Ротмистр Гордеев 3 (СИ) - Дашко Дмитрий - Страница 35

Сам Ляоян невелик, по сути — одна улица, длиной в три-четыре километра. Если не сходить с центрального проспекта и не углубляться в переулки, хватит сорока минут неспешной ходьбы, чтобы пройти из края в край.

Повсюду десятки, если не сотни китайцев, снующих по грязным тропам и тропочкам, протоптанным между фанзами. Изредка попадаются европейские лица, в основном, военные, но порой встречаются и гражданские обыватели.

Кого практически нет, так это представительниц прекрасного пола.

Русских женщин в Ляояне мало, а китайцы стараются держать своих по домам.

— Ую! Ую! — навстречу тащится арба, запряжённая двумя тощими волами, сбоку идёт погонщик в древней, сгнившей на теле рубахе.

— Ую-ую! — орёт на всю Ивановскую с хвостиком он.

На голове у погонщика широкополая соломенная шляпа, из-под которой торчит жидкая коса, смахивающая на тонкий крысиный хвост.

Внезапно Вэй Чанг замирает. Сердце охватывает спазм — что если он потерял след?

Уф, слава богу! Китаец стремительно кидается в один из переулков, замирает напротив «жральни», битком набитой его соплеменниками.

От моего рикши за версту несёт бобовым маслом и сто лет не мытым телом, но даже это густое амбре не в силах перебить ту вонь, что источает китайская «столовка».

Вэй Чанг подходит к нам, начинает говорить.

Сухоруков внимательно выслушивает его.

— Тот, кто нам нужен, находится здесь. Вэй Чангу пришлось славно поработать, чтобы его найти…

— Как ему это только удалось! Здесь жутко воняет! — восхищаюсь талантами следопыта.

Жандарм расплачивается с китайцем несколькими купюрами, тот стремительно исчезает.

На наше счастье «жральня» стоит отдельно от остальных и относительно невелика в размерах, даже нашему маленькому отряду по силам её окружить.

Оставляем одного из жандармов Сухорукова за старшего, а сами вместе с штабс-ротмистром и братьями Лукашиными идём к столовой. Гиляровский хочет идти за нами, но я прошу его остаться снаружи: вдруг Вержбицкий решит уйти от нас «огородами»?

Сначала заходим под навес, где за столиками кучкуются посетители заведения. Сразу оказываемся под пристальными злыми взглядами.

От них хочется поёжиться, но надо держать марку: стоит выказать слабину — считай, всё! Накинутся и разорвут на части.

У Ляояна богатая история на расправу с русскими. Не особо давно, всего четыре года назад, в июле 1900-го китайские боксёры казнили инженера путей сообщения Бориса Верховского, его голову отрубили и повесили в железной клетке у западных ворот.

Была и не менее кровавая расправа над другими его товарищами. Их тела были жестоко изуродованы и брошены гнить под палящими лучами солнца.

— Нас тут явно не любят, — замечаю я.

Сухоруков кивает.

— Это взаимно. Я тоже не испытываю к ним большой симпатии.

Направляемся к дверям, проход преграждают сразу трое: немолодые, но физически крепкие мужчины.

В руках у них появляются ножи.

— Чиво нада?

— Дай пройти! Не то пожалеешь! — хмурится жандарм.

Делает шаг в их сторону, но китайцы стоят стеной.

— Иди отсюда, лача[1]! Тибе несего тут делать!

— Сам ты демон! — зло щурится Сухоруков и, кажется, не так уж далёк от истины.

Мой амулет даёт о себе знать слабым жжением. Не могу понять, на кого он реагирует: на засевшего тут оборотня или на этих китайцев, а может на всех сразу.

Хорошо что револьвер заряжен серебряными пулями. Да, далеко не на всех тварей этого мира они действуют, но с ними как-то спокойней.

Достаю его и наставляю на китайца, вступившего с нами в разговор.

— Считаю до трёх и нажимаю на спуск! Раз…

Китайцы замирают, не веря, что я действительно так поступлю. Да я и сам пока что до конца в себе не уверен. Скорее — блефую. Будь передо мной явный враг: японский солдат или шпион, пальнул бы без тени сомнений, а тут всё-таки гражданские…

— Два…

Троица переглядывается, но не уходит с нашего пути.

— Два с половиной… А, хрен с ним — три! — засаживаю пулю в ногу говорливому китайцу.

Помереть не помрёт, но на всю жизнь запомнит, что с русскими шутки шутить плохо.

Сухоруков тоже оказывается на высоте, двумя быстрыми и короткими ударами отправляет напарников подстреленного в глубокое беспамятство. Восхищённо смотрю на него: не знал, что отечественным жандармам преподают что-то вроде боевого самбо моего времени.

Не понимаю, с чего вдруг происходящее не нравится другим китайцам. Мне казалось, они увидели достаточно, чтобы сделать правильные выводы. Но, видать, такова человеческая природа: люди учатся не на чужих ошибках, а на своих.

Сделать ещё выстрел физически не успеваю, ствол буквально выбивают из рук каким-то хитрым приёмом.

Вот зараза! Прихожу в сущее бешенство.

Видит бог, я этого не хотел! Но они сами напросились на неприятности.

Хватаю за шкварник мелкого китайца, которому не повезло подвернуться под руку первым, запускаю ракетой в сторону его дружков. Не бросок — а прям мечта баскетболиста, трёхочковый!

В смысле, запущенный мной китаец сносит с ног сразу троих.

Ещё парочке безжалостно ломаю ноги и дроблю кости.

Ну сами ж напросились! Теперь поздно жаловаться!

Сбоку проявляется чья-то недовольная физия. Двигаю в неё локтем, физия убирается и, кажется, надолго. Впереди у неё визит к местному стоматологу и как минимум операция на челюсти.

— Как-то так! — кричу я. — Как-то так!

Рядом возникает небольшой вихрь, удаётся разглядеть Лукашина-старшего, который вертится юлой и машет сразу двумя шашками как вертолёт лопастями.

— Лукашин, ёрш твою медь! Не зацепи!

— Само собой, вашбродь! Не зачеплю! — на секунду останавливается он и вновь обращается в мини-смерч.

Его брат уже успел перекинуться в медведя, который с удовольствием крушит и рвёт на части недруга.

Коронный приём у него на загляденье: поймать очередного китайца, приподнять и опустить спиной на колено. Короче, хрусть и пополам!

Заварушка заканчивается так же стремительно, как и началась. Через несколько секунд мы понимаем, что остались одни на поле боя. Это если не считать тех китайцев, которым сегодня конкретно не повезло. Но вроде обошлось без трупов.

Двери в столовку заперты с той стороны, но Лукашин-младший выносит её на раз-два, приложившись волосатым плечом. Само собой, от обмундирования его снова остались лишь жалкие остатки.

Дальше нас ждёт баррикада из столов, шкафов, скамеек и прочей рухляди, выдававшей себя за мебель.

Откуда-то сверху на меня прыгает мелкая пигалица и пытается с дикими воплями вцепиться мне в глаза. Когти у неё длиной с велосипедную спицу, не представляю, как она обращается с ними в быту.

Церемониться с ней я не собираюсь, да и собственное зрение мне дорого, так что перехватываю на лету её выставленную лапу, слегка раскручиваю, чтобы придать скорость, и запузыриваю в окно.

Пигалица вылетает на улицу вместе с хлипкой оконной рамой.

Фанза двухэтажная. На первом собственно сама столовка, на втором нечто вроде «нумеров»: узенькие пенальчики-комнатушки, в которых ютятся и по сути спят на голом полу гости заведения.

Какими судьбами сюда занесло франтоватого Вержбицкого? Меня только от одного вида этой халупы подташнивает, а нашего шляхтича по идее должно выворачивать наизнанку…

Ага, вот и желающий ответить на мой ещё не высказанный вопрос!

Дом тряхнуло, в стене напротив образовался провал, а из него выглянула оскаленная звериная морда. Тигр-переросток преградил нам путь.

В его янтарных безумных глазах нет ничего человеческого, только бездна, ярость и… голод.

— Вержбицкий! Ты⁈ Давно не виделись, хороняка… — усмехаюсь я.

— Гордеев! Как ты меня нашёл? — в зверином обличии оборотню трудно даются человеческие слова, но разобрать, что он говорит возможно.

Теперь я ни капли не сомневаюсь — это точно Вержбицкий.

— Элементарно! — ухмыляюсь я. — Ты воняешь как скунс!

Револьвер пропал, остался где-то возле входа, искать времени не было, но у меня остается ещё один козырь — заговорённый клинок.