Адмирал Империи – 34 - Коровников Дмитрий - Страница 7

Распаленный собственным красноречием, Зубов сделал еще несколько шагов в сторону центрального пульта, за которым застыл не шелохнувшись Петр Григорьевич. Остановился буквально в паре метров, сверля адмирала немигающим, завораживающим взором.

Слушая этот безумный, апокалиптический бред, Петр Григорьевич невольно расхохотался – зло и безнадежно, давясь клокочущей в горле горечью.

– Я не буду с тобой драться, цареубийца! – ответил Шувалов, гордо вскидывая подбородок и расправляя плечи, видя направленные на него десятки готовых к стрельбе штурмовых винтовок. Контр-адмирал обратился сейчас напрямую к тем, на кого еще смел надеяться. К тем самым гвардейцам 4-го батальона, что обступили его кольцом, в нерешительности перетаптываясь на месте. – Перед вами – ваш законный командир, облеченный всей полнотой власти самим Государем-императором! – звенящим от напряжения голосом, чеканя слова, воскликнул Петр Григорьевич. Глаза его пылали огнем, а весь облик излучал несгибаемую волю и решимость идти до конца. – Неужели вы и впрямь готовы предать Престол и Отечество, пойдя на поводу у кучки бесчестных авантюристов и клятвопреступников?! Вспомните, чему вас учили, что вдалбливали вам в головы с первых дней в училище – действовать строго по Уставу, хранить безусловную преданность Империи и ее законному правителю!

Шувалов, распаляясь собственными словами, повысил голос почти до крика. Казалось, он из последних сил пытается переорать стоящий в ушах звон, пробиться к разуму и сердцам подчиненных, вырвать их из-под гипнотических чар Зубова.

– Одумайтесь, пока не поздно! Не совершайте роковой ошибки, о которой будете горько сожалеть до конца своих дней! Без колебаний арестуйте этого изменни…

Контр-адмирал не успел договорить, прогремел выстрел из пистолета, и Шувалова отбросило на пол. Защитных лат на нем не было, поэтому в противостоянии с Демидом, облаченным в ратник у него не было никаких. Шувалов с глухим стоном отлетел назад, ударившись спиной о переборку. На кителе адмирала стремительно расплывалось кроваво-красное пятно, а сам он неестественно обмяк и начал медленно сползать на пол.

– За что? Как ты мог так поступить, Демид? – слабеющим голосом прохрипел Шувалов, титаническим усилием заставляя себя приподняться на локте и смотря снизу вверх на возвышающегося над ним полковника. В глазах умирающего плескалась невыразимая мука вперемешку с откровенным недоумением. – Мы же сражались плечом к плечу…

Но Зубов, презрительно скривив губы, лишь сплюнул под ноги бывшему командиру и процедил с нескрываемым отвращением:

– Таким как ты никогда этого не понять, пес!

Полковник наставил пистолет точно промеж глаз своей жертвы, удовлетворенно отметив, как расширяются в ужасе зрачки обреченного. Взвел курок одним плавным, отточенным движением. И, глядя прямо в побелевшее лицо противника, с расстановкой произнес:

– Сдохни и пусть твоя смерть послужит наукой всем, кто вознамерится променять Родину и честь на сговор, прикрываемый пунктами устава…

И, не дав Шувалову вставить ни слова, Зубов резко надавил на спуск.

Второй выстрел, прозвучавший в нависшей над мостиком звенящей тишине, в этот раз угодил точно в лоб адмиралу. Снес ему полчерепа вместе с затылком, окатив переборки и палубу веером алых брызг вперемешку с серым крошевом костей и мозгов. Петр Григорьевич Шувалов осел на пол у ног своего убийцы, нелепо откинув руки в стороны.

После этого ужасающего действа, невольными свидетелями которого стали все присутствовавшие на капитанском мостике «Москвы», на какое-то долгое, прямо-таки оглушающее мгновение воцарилась гнетущая, давящая на перепонки тишина. Казалось, само время остановило свой бег, застыв в леденящем кошмаре. Звук умер, краски поблекли, а воздух сделался вязким и густым, с трудом втягиваясь в легкие. Ни единый человек не посмел шелохнуться, моргнуть или хотя бы судорожно сглотнуть пересохшим горлом.

И дело тут было вовсе не в животном страхе за собственную шкуру, пусть он и примешивался к прочим эмоциям. Нет, в большей степени люди просто оказались шокированы и растеряны самим фактом – как такое вообще возможно?! Поверить в реальность происходящего казалось немыслимым, диким, противоестественным. Офицеры линкора, его экипаж, оказалась статистами в чьей-то большой игре, марионетками в дрожащих от нетерпения руках кукловодов.

Ведь, положа руку на сердце, многие из присутствующих на мостике ветеранов, да и наблюдавших за развернувшейся трагедией членов экипажей прочих кораблей вовсе не спешили записывать Демида Зубова в отъявленные злодеи. Конечно, то, что он выстрелил в Императора Константина, навсегда лишило его незапятнанной репутации. Но в глазах сослуживцев, сохранивших верность гвардии, этот поступок отнюдь не перечеркивал его прежних заслуг и доблестей.

Тем более, если вспомнить витавшие повсюду слухи о том, что полковник пошел на этот отчаянный шаг не из каких-то гнусных соображений выгоды или корысти, а защищая честь обожаемой тем ми же «преображенцами» княжны Таисии Константиновны. Да-да, той самой безупречной Таисии, что сейчас выступала живым олицетворением закона и порядка, несгибаемым оплотом погрязшего в хаосе государства.

Говорили, что якобы полковник Зубов не стерпел, когда Константин Александрович прилюдно ударил дочь по лицу – и выстрелил, уже не думая о последствиях, движимый не разумом, но рыцарским сердцем.Согласитесь, для всякого уважающего себя офицера и дворянина, коим являлся Демид Зубов, подобное объяснение прозвучало бы крайне весомо и убедительно. Романтично, пусть и чересчур импульсивно.

Да и помимо прочего, многие из гвардейцев, служившие бок о бок с Зубовым, не понаслышке знали его лучшие качества. Отменную храбрость и удаль в бою, готовность всегда подставить плечо боевому товарищу, прийти на выручку в минуту опасности. Помнили, с каким неизменным радушием и хлебосольством встречал полковник сослуживцев, никогда не скупясь на добрую выпивку и закуску. Как лихо зажигал на балах в обществе первых красавиц, вызывая жгучую зависть и восхищение молодых офицеров…

Словом, даже столь чудовищное обвинение, как покушение на царя, не смогло полностью перечеркнуть тот неизгладимый след, что оставил Демид Александрович в душах сотен и тысяч служивших под его началом людей. Почти никто из них не питал к «изменнику» искренней, жгучей ненависти – лишь смутное недоумение вперемешку с обидой. Дескать, как же это ты, братишка, так опростоволосился, в какую грязную историю вляпался?

Другое дело – слова, которые Зубов только что бросил в лицо поверженному Шувалову. Выдвинутые им в запальчивости обвинения, при всей их спорности и неоднозначности, породили в умах внимавших новые, крайне тревожные вопросы. Заставили иначе взглянуть на привычные, устоявшиеся истины.

Ведь если даже в самых общих чертах допустить, что убиенный контр-адмирал и вправду состоял в некоем тайном сговоре против трона – тогда в ином свете представала и вся предшествовавшая трагедия. Получалось, что Петр Григорьевич, кристально честный служака и патриот, не отстаивал закон и порядок. Нет, он, напротив, вольно или невольно потворствовал силам, жаждущим ввергнуть Империю в пучину анархии и распада…

И напротив, вчерашний заключенный, ( никто из стоявших сейчас на мостике правда не понимал, как Зубов получил свободу), отщепенец и предатель вдруг сделался защитником государственных интересов, радетелем за целостность и величие России.

Посеянные Зубовым зерна сомнения уже дали первые ростки. Лихорадочный шепоток пробежал по обширным коридорам и отсекам флагмана, разом спутав все карты и прежние расклады. Кого теперь считать законной властью, под чьи знамена вставать в этой смуте? Кого чтить героем и избавителем Отечества, а кого – подлым интриганом, что ради эфемерной выгоды торгует будущим собственной страны?

Ответа на эти вопросы пока не знал никто. И уж точно – не рядовые офицеры, штурмовики и космоматросы Преображенской дивизии, чьими руками вершились сейчас судьбы галактических пространств. Сознание их, как и у большинства честных, но простодушных людей, пребывало в смятении и разброде. Голова буквально пухла от обилия взаимоисключающих фактов и домыслов, в душах царил полнейший сумбур.