Инго и Инграбан - Фрейтаг Густав - Страница 21

– Пощади его, солнце видит!

Этот луч и этот крик тронули суровую душу победителя – он отвел меч и промолвил:

– Властитель дня не должен видеть, как я убиваю ратника гостеприимца моего, живи, если, можешь.

И отвернулся Инго.

А Теодульф, приподняв руку, сжатую в кулак, пробормотал:

– Не благодарю я тебя за это.

Инго через студеную воду. перешел к своим друзьям, и Бертар с упреком сказал ему:

– Впервые поскупился король, уплачивая смертельному врагу дорожные издержки в страну туманов.

– Не забочусь я о мести человеку, лежавшему под мечом моим, – ответил Инго.

Молча последовали за ним его ратники, а друзья Теодульфа тут же бросились за ручей помогать раненому.

Перед домом гостей толпой, в доспехах, стояли вандалы. Они увидели, что король невредимым возвращается с поляны, но Бертар воспрепятствовал им приветствовать Инго. В мрачном ожидании стояли во дворе княжеские ратники, пока не послышался жалобный стон Зинтрама, за которым несли на носилках сраженного витязя. Их поставили перед домом женщин; выбежавшая княгиня с громким воплем бросилась к своему родственнику, с мольбой простирая руки к супругу. За коротким молчанием во дворе настало неистовое оживление, вопли и крики о мщении; с успокаивающими речами поспешили союзники и начальники народа от одной толпе к другой, с грустью помышляя, что, кажется, разгорелось пламя, которое с трудом можно будет погасить разумными советами. Прежде всех попал в беду Вольф. Когда он подошел к своим товарищам-турингам, то они сначала враждебно посмотрели, потом повернулись к нему спинами, а Агино сказал:

– Кто в бою стоял против товарища нашего, тот отлучен от скамьи нашей, и если могу дать я тебе последний совет, то избегай нашего соседства, чтобы холодное железо не вознаградило тебя за измену.

– Позорно обходитесь вы с товарищем, – обиделся Вольф, – я поступал честно, в силу данной мной клятвы, которую вы сами некогда и одобрили. Мог ли в несчастье покинуть я своего господина?

– Если ты был ему товарищем в невзгоде, – возразил один из ратников, – то теперь ступай в его покой и пей мед с его друзьями, а нам отныне ненавистно имя твое, и да погибнет в нашем кругу даже память о тебе!

Даже старый Гильдебранд был откровенен:

– Еще отроком знал я тебя, и будь это возможно, дал бы тебе благой совет, но старинная пословица гласит: где поскользнулся господин, там упал слуга. Будь даже князь Ансвальд благосклонен к тебе, то защитить тебя от мести дворовых он не сможет. Я попытаюсь уговорить его, чтоб он освободил тебя от присяги, – отправляйся тогда с мечом своим на все четыре стороны.

Вольф отошел в сторону, чтобы скрыть от ратников свое лицо, воспылавшее от их упреков.

– Неужто твоя дорожная кладь так тяжела, что готов хныкать ты, словно ребенок, – раздался рядом с ним женский голос.

Юноша сразу разозлился:

– А вот твои насмешки мне горше, чем глумление всех остальных, потому что только из-за тебя я терпел службу при дворе.

– Благодарю, но кроме этих хором, стоящих в стороне от ратных путей, есть и другие дворы, где легче воину приобрести благосклонность начальника, а заодно и землю, и дом, чтоб мог он взять себе добрую жену. Мне же не нравится здешняя скамья витязей потому что ею властвует женщина.

– Ты советуешь мне уйти, Фрида, а сама остаешься здесь? – изумился Вольф.

– Мое призвание – прялка, и я должна ждать доколе мужчина не посадит меня на коня и не умчит в свой отчий дом. Достойными презрения кажутся мне хозяева, которые сперва тянут руки к гостям, а потом боятся их присутствия. Садись на коня, смело скачи по полям и ищи себе более надежного господина.

– Редко бывала ты ко мне ласкова, Фрида, однако ж трудно мне оставить тебя среди дворовых парней, – возразил честный Вольф.

– Быть может, я и уберусь со двора, – нервно ответила Фрида. – Если порой я и бывала с тобой груба, то знай, Вольф, что ненавижу я этих болванов с того момента, как отказали они тебе в товариществе.

Она ласково взглянула на него и исчезла, а успокоенный Вольф направился к дому гостей.

– О чем шепчутся запальчивые юноши? – поинтересовался Бертар.

– Они отлучили меня от себя, – мрачно ответил Вольф, – за то, что я был на поляне на стороне князя Инго.

– И как намерен ты поступить дальше, юный туринг?

– Я обрек себя на служение твоему повелителю.

Бертар жарко схватил его за руку.

– Так может сказать только доблестный человек. Ты всегда нравился мне; верен ты в службе, ласков с товарищами, и насколько возможно, я постараюсь, чтобы не раскаялся ты в своем выборе. Сперва поговори с витязем Изанбартом, чтобы он защитил и своим заступничеством освободил тебя от присяги, связующей тебя с хозяином, а затем – возвращайся к нам. Боги не дали мне сына, но тебя я буду держать подле себя вместо собственной крови, с тобой поделюсь последним глотком, рядом с тобой нанесу последний удар своим мечом. Добро пожаловать в нашу среду на странствования по грешной земле, на добычу и блаженную смерть в бою!

Ирмгарда тоже почувствовала нескладицу этого утра.

– Где дочь?! – воскликнул князь у постели раненого – Пусть она поможет матери своим умением врачевать.

Тихо, чтобы никто не услышал ее слов, ответила раздраженная княгиня:

– Она упорно отказывается подходить к его постели.

Негодуя, князь вошел в покои Ирмгарды – щеки девушки побледнели, но взгляд не уклонился от свирепого отцовского взора.

– Твое место у постели жениха твоего, бесчувственная! – закричал он.

– Если б я отдала ему мою жизнь, я бы возненавидела себя, – не шелохнувшись, ответила Ирмгарда.

– Это дело твоего отца, но если бы он и не хотел этого, то все равно – Теодульф из твоего рода, а мне брат по оружию. Неужели ты так мало почитаешь наши обычаи?

– Знаю я, батюшка, как подобает поступать твоей дочери. Пораженный столь заслуженным ударом, он прежде натравил собак на нашего гостя. Если я дщерь дома этого, то он мне – и чужой, и враг.

– Как безумная, говоришь ты. Мне хорошо известен лукавый умысел, смущающий твою душу, и слишком долго терпел я непереносимое.

И он угрожающе поднял руку.

– Убей меня, батюшка, властен ты в этом, но никогда не подойду я к постели нелюбимого человека!

– Если таково твое решение, то покоришься ты неволе! – вне себя от гнева закричал князь. – Я отведу источник, несущий такое горе в мой дом: отныне живи отдельно, узницей, пока не смирится непокорный дух твой.

Он оставил покой и через двор направился к очагу, собрались союзники и туда же двое начальников привели Инго.

Лицо князя побагровело от гнева и дрожал его голос, когда он начал в собрании свою речь:

– Смертельно Ранил ты Инго, сын Ингберта, моего отца Теодульфа, благородного мужа, родственника моей супруги, витязя, которому я назначил в жены мою дочь; повредил ты его тело в тайном бою которого не должно было узреть солнце; оскорбил ты мою честь, нарушил права гостеприимства, попрал присягу. Поэтому отказываю тебе впредь в мире моего дома и двора, разрешаю узы, некогда связывавшие отцов наших, гашу пламя очага, еще согревающее тебя, и проливаю воду, над которой некогда мы поклялись друг другу миром гостеприимства!

Он качнул котлом очага, пролил воду на пламя, и шипя, белый пар расстелился по дому.

Но Инго ответил:

– Смертельно оскорбленный в чести моей, я совершил дело необходимости, которое должен совершить каждый, не желающий бесчестно жить среди людей. Когда недобрый человек лежал под моим мечом, я вспомнил о твоем гостеприимном очаге и отвел острие меча. За добро, которым я пользовался под кровом твоим, теперь благодарю, но сумею защититься от зла, которое ты и твои друзья стали бы замышлять против меня; как погасил ты пламя, гостеприимно светившее мне, точно так же бросаю я на холодные уголья твоего очага знак, данный твоим отцом моему, снимаю с себя обязанности гостя, связывающие меня. Чужим пришел я, чужим и уйду; богам, высоким свидетелям клятв, приношу жалобу на несправедливость, причиненную тобой мне и моему роду, и испрашиваю их благословения для каждого, кто во дворе этом и в стране желает мне добра.