Голоса в темноте - Френч Никки - Страница 22

— Не помню, — ответил Терри. — Ты все преувеличиваешь.

— Ничего подобного, я говорю о том, что получается, когда ты пьешь. Сначала становишься веселым, потом агрессивно-веселым, затем плаксивым, жалеешь себя, а после четвертой рюмки начинаешь злиться на меня. Не собираюсь изображать из себя мстительную мегеру и перечислять все, что ты вытворяешь, когда напьешься. Не понимаю, почему я тебе верила, когда ты начинал плакать и обещать, что это больше никогда не повторится.

Терри затушил сигарету и зажег новую. Четвертую или пятую?

— Эбби, это очень напоминает ту самую чертову ссору.

— В таком случае я хотела бы ее вспомнить. Мне нравится та я — женщина, которая собралась и ушла.

— Мне тоже, — внезапно устало ответил Терри. — Извини, что не навестил тебя в больнице. Я собирался, когда узнал. Потом заквасил. И вдруг ты тут как тут — в моей ванной.

— Ничего. Так где мои вещи?

— Не знаю.

— Как это так?

— Ты что забыла: ты же ушла?

— Когда? Какого числа?

— М-м-м... в субботу.

— В какую субботу?

Терри бросил на меня взгляд, словно подозревая, что я нарочно задаю ему загадки.

— Суббота, двенадцатое января. В середине дня, — добавил он.

— Но это шестнадцать дней назад. Ничего не помню. — К глазам опять подступили слезы. — Я оставила адрес, куда направляюсь?

— Кажется, собиралась остановиться у Сэди. Но только на одну ночь.

— А потом?

— Без понятия.

— Боже, — простонала я и схватилась за голову. — Куда же мне теперь деваться?

— Если хочешь, можешь какое-то время пожить здесь. Пока не разберешься, что к чему. Я не возражаю. А мы с тобой потом обо всем переговорим...

Я посмотрела на сидящего в углу в облаке дыма Терри и подумала о той женщине, которую не помнила, — обо мне, шестнадцать дней назад принявшей решение уйти из этого дома.

— Нет. Надо начинать разбираться. Во всем. — Я окинула взглядом комнату. Ведь говорят же: если оставляешь где-нибудь что-нибудь из своего, значит, рассчитываешь туда вернуться. А я по этой же причине решила что-нибудь унести. Все равно что. И, заметив на камине маленький глобус, подаренный Терри мне на день рождения — единственный, который мы справляли с ним вместе, — схватила его с полки. Терри удивленно посмотрел на меня.

— Он мой, — заявила я и направилась к двери, но вдруг кое-что вспомнила. — Извини, Терри, пропал мой кошелек. Ты не мог бы одолжить немного денег? Десять фунтов. Двадцать. Сколько не жалко.

Он тяжело вздохнул, направился к дивану, взял пиджак и достал бумажник.

— Я дам тебе пятнадцать. Прости, больше не могу. Самому потребуется вечером.

— Ничего, все нормально.

Он отсчитал деньги, словно расплачивался по счету: десятифунтовую банкноту, три монеты по фунту и кучу мелочи. Я взяла все.

Глава 3

Два фунта восемьдесят пенсов я потратила на метро, а двадцатипенсовик бросила в открытый футляр скрипки — ее хозяин, уличный музыкант, стоял у подножия эскалатора, играл «Йестердей» и пытался заглянуть в глаза возвращающихся с работы пассажиров. Добравшись до Кеннингтона, я купила за пятерку бутылку красного вина. Итого в моем заднем кармане осталось семь фунтов. Я постоянно дотрагивалась до них, чтобы убедиться, что деньги все еще там: свернутая бумажка и пять монет. В руке у меня был пластиковый пакет с чужой одеждой, которую мне подобрали шесть дней назад, и глобус. Я тащилась по улице с покрасневшим носом, отвернувшись от ветра, и чувствовала себя опасно свободной. Будто, освободившись от груза прошлой жизни, стала невесомой и таинственной, и меня в любой момент могло унести, как перышко.

Некоторое время я словно смотрела на себя со стороны: вот я иду с бутылкой вина по промерзшей улице к подруге. Но потом стала приглядываться к тем, кто шел рядом. Почему-то раньше я никогда не обращала внимания, как странно выглядят люди, особенно зимой — закутанные в шарфы и застегнутые на все пуговицы. Старые кроссовки разъезжались на льду. Какой-то мужчина решил меня поддержать, но я отдернула руку, и он с удивлением на меня покосился.

— Только будь дома. Только будь дома, — твердила я, нажимая на кнопку звонка квартиры Сэди на первом этаже. Надо было сперва предупредить. А что, если она куда-нибудь ушла или уехала? Нет, в это время она, как правило, не отлучалась. Пиппе было всего шесть или семь недель, и Сэди с воодушевлением занималась домашними делами. Я снова позвонила.

— Иду! — раздался голос, и сквозь замерзшее стекло я разглядела силуэт подруги. — Кто там?

— Это я, Эбби.

— Эбби! Я думала, ты все еще в больнице. Я мигом, подожди.

Она долго ругалась, возясь с запорами. Наконец дверь распахнулась — за ней стояла Сэди с Пиппой на руках. Девочка была запеленута в полотенце так, что из него выглядывала только часть ее сморщенного розового личика.

— Я ее только что искупала, — начала Сэди и осеклась. — Господи, ты только посмотри на себя!

— Мне надо было заранее позвонить, — пробормотала я. — Извини. Хотела с тобой повидаться.

— Господи! — повторила Сэди, отступая назад и пропуская меня в квартиру.

Дверь за нами затворилась, и меня окутала кисловато-сладковатая жара. Горчица и тальковая присыпка, молоко, рвота и мыло. Я закрыла глаза и глубоко вздохнула.

— Полное блаженство. — Я наклонилась к Пиппе: — Привет, малышка. Ты меня помнишь? — Пиппа открыла ротик, и я заглянула в ее чистое розовое горлышко до самых гланд. Девочка издала единственный пронзительный звук. — Нет? — продолжала я. — Неудивительно. Я сама себя не помню.

— Что, черт возьми, с тобой приключилось? — спросила Сэди, крепче прижимая дочь к себе и машинально, как это делают все матери, тихонько укачивая. — Ты выглядишь...

— Знаю. Ужасно. — Я положила глобус на кухонный стол. — Это для Пиппы.

— Что тебе дать? Садись сюда. Подвинь детскую одежду.

— Галету. Или кусок хлеба. Все, что угодно. А то меня немного покачивает.

— Сейчас. Боже, да что же с тобой такое? — Пиппа начала хныкать, и Сэди подняла ее выше и поднесла к лицу. — Ш-ш... Все в порядке, — по-новому, как-то нараспев ворковала она. Так она никогда не говорила до того, как родилась дочь. — Успокойся, моя крошка.

— Тебе надо заниматься с малышкой. Я явилась не вовремя.

— Она хочет есть.

— Корми, я подожду.

— Ты знаешь, что где лежит. Завари себе чаю.

— Я принесла вино.

— Я кормлю грудью, мне нельзя.

— Выпьешь рюмку, а остальное достанется мне.

— Сейчас, только переодену ее и покормлю. И с нетерпением готова тебя слушать. Господи, как ты исхудала. Сколько потеряла?

— Сэди?

— Да? — Она оглянулась с порога.

— Можно, я у тебя ненадолго остановлюсь?

— Конечно. Извини, у меня свободный только диван. Пружины совсем провалились, и Пиппа ревет по ночам.

— Не важно.

— Ты и в прошлый раз так говорила, пока она не завопила.

— В прошлый раз?

— Да. — Сэди удивленно покосилась на меня.

— Ничего не помню.

— Что?

— Ничего не могу вспомнить, — повторила я. — Я так устала, что, кажется, сейчас упаду.

— Устраивайся удобнее, — предложила Сэди. — Я скоро вернусь. Пять минут максимум.

Я открыла бутылку, налила вино в два бокала. Отпила из своего глоток и тут же почувствовала, как закружилась голова. Надо что-то съесть. Я порылась по шкафам и обнаружила пакет хрустящего соленого с уксусом картофеля и стала запихивать его в рот. Потом осторожно сделала новый глоток и опустилась на диван. В голове пульсировало, глаза жгло от усталости, порез на боку кололо. Но в этой квартире на первом этаже с развешанной на радиаторах детской одеждой и похожими на пламя темно-оранжевыми хризантемами в большой вазе было тепло и спокойно.

— Ну так что? — Сэди вернулась в комнату. Села рядом со мной, расстегнула блузку, поднесла Пиппу к груди, вздохнула и откинулась назад. — Это все из-за твоего проходимца Терри? Лицо до сих пор в синяках. Тебе не следовало возвращаться. Я думала, ты отправилась в отпуск.