"Перевал Дятлова". Компиляция. Книги 1-9 (СИ) - Барчук Павел - Страница 283

Есть упоминание, что, доставив вещи дятловцев, обратно он уехал не порожняком — загрузил свои сани металлическими трубами.

Трубы, применяемые для кернового бурения — прочные, с толстыми стенками, к тому же легко соединяющиеся меж собой без сварки, (муфтами либо наружной/внутренней резьбой), — пригодятся в любом хозяйстве. После геологов осталось немало и другого полезного барахла: «Много-много домов, складов, помещений, старых машин, станков. Всё заброшенное с 1952 года. Здесь работала геологич. экспедиция, что могли вывезли, остальное актировали и бросили», — свидетельствует в своем дневнике Юдин.

Можно предположить, что Велюкевичус помаленьку вывозил все, что могло пригодиться лесозаготовителям. И прорубь на реке поддерживал в рабочем состоянии тоже он: набрать водички, чайку вскипятить, напоить лошадку.

Складную картинку портит одна деталь: прорубь была чересчур велика для нужд «дедушки Славы». Вспомним, как ее обнаружили дятловцы: прикатив в темноте, оставив и лошадку, и возницу далеко позади. «Поздно ночью, в сплошной темноте нашли поселок и только по проруби догадались, где изба», — пишет в общем дневнике Дорошенко.

Маленькую, для одного ведра, прорубь никто бы не заметил «поздно ночью, в сплошной темноте» — она должна была быть приличных размеров, чтобы дятловцы не прокатили мимо. С крещенскую иордань, не меньше.

Да и ночевать «водителю кобылы» во 2-м Северном было совсем не обязательно, со скоростью его лошадки как раз хватит светового дня, чтобы приехать в заброшенный поселок, загрузиться и вернуться в тот же день в 41-й квартал. Так проще: нет необходимости топить печь, где-то обустраивать на ночь кобылу, везти с собой или держать во 2-м Северном запас корма для нее. Возможности для ночевки имелись, но зачем без лишней нужды усложнять себе жизнь?

Все свидетельствует, что 2-й Северный был как-то связан с теми мутными делами, какие Ряжнев и Борода всеми силами пытались скрыть от глаз посторонних.

Что же эта парочка могла замутить в брошенном поселке геологов?

И прошлое поселка, и профессия Бороды намекают: «левый» бизнес мог быть связан с незаконной добычей полезных ископаемых. Но мы помним, что с россыпями золота дело в Ивдельском районе обстояло в 50-е годы печально. Истощились речные россыпи за многие десятилетия эксплуатации. А добывать вожделенный желтый металл из коренной породы — такая задача не по плечу частным лицам, да и размах работ не скрыть, не замаскировать. Прочие же полезные ископаемые, коими богат Ивдельский район, еще труднее монетизировать. Марганцевую или медную руду не так-то просто превратить во что-то ликвидное: кроме рудника нужен ГОК (горно-обогатительный комбинат), но и он не решит проблему с реализацией продукции в условиях социалистической экономики — марганцевые окатыши на базар продавать не повезешь.

Какой еще нелегальный бизнес можно было организовать в Ивдельском районе?

Если поднапрячь фантазию и ничем ее не ограничивать, недолго придумать довольно большое количество вариантов — от мастерской фальшивомонетчиков до притона опиумокурильшиков с блэк-джеком и шлюхами. Но если включить здравый смысл, то, помимо нелегальной добычи полезных ископаемых, реально осуществимыми представляются два вида деятельности:

— нелегальная добыча пушнины, в первую очередь соболя;

— нелегальная добыча рыбы, в первую очередь ценных пород: осетровых и лососевых.

Пушнину, поразмыслив, можно вычеркнуть. Не оттого даже, что вся тайга поделена на промысловые участки между охотниками-манси и государственными охотхозяйствами. Охота как процесс не привязана к одному месту, к тому же она не может с первого взгляда показаться идущим по тайге туристам чем-то преступным или хотя бы подозрительным.

Ну, встретят, например, дятловцы охотника-промысловика, достающего пойманного соболя из ловушки-пасти. И что? Тут же окружат его, подступят с топорами, ледорубами и вопросами: «А не браконьер ли вы, товарищ, случайно? А есть ли у вас договор с охотхозяйством? А предъявите-ка документики!»

Картина, далекая от реальности. Сфотографировали бы дятловцы охотника с добычей, Люда с Зиной вздохнули бы по загубленному красивому зверьку — и группа «Хибина» покатила бы дальше.

К тому же гораздо проще организовать нелегальный пушной бизнес иначе: скупать ценные шкурки у тех, кто имеет полное право их добывать — сразу снимутся проблемы не только со случайными туристами, но и с госохотинспекторами, действительно охотящимися за браконьерами.

Шкурку каждого добытого соболя охотники были обязаны сдать государству, однако конкурировать с ним нелегальным скупщикам труда не составляло — достаточно было не жульничать при расчетах, не занижать сортность и расценки. Да, да, факт известный: в государственных факториях нередко обманывали наивных и неграмотных детей тайги и тундры.

Это не было политикой государства — скорее, самодеятельностью отдельных недобросовестных его представителей.

С охотой мы разобрались: нет, не то.

Сейчас разберемся и с рыбной ловлей.

Илл. 60. Охотники-аборигены в 40-е годы сдают добытые шкурки в госфакторию. На заднем плане видны дефицитные промтовары, доступные в обмен на меха, — самые обычные ткани.

Лозьва — река бассейна Оби, а он славен осетровыми рыбами. Кто читал повесть Виктора Астафьева «Царь-рыба» и весь одноименный цикл рассказов и повестей, тот помнит, что ловля этих рыб — весьма выгодное занятие, способное не только прокормить семью рыбака, но и обеспечить ей неплохой достаток. Выгодное — и совершенно незаконное.

События в рыболовных историях Астафьева разворачиваются на Енисее и его притоках, но в бассейне Оби водятся две те же самые ценнейшие породы рыб: сибирский осетр и сибирская стерлядь (она значительно крупнее своей европейской родственницы).

Надо заметить, что к концу 50-х завершилось т. н. «сталинское изобилие» — тот короткий период в послевоенной истории страны, когда цены на продукты каждый год снижались, а севрюги с осетрами лежали, распластанные, в витринах рыбных магазинов, а рядом в пирамидках стояли баночки с черной да с красной икрой — в простых, для народа, магазинах, не в спецраспределителях для элиты. И знаменитый рекламный слоган: «Всем попробовать пора бы, как вкусны и нежны крабы!» — еще не потерял свою актуальность.

Попробовали. Кто успел. Долго потом вспоминали, облизываясь. Потому что главный штурвал страны оказался у Никиты Сергеевича Хрущева, обещавшего, как известно, показать кузькину мать проклятым империалистам. Но для начала показавшего ее собственному народу: бей своих, чужие бояться будут.

И исчезли куда-то баночки с икрой и крабами, и уплыли в неизвестном направлении из рыбных витрин осетры с севрюгами, сменившись неаппетитными призмами замороженного хека и минтая… Впрочем, что значит «в неизвестном»? К ним и уплыли, к проклятым империалистам. И слитки из золотого запаса — туда же. А обратно — пшеница, выращенная оклахомскими фермерами. Свое зерно у Хрущева отчего-то вырастить в нужных количествах никак не получалось.

Нет, он старался — в меру своего разумения. Целину, например, распахал — гигантский урожай в первый год собрали, рекордный, хоть в книгу Гиннеса заноси. Жаль, сгнил тот урожай. Хранить было негде, вывозить нечем — он и сгнил. А повторить успех на следующий год не удалось: дунул ветер — и полетел целинный чернозем большими черными тучами. Ветровая эрозия почвы, говоря по-научному. Была степь — и начала стремительно превращаться в пустыню.

По осетрам, белугам, севрюгам и прочим стерлядям к тому же ударило строительство Волжско-Камского каскада гидроэлектростанций. Плотины перекрыли нерестовые пути осетровым Каспия, испокон века шедшим на нерест в Волгу и ее притоки. Плотина Сталинградской ГЭС, например, окончательно перекрыла Волгу в 1958 году (но и до того строительство и частичное перекрытие успешному нересту никак не способствовало) — а рыбоподъемник на плотине возвели, спохватившись, лишь в 1961-м, причем далеко не все рыбины научились пользоваться рыбоподъемниками. Последствия не задержались.