Столичный доктор. Том V (СИ) - Вязовский Алексей - Страница 9

— Да, это будет весьма полезно!

Попробовал сам. Мне интереснее, чтобы самодельные носовые катетеры проходимыми оказались, и расстояние между ними подходящее было. А то я сначала от большого ума на себе примерял.

'Моя дорогая Агнесс!

Пишу это письмо одновременно с чувством нежности и грусти! Мои мысли наполнены тобой, а каждый день, проведенный вдали, становится настоящим испытанием.

После нашего расставания в Петербурге мне пришлось отправиться в своё имение в Тамбовской губернии для решения неотложных дел. К сожалению, моё путешествие омрачило трагическое событие. Во время пути мой верный слуга, служивший нашей семье многие годы, погиб. Его утрата стала для меня глубоким ударом, ибо он был не просто слугой, но и надёжным, верным другом, которые не оставлял меня ни на минуты в тяжелые моменты жизни. Смерть несчастного Кузьмы напомнила мне о хрупкости нашего существования и важности дорожить каждым мгновением с близкими.

После завершения всех дел в имении, я направился в Москву для участия в важной церемонии. Сообщаю, что милостью императора был восстановлен в княжеском достоинстве мой род, что стало огромной и приятной неожиданностью, с которой спешу с тобой, моя радость, поделиться.

Прости, что так долго не писал тебе — чувствую, что попал в какие-то жизненные «качели». То взлет, то падение. Но нет ни дня, чтобы я не думал о тебе и о нашей свадьбе!

Вернувшись в Петербург, я принял участие в лечении сына великого князя Сергея Александровича. Малыш, которому всего четыре месяца, страдал от тяжелой пневмонии. Его состояние вызывало серьёзные опасения, и каждый день был испытанием для его родителей и всех, кто принимал участие в его лечении. Однако благодаря совместным усилиям и, смею надеяться, моему вмешательству, состояние мальчика начало улучшаться. Видеть, как жизнь возвращается к этому невинному существу, было для меня настоящим счастьем и утешением.

Каждое утро, пробуждаясь, я мысленно представляю наш дом и нашу будущую семью. И, конечно, детей.

Мечты о нашей жизни придают мне силы и решимости преодолевать все трудности.

Моя дорогая Агнесс! Пусть это письмо принесёт тебе утешение в разлуке. Я с нетерпением жду момента, когда смогу вновь обнять тебя и выразить все те чувства, что переполняют моё сердце. Пожалуйста, береги себя и знай, что каждое мгновение моей жизни наполнено мыслями о нашем совместном счастье.

С глубочайшей любовью и преданностью,

Твой Евгений'.

А чем еще заниматься? Только письма сочинять. Я снова в «плену» у Великого князя. Доктору Гневанову повезло больше — вот как раз он перешел на амбулаторный режим, приходит из дома. Здоровье Сашки улучшилось, температура нормализовалась, дышит правильно, почти не кашляет, грудь сосет, пищеварительный тракт работает как швейцарские часы. Тут бы и трех визитов в сутки хватило, доколоть курс антибиотика, но нет, будь под рукой постоянно. Только и счастья, что разрешено пользоваться телефонным аппаратом и принимать посетителей. Но лучше этого не делать. Потому что Сергей Александрович стал большим поклонником профилактики инфекций, передающихся воздушно-капельным путем. Причем то, что он продолжает ездить по службе в город и там тесно общается с людьми, которые могут нести опасность, он поначалу во внимание не принимал. Только когда сунулся в детскую чуть не в уличной одежде, получил ответочку. Я заставил его пойти, принять душ, сменить одежду и обувь, а потом еще и надеть на лицо ватно-марлевую повязку. Прямо сразу вспомнились золотые деньки в «Русском медике»: зашел в операционную без бахил — плати штраф, не стесняйся.

Но ничего, проглотил великий князь выговор и даже, похоже, еще больше зауважал. Добавила доверия и аналитическая записка, которую я обещал подать Сергею Александровичу в Москве. Кое-какие наброски я успел сделать по дороге в столицу — осталось только все причесать, оформить. Выдал все буквально за два дня, после чего, по сути, бездельничал.

Библиотека у товарища Романова спасением не стала. Как собрание антиквариата она, вероятно, хороша, но найти там что-то для развлечения я не смог. На французском не читаю, немецкие книжки, напечатанные готическим шрифтом, годились только в качестве орудия пытки. Немногочисленные издания на русском подходили исключительно для пятого года пребывания на необитаемом острове. А некоторые и для более длительного периода воздержания от печатного слова. Отчаявшись, хотел уже уйти, как вдруг узрел великолепную книгу. «Новейший, самый полный и подробный письмовник, или всеобщий секретарь». Издан в двадцать втором году, но обещал помощь, основанную на переписке Екатерины, Наполеона, Павла, Людовика, ну и всяких принцев, князей, и ученых мужей со стихотворцами в придачу. То, что надо! Хотя есть и более свежие издания, я виделв книжной лавке, но не здесь.

По дороге в отведенную мне комнату встретил Шувалова. Редкая птица, видел его в день приезда, а потом пару раз мельком.

— Здравствуйте. Что это у вас? — спросил он, пожав мне руку.

— Хочу письмо невесте написать. Но таланта к этому не имею. Вот, решил воспользоваться помощью.

— Верните назад, — вынес свой вердикт граф, посмотрев на обложку. — Это для приказчиков и счетоводов. В знак нашей дружбы я помогу вам. Десять минут — и готово. Поверьте, ваша Агнесс вставит это послание в рамочку и будет показывать внукам. А за это вы сыграете со мной партию в биллиард.

— С этим у меня не намного лучше, чем с эпистолярным жанром, — предупредил я.

— Ничего страшного, побеседуем, расскажете еще что-нибудь веселое.

Лизы будто и не было в доме. То ли пряталась от меня сознательно, то ли проводила время по церквям и иным богоугодным заведениям — не докладывали. Вчера вот за ужином встретились, но кроме обычного застольного трепа, да и то, по минимуму, не услышал. Обиделась на меня за что-то? Попробуй, пойми этих женщин. Вчера еще в глаза глядела, а нынче всё косится в сторону, прямо как у классика. Нет, пятый день тут торчу, а будто на острове. С прислугой разговаривать не о чем, у них словарный запас мизерный, кроме «Да, ваше сиятельство» и «Нет, ваше сиятельство» мало что услышишь. Сергей Александрович готов обсуждать только Сашкино здоровье, да и то — постоянно утверждает, что устал и много хлопот по делам Госсовета

Мне бы статью какую написать — например, про вред женских корсетов или еще что умное, но ничего толкового в голову не лезло. Тоска. На шестой день, после одинокого завтрака снова посидел с сыном, зафиксировал в очередной раз, что кроме слабости и вялости ничего нет. Младенцы и так большей частью дрыхнут, просыпаясь в основном для еды и сигнала о грязных пеленках. А тут после такой болезни… Так что оставил пацана с сиделкой, и пошел в библиотеку. Вдруг удастся найти что-то приемлемое.

Полез по стремянке посмотреть, что там спрятано на полках повыше. Мало ли, какой-нибудь Фаддей Булгарин попадется, говорят, хорошо писал, пользовался заслуженной популярностью. А Пушкин его не любил из-за ревности к успеху. И вдруг снизу услышал:

— Женя.

Блин, нельзя же так внезапно! Эта стремянка не очень устойчивая, а травматология сейчас в сильно зачаточном состоянии! С большим трудом удержался.

— Ваше Императорское высочество, — завел я шарманку, опасаясь, что могут присутствовать тайные собиратели подробностей великокняжеской жизни.

— Спускайся. Никого нет. Одна сиделка сейчас с Сашей, и дворецкий на задний двор ушел.

Странное это дело — такой огромный дом, и никого нет? Наверное, надо было сильно постараться, чтобы под благовидными предлогами такую толпу разогнать.

А выглядит Лиза сейчас — вот прямо один в один в Пятигорске такая же была, после знаменитого сражения с полчищами собак. Румянец на все щёки, грудь вздымается, будто только что метров двести на результат пробежала. К чему бы это?

— Быстро и тихо. За мной, — скомандовала она, схватив меня за руку. Спустя несколько ударов сердца мы оказались в спальне.