Лунное пробуждение - Монро Люси - Страница 18

Больше того, хотелось совершать безрассудные, предосудительные поступки… прикасаться и наслаждаться дерзкими прикосновениями. Хотелось ощутить тепло ладоней на лице, на щеках. Хотелось почувствовать кожу, запомнить запах и вкус, чтобы унести их с собой в дальний путь, в вечность. Пальцы, не спрашивая разрешения, гладили причудливую татуировку чуть ниже плеча, на бицепсе, и пытались дотянуться до изображения волка на спине. Так хотелось дотронуться до длинных огненных волос и до темной поросли на рельефно выступающих мускулах груди и живота.

Эмили даже решилась доверчиво прижать раскрытую ладонь к горячей сильной груди.

Едва рука коснулась кожи, возникла искра волнения, родилось острое чувство счастья. Самое странное из всех ощущений, которые доводилось испытывать – оно лишь раздувало внезапно разгоревшийся пожар желания. Почему-то казалось, что поцелуй – абсолютно естественная, совершенно необходимая форма общения, а сама она рождена лишь для того, чтобы навсегда остаться рядом с необыкновенным человеком.

Но ведь это не так – заблуждение, самообман. Он вовсе не был предназначен ей, и она не могла стать его невестой, супругой. Мысль неожиданно доставила острую боль. На глаза навернулись слезы.

Надо найти в себе силы и сделать шаг назад, отойти в сторону! Остановиться, пока еще не потеряно сердце и не утрачена честь! Чувство приличия и здравый смысл требовали поступить именно так, но сердце кричало, что судьбой дан единственный шанс испытать истинное желание. Замужем за Талорком не удастся познать ничего подобного. Сомнений не оставалось. Запах Талорка нисколько не волновал, а значит, и поцелуи окажутся унылыми, пустыми.

Скорее всего он ее даже не поцелует. Он ненавидит ее.

Как она сможет принадлежать человеку, который не испытывает ничего, кроме ненависти?

И все же разум твердил, что поцелуй – ошибка, опрометчивый шаг, проявление слабости.

В конце концов Эмили заставила себя прислушаться к голосу разума и попыталась освободиться. Однако в ответ Лахлан крепко сжал обеими руками талию и, приподняв Эмили над землей, привлек к себе. Животом Эмили ощутила твердую, изнемогающую от нетерпения плоть. Лахлан застонал и обнял ее с такой силой, словно хотел вобрать в себя желанную подругу. Наслаждение пронзило, волна восторга захлестнула с головой, и Эмили тоже не сдержала сладострастного стона.

– Какого черта вы здесь делаете?

Хриплый голос застал врасплох. Лахлан застыл, еще крепче прижимая к груди нечаянно обретенное сокровище. Однако уже в следующее мгновение поднял голову.

– Уходи, Ульф.

– Воины из клана Балморалов не ласкают замужних женщин.

Слова прозвучали презрительно, уничтожающе. Эмили вспыхнула от стыда и спрятала лицо на плече Лахлана.

– Она не замужем.

– Но ведь сама сказала, что замужем.

– Солгала.

– А тебе достаточно лишь ее слова? – не унимался Ульф.

– Да, – прорычал Лахлан и осторожно опустил Эмили на землю.

Отойдя в сторону, повернулся к брату. Без страстных объятий сразу стало холодно, и Эмили невольно сжала руки. Сейчас Лахлан стоял рядом, однако уже не принадлежал ей. Загораживал от недовольного, не скрывавшего раздражения брата, но не казался союзником.

Как стыдно: ей хотелось видеть его в этом качестве! Она не замужем, но обручена. Правда, с человеком, который наотрез отказался жениться. Может быть, отказ жениха отменит помолвку? Нет, обратного хода допустить нельзя – ведь при этом неминуемо пострадает Абигайл.

– С какой стати мы обязаны верить твоим россказням, англичанка? Так или иначе, но ты лжешь, – презрительно фыркнул Ульф.

– Нет, не лгу.

Воин резко повернулся к вождю:

– В любом случае ты не должен был с ней целоваться. Она явилась из вражеского стана, а значит – наш враг.

– Ошибаешься! Она вовсе не враг! Не смей оскорблять и клеветать! – Голос Лахлана звучал резко, а слова хлестали жестко и безжалостно. Эмили невольно спросила себя, этот ли человек нежно целовал ее всего лишь несколько минут назад.

Впрочем, гнев брата не произвел на Ульфа ни малейшего впечатления.

– Еще как посмею! То, что ты поддался зову природы и послушался внутреннего зверя, вовсе не означает, что и я должен отвергнуть голос разума. Остальные воины точно того же мнения. Собрались на берегу и насмехаются, едва ли не пари заключают: успел ты уже ее покрыть или нет.

От унизительно откровенных слов и грязного предположения у Эмили потемнело в глазах. Так что же, желание Лахлана не утаилось от остальных? Неужели все эти люди полагали, что прямо сейчас он… получил то, чего хотел? Ради всех святых, разве они не поняли, что она честная, порядочная девушка и воспитана в строгих правилах?

Но ведь всего минуту назад она вела себя иначе, не так, как подобает вести себя девушке строгих правил. Гладила голую грудь едва знакомого мужчины… и даже хотела большего.

Наверное, ее душа безнадежно развращена.

– Внутренний зверь вовсе не угнетает, а служит во благо, – резко ответил Лахлан.

– Ошибаешься!

Что означал этот разговор? О каком таком звере шла речь? Может быть, Ульф имел в виду, что вожделение – это зверь? Так когда-то говорил священник в поместье отца. Но Ульф вовсе не казался фанатично религиозным человеком, которого пугают земные радости. Или он просто хотел подчеркнуть, что сам не подвластен вожделению и не испытывает предосудительного влечения к пленнице?

Да, скорее всего так оно и было. Эмили ничуть не обиделась – напротив, скорее почувствовала облегчение.

Недовольство Ульфа вылилось на брата.

– В таком случае докажи собственное преимущество, а не превращай ритуал в насмешку!

Лахлан тяжело вздохнул.

– Увы, она невинна.

Эмили смутилась. В чем же, в конце концов, обвиняют ее эти люди?

– Так, значит, ты целовал, чтобы определить, принадлежала ли она другому? – В голосе Ульфа мелькнули одобрительные нотки. – Чтобы проверить, говорит ли она истинную правду или лжет?

– Да.

В течение нескольких секунд Эмили недоуменно переводила взгляд с одного из братьев на другого. Наконец смысл разговора начал постепенно проникать в сознание. Когда же она ясно поняла, о чем речь, то едва не провалилась сквозь землю. О, если бы бездна разверзлась и поглотила, избавив от позора! Оказывается, она искренне, всей душой поддалась обману и самозабвенно ответила на иллюзию. Объятия и поцелуи оказались всего лишь испытанием правдивости ее же собственных слов. В то время как она открыла душу прекрасным чувствам и дивным ощущениям, коварный вождь холодно и расчетливо выяснял, не солгала ли пленница.

Как унизительно… и как больно.

И все же почему он пришел к безошибочному выводу. Ведь она с таким пылом ответила на страстный призыв, так горячо поощряла смелые ласки!

– Талорк мог отказаться познать жену-англичанку, – задумчиво заметил Ульф.

– Сын Хайленда не уклонился бы от супружеских обязанностей даже во имя гордости. Честь диктует иное – воздержание от всех остальных женщин. – Лахлан задумчиво, с сомнением покачал головой. – Нет, эта девочка не жена Синклеру. Больше того, даже об обручении мы знаем лишь с ее слов, хотя этой части истории я склонен верить.

– Так ты полностью уверен в девственности?

– Он даже не целовал ее.

Ульф насмешливо взглянул на Эмили.

– Что, совсем ничего не умеет?

– Абсолютно чиста, нетронута.

– Была абсолютно чиста и нетронута – еще полчаса назад.

Теперь уже тон воина подсказывал, что действия брата казались ему чуть ли не героическими. А она действительно достойна насмешки – сама не ожидала, что способна пылко ответить на поцелуй. Румянец смущения, а может быть, и унижения залил лицо и шею. Ульф, конечно, остался вполне доволен развитием событий, но вот ей самой почему-то не на шутку хотелось задушить Лахлана собственными руками.

Ведь он обещал не доставлять боли и вновь солгал… на самом деле, боль оказалась куда острее, чем она готова была признать, и затронула не одну лишь гордость. Эмили ощущала себя глубоко униженной и раненной в сердце, но ни за что на свете не доставила бы этим людям темной радости победы.