Крылатый воин (СИ) - Чернобровкин Александр Васильевич - Страница 93

— Жаль, что не смогу помочь тебе со сдачей химии или теоретической механики! — шутливо произнес я.

— Говорят, ты в кино снимался, — закинула она.

Я никому в университете не рассказывал это. Эмми Ферберн со студентами не контачила, разве что по работе, но, начиная с конца весны, в ее департаменте «мертвый» сезон. Оставался только отдел кадров «Тексако». Наверное, кто-то побывал на стажировке в научной лаборатории и узнал, почему нет меня, хотя ждали.

— Снимались стрелы моего лука. Ты не поверишь, но нынешние индейцы не умеют стрелять из него, — рассказал я и добавил: — Это малобюджетный фильм категории Б. Когда выйдет на экраны, свожу тебя.

Не знаю, почему, но мне не хотелось сообщать ей, что я автор сценария, и вообще впускать кого-либо в творческую часть своей жизни. Может быть, потому, что пока чувствовал себя там неуверенно. Или пример Эмми Ферберн убедил, что я нужен женщинам только для того, чтобы протиснуться на съемочную площадку.

Мы договорились сходить в кино на шестичасовый сеанс. Саманта Мейси вышла из кампуса в черном коротком пиджачке поверх белой блузы и бордовой юбке с черную косую полоску, На шее красно-серый платок, завязанный как пионерский галстук.

— Купим попкорн или мороженое? — спросила она, сев на переднее сиденье и обдав меня мягким ароматом духов.

— Ни то, ни другое. Не будем перебивать аппетит. После фильма поужинаем во французском ресторане, — предложил я.

— Как хочешь, — согласилась она.

Позже я понял, что совершил грубую ошибку. Пиндосы убеждены, что смотреть фильм и не есть что-нибудь — это варварство. Приходится эмоции глотать не пережеванными. Мы посмотрели сопли с сахаром под названием «Моя репутация». Саманта несколько раз шмыгала носом и хватала меня за руку. Прослезилась только в конце фильма. На то он и хэппи-энд.

Оттуда поехали во французский ресторан, где она сразу предупредила, что еще нет двадцати одного года, но это ерунда. Месье Тома девушку одобрил, заговорил с ней на английском языке и предложил нам попробовать красное вино «Шато Лафит Ротшильд» прошлого года из винограда каберне совиньон с большой добавкой мерло и по чуть-чуть каберне-фран и пти-вердо.

— Производитель написал мне, что в прошлом году творилось что-то невероятное. Первого мая выпал снег, в июне была засуха, в июле побил град. Собрали треть от обычного. Ягоды были мелкие, зато какой аромат! Это вино можно пить носом! — рассказал он.

Саманта пить носом не умела, а я не захотел. Мы справились с вином дедовским способом, через рот. Ничего так, понравилось. Может быть, рассказ повлиял. Впрочем, под говядину в горшочке мне любое вино нравится. В этом блюде мадам Тома смогла соединить американское мясо с французской утонченностью.

— Как вкусно! — поразилась Саманта Мэйси.

— Но до попкорна далеко, — подковырнул я.

— Не будь злюкой! — мило прощебетала она, потому что опьянела после первого бокала.

Выйдя из ресторана на освежающий, прохладный воздух, наполненный запахом сухой травы, принесенным из прерий, спросил:

— К тебе или ко мне?

— Давай покатаемся, — предложила Саманта.

Мы выехали за город, пронеслись по скоростному шоссе. Девушка опустила стекло на своей дверце и высунула голову, чтобы ветер трепал волосы.

Когда они закрыли все лицо, вернула голову в салон и, разведя их руками, заявила весело:

— Буду ходить растрепанная!

Я съехал на грунтовую дорогу, ведущую в какой-то ферме, остановился возле двух дубов. Саманта замерла с закрытыми глазами. Я поцеловал ее теплые, податливые, сухие губы. Откликнулась умело. Я запустил руку в разрез блузки, чтобы скинуть с плеча бретельку лифчика.

Девушка сжала мою ладонь и предложила шепотом:

— Пойдем на заднее сиденье.

Мы синхронно переместились на задний диван, громко хлопнув дверцами. Там я начал действовать снизу и активнее. Саманта не мешала, даже раздвинула ноги шире и позже приподняла попку, чтобы снял темные хлопчатобумажные трусы. Я был уверен, что буду, в лучшем случае, в первом десятке, а она оказалась целкой. Вырвалась из-под родительской опеки, нашла подходящего партнера и познала то, о чем давно мечтала. Отнеслась к этому спокойно, не требуя слов любви. Знал бы, повез к себе домой и сделал все в лучших условиях, а не в тесноте. Видимо, американская традиция требует лишиться девственности на заднем сиденье автомобиля. В кровати, где удобно и никто не помешает, не романтично.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

123

Учиться в аспирантуре мне нечему. Я это все уже прошел в Императорском Новороссийском университете. Один раз прочел лекцию по теоретической механике в присутствии профессора Эдварда Чарчхилла, и он сделал вывод, что я готовый преподаватель. Дальше учить меня — только портить. Вместо профессора Фредерика Тейсберга читал дважды, когда он чувствовал себя плохо и просил подменить. Хитрый старый жук прохавал халяву, подсел мне на хвост. Мне было не трудно, а студенты радовались. У меня дикция лучше, объясняю понятнее и отвожу минут пять в конце лекции на ответы на вопросы, чтобы потом не надоедали мне, как аспиранту.

По вечерам иногда ковыряюсь в лаборатории с полиэтиленом. Пока никакая гениальная идея не посетила, не говоря уже о чем-то достойном быть запатентованным. Не шибко расстраиваюсь, потому что для получения докторской степени у меня уже хватает, а от патентов никакой материальной отдачи не случилось. Надежды были большие, но реальность быстро развеяла их.

Зато с радиопьесами и киносценариями дела шли лучше. Я написал еще одну серию об интеллектуальных способностях частного детектива Рэймонда Уилкинса, убедившись в очередной раз, что мой герой намного умнее, расчетливее, смелее и удачливее меня. Следом появился вестерн под названием «Трубка мира». Предыдущий фурора не произвел, но кассу собрал хорошую, сделал киностудию немного богаче. Сейчас студии продают копии фильмов. Сети кинотеатров сперва покупают ограниченное количество, запускают в разных городах. Если зрителю зашло, покупают десятки копий и крутят, пока пленка не порвется. Для «РКО Пикчерс» и «сестринской» радиостанции «NBC» я стал успешным автором и, как говорится, вошел в их обойму, поэтому литературный агент умудрился выбить за радиопьесу тысячу двести и за киносценарий четыре тысячи баксов. Мой счет в «Сити-банке», куда складирую нажитое посильным честным трудом, стремительно растет.

По выходным вожу почту. В середине ноября попал в Нью-Йорк и застал Мэтью Хэдли на рабочем месте. Пригласил его в бар неподалеку от аэропорта, угостил от души. Мы вспомнили недавнее военное прошлое, нашли общих знакомых, обменялись невероятными историями, своими и чужими.

Перед расставанием Мэтью Хэдли сказал:

— Передай русскому полковнику, пусть заедет в понедельник. Оформлю ему документы на лицензию, отвезет в Департамент транспорта.

Он высадил меня возле отеля «Гудзон». Я снял номер и пригласил в гости Борю Штейна. Процесс этот сложный. У хозяина квартиры, в которой он снимал комнату, телефона не было. Имелся на втором этаже. За каждое переданное сообщение получали пять центов. Взрослым влом подниматься на седьмой этаж в доме без лифта, посылали сына, которого сперва надо было вызвать через окно с улицы.

Боря нарисовался подстриженный, выбритый и в новой шляпе и костюме. Пока не открывал рот, выглядел, как типичный американский еврей из самого низа среднего класса или самого верха нижнего. Мы вышли в сквер неподалеку, купив по пути две бутылку «кока-колы». Я уже порядком нагрузился в баре, не захотел усугублять. Сели на лавочке с видом на пруд, в котором плавали чайки. Метрах в ста от нас бомж кидал им кусочки хлеба — один бездельник помогал другим. В Нью-Йорке их много. Дело Диогена живет и процветает. Когда человеку лень работать, становится философом.

— В понедельник заедешь в авиашколу, возьмешь документы для оформления лицензии, — сообщил я и объяснил, как будет проходить процесс. — Сможешь сам объясниться?

— Конечно! — радостно заявил он. — Еще не все понимаю, когда говорят быстро, но объяснять, что мне надо, уже научился. Преподаватели в языковой школе толковые. Не то, что в государственной, где я бесплатно учился сразу после приезда сюда. Там было в группе тридцать человек и многим плевать на результат. Сами не учились и другим мешали.