Инго и Инграбан - Фрейтаг Густав - Страница 16

– Если я наследница дома, то я также наследница обязанностей союза и данных клятв, которые я намерена свято соблюдать. Никогда не отказывала я в почете твоим друзьям, ни дяде Зинтраму, ни твоему племяннику Теодульфу, что бы ни думала я о них при этом. Не брани же меня, если я оказываю любовь тем, кто дружбой связан с родом моего отца.

– Молчи, ослушница! – запальчиво ответила мать. – Слишком долго воля отцовская держала тебя дома; пора, чтоб замужество сломило твой строптивый нрав!

Княгиня оставила покой, а Ирмгарда потупила глаза, крепко сжав кулаки.

– Княгиня так гневно говорит со служанками, – сказала вошедшая Фрида, – что сливки свернулись в погребе.

– Она строга и с другими, – с трудом произнесла Ирмгарда. – Ты предана мне, и кроме тебя никому не могу я довериться, если, конечно, у тебя хватит духу переносить немилость госпожи.

– Я женщина свободная; не хозяйке, а тебе дала я обет быть подругой и ради тебя нахожусь в господском доме, хотя отец и требует меня назад. Иногда мы вместе уже одолевали гнев княгини, доверь же мне теперь, что печалит тебя.

– Матушка гневается на гостя, к которому вначале она была так милостива. Опасаюсь, что может лишиться он ухода: где не понукает госпожа, там мешкотны служанки.

– Не беспокойся, ведь молодой Вольф – его прислужник, и если я захочу, то расскажет он о своем господине больше, чем нам дозволено слышать.

– Расскажи мне все, – увещевала Ирмгарда, – потому что всегда полезно знать, в чем нуждаются гости.

– По-моему, тебе хорошо бы послушать и об одном, и о другом, – со смехом ответила Фрида. – Мне гораздо милее гость, чем эта цапля Теодульф, который задирает нос выше головы. Когда сваты Теодульфа придут во двор, я скажу им то же самое; а что они придут, то об этом уже поговаривают. Но у ворот они найдут метлу: пусть смекнут, что думаем мы, девушки, об их сватовстве.

От таких дерзких речей Ирмгарда даже закрыла лицо руками, но слезы катились сквозь ее пальцы, тело вздрагивало от горя. Фрида обхватила руками княжескую дочь, опустилась перед ней на колени, стала целовать ее и говорить нежные слова.

Вскоре после беседы между матерью и дочерью во двор въехал, не случайно, впрочем, витязь Зинтрам. Долго сидел он в задушевной беседе с хозяином в покое княгини, еще раз обсуждая сватовство своего родственника Теодульфа. Ибо доколе человек благородный живет при дворе вассалом, связанный с князем служебной клятвой, торжественное сватовство состояться не может. Но к новому году князь должен был освободить его от присяги, вот тогда Теодульф приедет со сватами, а весной уже быть свадьбе. Все было оговорено: выкуп невесты и приданое, и княгиня советовала, чтобы мужи возобновили старые обеты свои относительно тайной сделки. Садясь на коня, довольный Зинтрам улыбался; хозяин проводил его до ворот и горячим рукопожатием простился с ним, причем Зинтрам даже не заметил метлы, которую коварная Фрида поставила у ворот; но Теодульф, пришедший проститься с дядей, дал метле такого пинка, что она отлетела далеко в сторону; встретив затем во дворе Фриду, он бросил на нее исполненный злобы взгляд.

Все уходит – и вместе с жарой и грозовыми тучами прошло и красное лето. Поля опустели, обитатели сел стали общительнее. Состоятельные дворы пожелали поочередно принимать гостей; пиры сменялись охотами в лесистых горах, князь и Инго редко бывали дома. Князю еще больше полюбился гость, когда он увидел, в какой чести тот у односельчан и с каким достоинством и прямодушием он держит себя. Хозяин не замечал тревоги на женской половине дома: благоразумная хозяйка скрывала то, что могло смутить мысли ее повелителя, и была довольна, что витязи по целым неделям были вдали от деревни. Но Инго стал замечать, что важен сделался вид Ирмгарды, и он досадовал, что ему редко удавалось поговорить с ней без свидетелей.

Однажды он поехал с князем к той ограде, через которую впервые вошел в эти земли. Опадал пожелтевший лист, в просеках раздавались охотничьи клики и лай собак; с ревом бегали откормленные быки, пастух приготовлялся к возвращению в деревни, и снова дворовые девушки взваливали на телеги остатки из молочных погребов. Пока Ансвальд осматривал жеребцов, Инго стоял возле Ирмгарды – указав на проходившую с кружками молока Фриду, Ирмгарда промолвила:

– Из этого источника ты впервые напился у нас, и там, где ты сейчас стоишь, я впервые увидела тебя. С той поры пожелтела отрадная зелень и улетели дикие птицы.

– А радость сошла с лица твоего, – нежно ответил Инго.

Но Ирмгарда продолжала:

– Блаженны были некогда высокородные жены, что в одежде из перьев летали, по своей воле, над грешной землей. Знаю я одну девушку, которая стоит у ручья и тоскует по высокому искусству. Она хотела бы сшить одежды для лебедя и лебедки, но тщетно желание ее, и грустно глядит она, когда оперенная стая с полей уносится вдаль.

– Доверь мне, что смущает твою душу? – тихо попросил Инго.

Ирмгарда долго молчала.

– Придет пора, когда тебе это скажут другие, но не я, – ответила она наконец. – Если ты останешься на зиму у нас, то каких бы скорбей она ни принесла с собой, я все равно буду спокойна.

Ее речь была прервана дикими возгласами и чуждым воинским кличем. Инго встрепенулся, его лицо просияло радостью, как некогда в княжеском чертоге, а между тем остальные мужчины собрались в отряд и схватились за оружие.

– Они идут с миром, – воскликнула дочь Беро, – среди них едет мой отец. – И она показала на всадников, которые с веселым криком, потрясая копьями, летели с холма. Инго поспешил к ним навстречу; всадники соскочили с коней, окружили витязя, обхватывали его руки, склонялись перед ним, обнимали колени и восторженно кричали. Инго называл каждого по имени, всех обнял и поцеловал, и слезы радости лились из его глаз. Но напрасно его взгляд скользил по лицам: не все, кого надеялся приветствовать он, стояли перед ним. Однако счастье этого мига было столь велико, что Инго и незнакомые всадники долго не замечали присутствия других. Вокруг князя собрались его ратники, привлеченные воинским кличем, у девушки и Ансвальда тоже увлажнились глаза, и с восторгом слушали они быстрые вопросы и ответы, смех и вздохи незнакомцев. Но Беро, спокойнее других воспринявший эту встречу, рассказал князю:

– Ездил я на юг, за горы, до самого Идисбаха, где обитает небольшое племя марвингов, и рядясь там о скоте, наткнулся я на эту стаю диких гусей, разыскивающих своего вожака. Я узнал, в чем дело, а как мне по сердцу пришелся их развязный вид, то и привел их сюда.

Подойдя к князю, Инго сказал:

– Прости, князь, если на радостях мы позабыли о снискании твоей благосклонности. Они такие же изгнанники, как и я; ради меня оставили они милую родину, и у них тоже нет ни родителей, ни друзей. Мы кровью побратались между собой и гордимся тем, что почитаем друг друга, делим пополам радость и невзгоды, скитаясь безродными по земле. Только на их верных сердцах утвержден королевский престол бедного Инго; где преклонят они головы свои, там покоиться и моей голове. Ты радушно принял меня, но теперь я – целый отряд, и в смятении предстаю я пред очи твои.

– Всех их приветствую! – горячо воскликнул князь. – Дом мой обширен, кладовые полны. Приветствую вас, благородные гости!

– Однако ж я советую, – осторожно сказал Беро, – чтобы ты, начальник страны, распределил чужеземцев по деревням. Все соседи охотно примут гостей, каждый будет иметь свою часть и никому не будет это в тягость, потому что ведут они на арканах добытых коней, а с ними их кровных жеребцов. Посмотри-ка на этого серого, князь! Не одному соседу приятно было бы выторговать себе коня, а зимой слушать у очага рассказы о воинских походах на чужбину.

Ансвальд улыбнулся, но решительно возразил:

– Разумно мыслишь ты, Беро, но за моим домом остается большее право, и на этот раз, сосед, он не поступится правом своим. За несколько дней вы, гости, вместе с моими челядинцами срубите себе спальный покой и безопасно выдержите там зимние бури.