"Перевал Дятлова". Компиляция. Книги 1-9 (СИ) - Барчук Павел - Страница 275

М-м-м… тут такая загвоздка… дедушке Славе дровишек подвезти надо… подождите еще чуть-чуть, дело недолгое.

Куда отправился за дровами дедушка Слава (из поселка лесорубов! со всех сторон окруженного лесом!) — загадка истории. Далеко, видать, лежали те дрова, коли вернулся он лишь к четырем часам пополудни. Или не лежали, и он их сам нарубил — неторопливо, обстоятельно, с перекурами.

Свидетельствует Зина Колмогорова в личном дневнике:

«Сегодня согласились наши рюкзаки отвезти на лошадях и мы ждем когда они будут готовы, а сами пойдем на лыжах. Все поют, рабочие живущие в бараках, не пошли на работу, поют. Мы сидим и пишем песни.

<…>

Скорей бы в путь, на лыжи… Как-то мы пойдем? На меня как-то ужасно действует музыка за последнее время, гитара, мандолина и прочее».

Зина раздражена задержкой, и на главное почти не обратила внимание, упомянула мимоходом.

А мы обратим. Ключевые слова в ее записи: «рабочие живущие в бараках, не пошли на работу, поют».

РАБОЧИЕ НЕ ПОШЛИ НА РАБОТУ.

Чтобы петь песни со студентами. Под гитару и мандолину.

Среди прочих звучат и блатные песни — Дорошенко фиксирует в общем дневнике: «Услышали ряд песен запрещенных тюремных (58 статья)». Похоже, в певческом кружке собрались не совсем комсомольцы или не только они.

Зина не понимает, насколько это странно. Подумаешь, работяги пропустили денек, не вышли на работу, чтобы пообщаться с умными городскими парнями и двумя симпатичными девушками — эка невидаль!

Лесорубы сюда, в тайгу, не песни петь приехали. Они за «длинным рублем» прикатили, а те бывшие зеки, кто здесь остался со времен гулаговского лесоповала, тоже хотят заработать, не с пустыми руками вернуться в родные края. А «длинный рубль» не за красивые глаза платят и не за песни — за кубики леса, вся оплата сдельная.

Причем сдельная система оплаты в СССР была устроена так, что, если петь песни вместо работы, накроется не только оплата за данный конкретный день. «Прогрессивка» тоже окажется под угрозой, либо «аккорд», если работа аккордная (на лесосеках чаще применялся второй вариант: очистили в установленный срок или ещё быстрее от леса делянку — получайте плюс сорок процентов к заработанному).

При этом зима — золотое время для лесорубов, в полном смысле слова: каждый погожий день на вес золота. Летом фронт работ гораздо меньше и хорошо заработать гораздо труднее: из многих лесных кварталов можно вывозить хлысты исключительно по зимникам, когда подморожены все топкие места и лесовозы не буксуют. Когда сходит снег, к тем кварталам технике не проехать, а на лошаденке «дедушки Славы» много ли увезешь?

Так что зима — главный сезон для лесорубов. Это общее правило, оно действует везде — хоть в Ленобласти, хоть в Коми, хоть на Урале, хоть в Сибири.

Лесорубы, просто так, песен ради, не вышедшие зимой на работу, — дикий нонсенс.

У Юрия Юдина жизненного опыта явно побольше, чем у Зины. И он понимает: что-то здесь не то происходит. Не бывает так, не должно быть. «Забастовка» — выдвигает Юрий предположение и пытается понять причину, пишет рядом — неуверенно, с вопросительным знаком: «Платят плохо?»

Конечно же, не было никакой забастовки. Случись действительно она, лесорубам было бы не до песен. В их барак немедленно прискакало бы все начальство, начиная от бригадиров и заканчивая Ряжневым: выгонять на работу, угрожать страшными карами, сулить скорейшую выплату задержанных денег и т. д.

Дело еще и в том, что лесоповал — это не просто толпа веселых работяг с топорами и бензопилами. В производственном процессе в немалом количестве задействована техника. Лесорубы поют песни со студентами, а на делянках в это время простаивают трелевочные трактора. Стоят с работающими двигателями, солярку понапрасну жгут. И лесовозы стоят, тоже с работающими двигателями, и тоже топливо уходит на ветер.

На «северах» зимой технику в советские годы не глушили. Потому что могла легко и просто заглохнуть до весны. (В наше время иначе: топливо стало дороже, а системы запуска совершеннее — и все равно, не так уж редко практикуют этот старый прием). Зимний день на севере короткий, и работу на лесосеках организовывали круглосуточную: две смены по 12 часов. Подтянуть к месту работ прожектора и дизель-генератор было дешевле, чем долгую ночь держать без дела лесовозы и трактора с работающими на холостом ходу двигателями.

Илл. 51. Трелевочный трактор ТДТ-40, использовавшийся на лесоповале во времена дятловцев. Электростартера не имел, зато имел большие проблемы с «холодным пуском». Заглушенный на морозе двигатель мог завестись только весной.

То есть лесорубы, поющие песни, — это не просто не срубленный лес и не выполненный план, это еще и впустую сгоревшее топливо в немалом объеме.

Но Ряжневу словно на всё это наплевать.

Может быть, в тот день приключился жуткий мороз, или буран, или что-то еще, не позволяющее рабочим отправиться на лесосеку? Тогда, действительно, можно и песни попеть.

Нет, на улице днем — комфортные минус восемь, ночью — минус семнадцать, ни снегопада, ни сильного ветра. Никаких оснований рабочим не выходить на работу и терять заработок, а Ряжневу столь индифферентно на это смотреть.

Любопытно, что на снимках, зафиксировавших отъезд дятловцев из поселка 41-го квартала, рабочие, певшие с дятловцами блатные песни и вышедшие их проводить, все как на подбор: молодые, рослые, плечистые. Ни одного задохлика, ни одного пожилого человека. Парни-дятловцы на их фоне выглядят далеко не шварценеггерами — и, дойди дело до драки (ну, а вдруг?), туристы не смогли бы одолеть этих крепышей и ценителей блатного шансона.

Выдвинем версию. Предположим, что Ряжневу в тот момент было наплевать и на план, и на бесполезный расход топлива.

Задачей номер один для него стала другая: дятловцы не должны раньше времени сунуться на Лозьву. Не должны — пока там не подготовятся к их прибытию, не уберут нечто, что совершенно не надо видеть чужакам.

Что же это за «нечто»?

Разберемся, не бином Ньютона, а пока отметим лишь одно: это самое «нечто» приносит Ряжневу деньги, и немалые. Такие, что он может не обращать внимания на угрозу плану (и получаемым за его выполнение премиям), может пообещать рабочим, что компенсирует все, что те потеряют, не выйдя на работу. А еще может делиться с кем-то из боссов районного, а то и областного масштаба — и оттого бесстрашно лгать на допросах в прокуратуре.

Ряжнев отдает приказ: собрать надежных людей, взять дятловцев под опеку и не выпускать из поселка до утра 28.01. Лучше оформить всё культурно и вежливо: дескать, покажите им все фильмы, что найдутся в клубе (и дятловцы действительно отсидели там три сеанса подряд), попойте песни, порассказывайте байки — делайте что хотите, но не выпускайте из поселка до срока. А не получится по-хорошему… ну… соберите тогда ребят, что покрепче, и действуйте по обстановке. Но две ночи туристы должны провести здесь.

Поручил он это человеку, которому верил как себе. Потому что дальше сам поблизости не мелькал, занялся другими делами — скорее всего, своими непосредственными обязанностями, пытаясь сманеврировать людьми и ресурсами, компенсировать потери от того, что приличное число подчиненных не вышло на работу. Ведь за проваленный план могут не только премии лишить. Могут и с должности вышибить, а такая перспектива Ряжнева никак не устраивала. Либо все было еще проще — Ряжнева, например, вызвали в Вижай на совещание, где он просидел до вечера, там же и заночевав.

В любом случае он уехал. А оставленный «на хозяйстве» человек поступил по-своему. Подкорректировал первоначальный план, не стал задерживать дятловцев на вторую ночь: сидят, поют, извелись от ожидания — и вдруг случилось чудо: лошадка освободилась, песни кончились — погрузились, поехали.

Планы, надо полагать, изменились оттого, что с Лозьвы поступил сигнал: закончили, все чисто. По рации поступил — телефонов там и тогда не водилось, вся связь была беспроводная: заполняли эфир морзянкой списанные из войск армейские радиостанции «Север»; на близких расстояниях использовались голосовые станции «А-7», но их штатским структурам приходилось уже «доставать» — мы помнит, что на деле означал этот милый советский эвфемизм.