Авдеев, ты вообще меня слушал? Причем тут моя рвота?

Он пододвигается почти впритык, пальцами смахивает капли с моих ресниц и повторяет вопрос:

— Как давно тебя так тошнит, Лори? Что ты ела? Это может быть пищевое отравление?

— Это мигрень, боже.

Я не понимаю, как ему это удается — одновременно быть двухметровой брутальной шпалой и заботливым котиком. Тьфу ты, давненько в моей голове не было таких до тошноты милых эпитетов в адрес особей с членом и яйцами.

— Авдеев, ты слышал, что я сказала про сделку? — Он же крутой бизнесмен, у него не только финансовый бизнес (один из крупнейших в этой сфере), но и личный клуб, и собственная конюшня. Такие люди априори рождаются с «чуйкой» на всякую задницу. — Ты понимаешь, что нас загнали в угол?

— Я тебя не подставлю, Лори. — Легка улыбка на его идеальных губах, и даже обезображенное ожогом лицо становится воплощением мужской красоты.

— Ты понимаешь, что тогда все наши планы… ради чего было потрачено столько времени и сил… — Я ощущаю почти физическую боль от того, что все, ради чего я полной ложкой жрала унижения, оскорбления и пинки, в одночасье превратилось в пыль. И самое ужасное — я никак не могу повлиять на ситуацию. По крайней мере — здесь и сейчас. Но это бездействие прямо сегодня загоняет меня в еще больший тупик. — Я все испортила, Авдеев. Я, мать его, все просрала.

Нужно было загнать Андрея под плинтус. Сделать так, чтобы страх перед неприятностями, которые я могу ему организовать, перевешивал страх перед папашей. А я, вместо этого, распустила сопли и даже жалела этого труса, прикрывала его «специфические вкусы» и подчищала дерьмо, которое Андрей, несмотря на все мои предупреждения, умудрялся за собой оставлять.

Если бы рядом был Данте, он бы отвесил мне парочку моральных отрезвляющих оплеух за то, что дала волю эмоциям и пыталась найти проблески человечности в том, в ком ее никогда не было. Андрея вырастили безвольной бесхребетной личинкой, годящейся только на то, чтобы подчиняться тому, кто громче в нее плюнет. Это был единственный способ держать его под контролем, но я не смогла.

— Ты должен отказаться подписать сделку. Прямо сейчас напиши своим юристам, чтобы нашли к чему прикопаться и убирались оттуда. Любая запятая, неточность, что угодно. Они же наверняка стоят больших денег, умеют выкручиваться из таких ситуаций.

Я просто тряпка, нужно это признать, но я не могу позволить Вадиму вляпаться во все это из-за меня.

Хочется прямо сейчас написать Данте, что он просрал на меня шесть лет. Шесть долбаных лет дрессировки коту под хвост. Если бы я была уверена, что он ответит сразу и влепит мне парочку отрезвляющих затрещин, то уже настрочила бы ему десяток сообщений о том, как Завольский обвел меня вокруг пальца и в который раз вышел сухим из воды.

Шутов как-то сказал, что не все люди способны идти по головам и танцевать на костях, некоторые созданы травоядными, как трицератопсы — могут бодаться, но в итоге все равно проигрывают тиранозаврам.

Я много о себе возомнила, решив, что за эти годы успела стать ну как минимум аллозавром. Но на деле оказалось, что я все тот же беспомощный трицератопс.

В следующую секунду я чувствую как пара крепких мужских рук хватает меня за талию, легко разворачивает и усаживает на тумбу около раковин. И прежде чем я успеваю отмахнуться — Вадим упирает ладони в столешницу по обе стороны моих бедер. Даже если я попытаюсь вырваться — это будет заранее обреченная на провал ошибка.

— Сюда может кто-то зайти, — громко шиплю я, потому что мы с ним и так подставились абсолютно везде. Копытин сто процентов уже отзвонился старому борову и сообщил о нашем с Вадимом «уединении».