Лунное пробуждение - Монро Люси - Страница 25

Лахлан не мог поверить, что отказ обидел Эмили.

– Но ведь ты в моем доме не служанка.

– Лучше прислуживать, чем сидеть без дела и скучать.

– Поэтому твои руки и выглядят не слишком изнеженными? Наверное, в отцовском доме ты тоже не любила сидеть без дела? – На руки он обратил внимание еще вчера.

Эмили смущенно спрятала ладони в складках юбки.

– Неужели они так неприглядны?

– Этого я не говорил.

– Сказали.

Лахлан вздохнул:

– Собираешься спорить по поводу каждого моего слова?

– Даже и не думала.

– Ну так прекрати.

– А вы меня постоянно злите.

– Это заметно.

Эмили раздраженно повела плечами.

– Но почему бы в таком случае не прекратить вам самому?

– Я здесь господин.

– И таков ответ на все? – Возмущение очаровательной пленницы выглядело забавным, и вождь с трудом сдержал улыбку.

– Так я отвечаю лишь в тех случаях, когда считаю нужным.

– А нужным считаете постоянно, – ворчливо заметила Эмили.

Лахлан отошел от кровати. Цель достигнута – пленница позавтракала. Теперь предстояло заняться иными, более важными делами.

Эмили вскочила и схватила вождя за руку:

– Пожалуйста… не оставляйте меня здесь в мучительном безделье.

– И что же прикажешь предпринять? – полюбопытствовал Лахлан.

– У Синклеров я помогала Кэт по хозяйству. Тем же самым занималась и в отцовском доме – помогала мачехе. А еще выполняла свои постоянные обязанности. Их было не мало. Так что привыкла ощущать себя полезной.

– У меня служит экономка, а с ней работают еще несколько женщин.

Эмили грустно вздохнула и убрала руку.

– Что ж, понятно. Не смею больше отрывать вас от важных дел своими глупыми проблемами.

– Проблемы вовсе не глупые, – возразил Лахлан, хотя всего лишь секунду назад говорил себе то же самое. – Просто не могу придумать, как их решить. Я действительно не вправе превращать тебя в служанку – это первое. Ну а второе – встречу с Кэт придется отложить до тех пор, пока молодожены не выйдут из добровольного заточения.

Сказанное вовсе не означало, что Лахлан не знал, чем занять время Эмили. Разумеется, он прекрасно представлял, как это можно сделать. Правда, сама Эмили вряд ли одобрила бы его намерения – ведь первым делом ей пришлось бы раздеться.

– Для начала хотя бы переселите меня из этой тюремной камеры в нормальную комнату.

– Но ведь ты говорила, что хочешь держаться подальше от моих соплеменников.

Она действительно этого хотела.

– Вчера я очень устала. И когда убегала, не могла рассуждать здраво.

– Почему?

Эмили взглянула так, словно не понимала, зачем задавать нелепые вопросы.

– Сначала меня похитили. Потом оказалось, что единственная подруга, которую судьба подарила в Хайленде, должна выйти замуж в отместку за действия брата. Потом меня посадили в крошечную лодчонку и повезли по озеру. А ваш брат к тому же с ненавистью сверлил меня взглядом, словно хотел немедленно уничтожить. Поэтому когда мы наконец оказались на твердой земле, я уже едва соображала, что к чему.

– Вода тебя пугает? – уточнил Лахлан. Ему было интересно, скажет ли она правду.

Страх одного немедленно дает преимущество другому. Эмили не знала, что Лахлан давно понял, насколько она боится воды. Он услышал разговор подруг и не мог поверить собственным ушам: ведь в лодке совсем не ощущалось запаха страха – несмотря на то что люди не способны маскировать запахи.

– Да. Очень пугает. Просто ужасно.

– Почему?

– Не хочу закончить жизнь утопленницей.

– Что ж, ясный и убедительный ответ. Однако он не объясняет тревоги во время плавания в надежной лодке и с надежными попутчиками.

– Лодки часто переворачиваются.

– Я бы непременно тебя спас.

Эмили на секунду замолчала. Потом тяжело вздохнула и призналась:

– Вряд ли вы сможете понять. Я вообще очень не люблю воду, а озеро или море приводит меня в панический ужас.

– Но почему?

Она отвернулась. Лицо выглядело бесстрастным – а ведь обычно в живых, выразительных чертах Эмили отражалось каждое душевное движение, даже мимолетное.

– Не важно.

– Я сам решу, что важно, а что не важно. Говори правду.

– Вы еще более требовательны, чем мой отец.

– Так это отец внушил тебе водобоязнь?

Эмили не отвечала, словно застыла. Полная неподвижность встревожила Лахлана. Малышка едва дышала.

– Эмили?

Она подняла глаза. Мужественный воин с трудом выдержал исполненный острой боли взгляд.

Он не обдумывал, что следует делать: просто сел на кровать и привлек к себе измученное, жалкое создание. Посадил на колени и обнял. Эмили даже не сопротивлялась – напротив, доверчиво прильнула, как будто старалась укрыться от страшных мыслей и видений.

Лахлан устыдился собственной реакции: на искреннюю детскую доверчивость тело ответило примитивной физиологической готовностью. Да, он откровенно желал Эмили и уже был готов взять – немедленно, здесь и сейчас.

Усилием воли заставил себя отвлечься и повторил:

– Скажи.

Она покачала головой.

– Но почему?

– Все уже в далеком прошлом.

– И все-таки прошлое мучит тебя, словно повторяющийся ночной кошмар.

Эмили вздрогнула:

– Да.

– Так расскажи, и я прогоню призраков.

Поразительная уверенность! Неужели он и вправду верит, что прогнать страх легко?

– Вы же человек, а не волшебник.

– Я господин.

– Ну вот опять. На все один и тот же ответ, – поддразнила Эмили. Голос, однако, прозвучал не так легко и беззаботно, как хотелось бы.

– Ответ действительно годится на все случаи жизни. Никаких сомнений, никаких вопросов. Абсолютная, нерушимая уверенность в собственных силах.

А может быть, вождь прав? Вдруг искренний рассказ облегчит давнюю мучительную боль? Ведь она ни разу в жизни никому не рассказывала, почему так боится воды. Даже Абигайл не знала, как родился леденящий душу страх.

– Матушка умерла в родах. Младенец, мальчик, тоже умер. – Воспоминания заполняли душу, теснились, обгоняли друг друга. Эмили невольно прижалась к Лахлану в поисках тепла и защиты. – До этого несчастья отец обожал меня и называл драгоценной доченькой. Был добрым и ласковым, часто улыбался. Он очень любил маму. После ее смерти безмерно горевал. А нежность ко мне обернулась ненавистью. Оказалось, что в безвременной кончине виновата лишь я: родилась девочкой, и потому маме пришлось рожать еще одного ребенка – сына и наследника. В первый месяц отец едва не спился – днем и ночью пытался утопить горе в вине. – Эмили до сих пор помнила неприятный терпкий запах – им пропитались и дыхание отца, и вся его одежда. А сама она в то время была всего лишь маленькой, одинокой и испуганной девочкой. – Однажды я пришла к нему поздно вечером. Хотела утешить и утешиться. Мечтала, чтобы он обнял меня и снова, как бывало, назвал своим сокровищем. Но все оказалось иначе: отец отверг утешение и даже не захотел прикоснуться. Начал кричать и обвинять. Твердил, что я пустое, бесполезное создание. Говорил, что, когда животное производит на свет ненужное потомство, весь помет топят. А раз от меня все равно нет никакого толку, то и меня надо было утопить сразу после рождения. – Ее голос сорвался. Прежде чем продолжить, Эмили пришлось немного помолчать, чтобы восстановить дыхание. – Потом отец с трудом поднялся на ноги и грубо схватил меня за шиворот. Потащил, как мешок с мукой, и зачем-то постоянно бил в живот. Было очень больно. Я плакала и умоляла отпустить, но он словно ничего и не слышал. Продолжал невнятно бормотать – кажется, о том, что бесполезных щенков непременно следует топить. Вынес меня за порог дома и потащил к маленькому пруду за домом. Вода была совершенно черной и очень страшной. Я принялась отчаянно кричать и даже визжать, но никто не пришел на помощь. А отец зарычал, как раненый зверь, и швырнул меня в пруд.

Рассказывая, Эмили внезапно и остро ощутила тот давний ужас, словно вновь неумолимо сомкнулась над головой тяжелая черная вода и почти остановилось дыхание. Тогда она пыталась барахтаться, но стало еще хуже – ведь плавать ее не научили. Голова поднялась над водой лишь один-единственный раз. Смерть подошла совсем близко… но в это мгновение сильная рука отца подхватила и вытащила ее из холодной воды в ледяной ночной мрак. Она отчаянно закашлялась. От воды, кашля и рыданий едва не задохнулась. Отец прижал Эмили к груди. Начал обнимать, растирать, бормотать жалкие и ненужные слова раскаяния. Бережно и заботливо понес в дом. Всю дорогу качал, словно младенца. Но ей хотелось лишь одного: вырваться на свободу и убежать как можно дальше от этого страшного, пусть и родного, человека.