Столичный доктор. Том V (СИ) - Вязовский Алексей - Страница 3

Петр Дмитриевич повернулся к Гусеву:

— Срочно пошлите за вещами князя. Я его забираю.

— Как же следствие⁈ — не до конца понимая, что творится, выдавил жандарм.

— Какое следствие⁈ — спросил Святополк-Мирский с выражением брезгливого удивления. — Вы тут, смотрю, совсем мышей не ловите? Пойман настоящий убийца. Два часа уже как. У меня был обер-полицмейстер с докладом.

Глава 2

РЕКЛАМА. Во время эпидемiи (холеры) одна ликерная рюмка французск. вина «СЕНЪ-РАФАЭЛЬ» на стакан чаю — превосходно дѣйствуетъ, какъ лучшее для желудка: укрѣпляетъ организмъ, согрѣваетъ желудокъ, способствуетъ пищеваренiю и окисленiю веществъ, возстанавливаетъ силы; превосходно на вкусъ. Дѣтямъ слѣдуетъ давать во время обѣда чайную ложечку вина «СЕНЪ-РАФАЭЛЬ» на винный стаканчикъ кипяченной воды. Во время холеры вино «СЕНЪ-РАФАЭЛЬ» необходимо всегда имѣть въ домѣ. ПРОДАЖА ВЕЗДѢ. Остерегаться поддѣлокъ.

СТОЛИЧНЫЯ ВѢСТИ. Въ Москвѣ произошло вооруженное нападенiе в клиникѣ князя Баталова — нападавшiй погибъ, князь не пострадалъ. Причины нападенiя выясняются, не исключено временное помѣшательство отъ стоящей въ городѣ послѣднiе дни жары съ неимовѣрной духотой, что вызвало огромное количество обращенiй въ Скорую медицинскую помощь изнемогающихъ отъ непомѣрно высокихъ температуръ воздуха москвичей.

НЬЮ-IОРКЪ. Оригинальный клуб. Въ Нью-Iоркѣ на-дняхъ состоялось открытiе новаго клуба «потерпѣвшихъ несчастье въ любви». Въ этотъ клубъ принимаются женихи, получившiе отказъ от невѣстъ, мужья, которых бросили жены, любовники, которые потерпѣли измѣну. Президентомъ этого клуба избранъ человѣкъ, испытавшiй наиболѣе несчастiй въ любви и превзошедшiй въ этомъ отношенiи всѣхъ своихъ товарищей. Наканунѣ своего избранiя президентомъ этотъ господинъ испыталъ въ восьмой разъ отказъ, предложивъ руку и сердце одной нью-iоркской красавицѣ, за которой онъ настойчиво ухаживалъ. Избранiе на президентскiй постъ, зависѣвшее отъ неудачи, послужило ему нѣкоторымъ утѣшенiемъ въ горѣ. Основатель этого клуба несчастныхъ любовниковъ находитъ, что ничто такъ не объединяетъ людей, какъ одинаковое горе и одинаковыя неудачи въ любви.

С генерал-губернатором мы поулыбались совсем недолго. От приглашения заехать на Тверскую и немного отпраздновать освобождение я вежливо отказался. И вовсе не потому, что ни в грош не ставил нового московского начальника. С чего бы? Люблю и уважаю, искренне признателен, что он сам, хоть и с ансамблем, прибыл меня освобождать. Хотя мог бы и офицера по поручениям отправить. Просто я испытывал острую нужду помыться и переодеться. А к Святополк-Мирскому я обещался часика через три наведаться, когда в порядок себя приведу.

Свои вещи по старой зековской традиции я все оставил в Таганке. И не потому что так уж чту босяцкие закидоны — просто побрезговал тащить это домой. Мне показалось, что въедливый противный запах безнадеги уничтожить будет невозможно.

Но прокатиться за счет государства не отказался. Так что домчали меня на Большую Молчановку в лучшем виде. Первым, кого я увидел во дворе, был мой новый слуга — Владимир Кузьмич. Ну пока он просто Вовка, но ведь дорастет когда-нибудь, должен. Благая весть в виде вопля «Барин из тюрьмы вернулся!!!» прозвучала звонко и громко. Вне всякого сомнения, это вызовет рост моей репутации среди окрестных жителей.

Дальнейшее происходило по сложившейся традиции, непосредственно у дверей ванной комнаты. Должиков доложил о мероприятиях по спам-атаке. Теперь мне стали понятны слова губернатора о большом количестве телеграмм. Потому что эти умники только в Петербург отправили более четырех десятков криков о помощи. А потом прошлись по заграничным адресам. Самое странное, что отозвался не только Микулич, но и Рентген. Но это всё ерунда — у нас заграницу, особенно европейскую, традиционно уважают. О моем аресте сообщили всем московским и питерским газетам.

— Ясно всё. Спасибо. Возможно, мне еще это поставят на вид, но я вам всем признателен. Теперь, Егор Андреевич, надо телеграфировать в ответ благодарность за участие. Всё, с этим закончили. Следующее. У меня в верхнем ящике письменного стола лежит лист бумаги со списком и суммами. Это студенты и преподаватели Московского университета, которые собирали мне помощь. Найти всех, поблагодарить за участие. Деньги возместить, из моих личных средств. Двукратно. Если кто-то из них нуждается в помощи, сообщите мне отдельно. Остальное потом. Жиган, останься.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

— Слушаюсь, Евгений Александрович.

Пора вылезать уже, вроде смылась грязь. Да и времени не так уж и много. Вытерся, натянул подштанники. Достал стаканчик для пены, насыпал туда мыльного порошку, плюхнул горячей воды, и начал взбивать. Бритье с помощью опасной бритвы мне неожиданно понравилось. Приспособился я довольно быстро, и теперь манипуляции с ремнем для правки лезвия, прикладывание к лицу полотенца, смоченного горячей водой, скрежет сбриваемой щетины — всё это приводило меня в состояние некой медитации. Но не сейчас.

— Рассказывай, как было дело.

— Да ну, ничего стоящего вашего внимания, — начал повествование Жиган. — Обратился я к нужным людям, приплатил маленько, чтобы побыстрее шевелились. За день и нашли. Политические, они только гонору понабрались, всё играются в тайны. А сами, что дурачки деревенские, одно и то же делают. Вот и Емеля, думал, если он в номерах копеечных запрется, то его там никто не найдет. А про то, что пить-есть надо, забыл. Мальчишка из трактира видел, коридорный тоже заметил — я дал деньгу, художник хитровский нарисовал его портреты с фотокарточки, она стояла у брата. Раздали их по ночлежкам, да номерам. Да что там коридорный, даже извозчик, которого он сдуру взял, и тот седока странного запомнил.

Я только хмыкнул. Если бы полиция начала действовать такими методами, то даже при доброй воле всех участников результат мог появиться примерно к Рождеству. Одна тысяча девятьсот пятидесятого года. И это в лучшем случае. Количество грошовых номеров подсчету не подлежит. Равно как и трактиров. А уж чтобы коридорный вдруг кого вспомнил и показал… Пожалуй, только в плохих детективах. Кто ж потом селиться будет, если слушок пойдет, что постояльцев полиции сдают?

— Сильно потратился?

— Да не стоит и говорить, Евгений Александрович! Деньги — грязь. Мне их что, солить? Да и в гроб, даже если кармашек специальный сделать, не потянешь. Вы — моя семья, других нет у меня. Нужны будут, я скажу.

— И что же Емельян?

— Да ну, гнилой человечишка. Как говорится, ни украсть, ни на стреме постоять. Поверите, даже и не бил его никто, признался сразу. Поговорили с ним, рассказали, что из-за него уважаемый человек на нарах парится, он пошел, и сам в полицию сдался.

Ага, так и вижу эту картину. Чуть слезу не прошибло.

— И что его подвигло… на такое?

— Молчал, зараза. Сказал, спьяну поссорились. Может, и так. Да и важно ли это, Евгений Александрович? Он на брата своего руку поднял. А ведь тот ему сильно помогал. Не думайте про него, не стоит. Бурьян как есть.

Ладно, хорошо, что кончился этот дурдом. Пора собираться к новому генерал-губернатору. Поеду в партикулярном, дресс-код, сказали, свободный.

Ну вот, новая метла, новые люди. Интересно, Шувалов куда делся? Поехал в Питер? Или вышел в отставку по здоровью? Надо бы разузнать как-нибудь, не чужие люди. А в последний визит не додумался полюбопытствовать. Впрочем, можно ведь у гвардейцев узнать. Вроде я у них фигура, если не легендарная, то довольно популярная.

Петр Дмитриевич ждать заставил недолго. Встретил как родного, руку жал, по плечу хлопал. И обедали мы с ним тет-а-тет, без свидетелей. В качестве застольной байки я повинился в рассылке моими служащими неимоверного количества призывов о помощи.

— Хотели как лучше, вы уж их простите.

— А ко мне обратиться не додумались. Вот вы, Евгений Александрович, светило медицинское, и все такое. И Его Императорское высочество о вас отзывался в самых лестных выражениях. А в такой простой вещи, извините, поплыли. Этому жандармскому ротмистру надо было просто представиться всеми своими чинами, указать награды, в том числе и именные от Его Величества. Извинились бы и домой отвезли, а потом вы уже им указывали, когда есть время для беседы.