Порочный клуб. Измена (СИ) - Суворова Анастасия Романовна - Страница 35

Ее помятый вид настолько обескуражил кондуктора, что он даже не подошел к ней, чтобы проверить билет. Так Жанна добралась до дома, чувствуя себя истерзанной и опороченной. Едва взобралась на свой этаж и тут же полетела в ванную, встала под душ прямо так, в халате и одной туфле. А потом ощутила вдруг адскую боль в лодыжке и рухнула на колени. Уронила лицо в ладони и разрыдалась.

Глава 40. Только не ты

Опираясь на костыль и прихрамывая, Жанна спускалась вниз с пятого этажа. Впервые за неделю. После своего фееричного полета с лестницы она всю ночь проторчала в ванной, а утром с трудом вышла к консьержу и попросила вызвать ей доктора. Врач констатировал растяжение связок и множественные ушибы.

— Вам потребуется больничный, — сообщил он, — Восстановление может занять недели две-три.

— Больничный? — пролепетала Жанна и натянуто улыбнулась. — Да, это то, что нужно. Пришлите его, пожалуйста, вот в это заведение.

Она нацарапала на листе адрес клиники, в которой ее ждал похотливый начальник, и немного расслабилась. У нее появился вполне законный повод не приходить на работу. Да еще и компенсация полагалась, так как травму она получила именно там.

В тот день Жанна думала, что легко отделалась. Но после она поняла, что это вовсе не так. Тело ее ныло, не давая спать. На какой бы бок она не повернулась, ее умчала боль. И не только телесная. К синякам она привыкла, на одной ноге могла скакать по квартире. И даже обзавелась костылем. Помог сердобольный консьерж, который вызывал девушке врача. Но вот от душевных терзаний спасения не было.

Она по-прежнему не знала, что с Максом. Выздоровел ли он или большая доза эликсиров разорвала ему сердце? Если выжил, то что думает о ее поступке? Как теперь к ней относиться?

Жанна мехом внутрь выворачивалась, коря себя за лишнюю жестокость. Ей хотелось наказать изменника, заставить чувствовать то же, что и она, и только-то. Да, она тешила себя мыслями о его душевных пытках, но не желала вреда здоровью и уж тем более смерти.

Ненавистный Амир Итаровч верно рассчитал дозу информации. Дал ей достаточно пищи, чтобы разбередить сердце, но слишком мало, чтобы успокоить себя надеждой. И с каждым днем Жанне становилось все тревожней.

Вот и сейчас, спускаясь вниз по лестнице, она не на ступени смотрела, а витала в своих мыслях. Все воображала Макса в гробу. Такого бледного, красивого, отрешенного. Она представляла, что вокруг него стоят сотрудники клиники: развязная медсестра (почему-то в халате с глубоким декольте), другие жертвы его обаяния и сам Амир Итарович. Все они вытирали платочками глаза и говорили скорбные речи. А еще упрекали в смерти выдающегося и талантливого повелителя снов ее, Жанну.

— Самодовольная дурра! — ругала она себя, ковыляя вниз. — Идиотка! Ау! — взвыла Жанна, пропустив на ступени очистки от картошки, которые кто-то обронил, вынося мусор.

Она с грохотом плюхнулась на бедро, ощутив внезапную острую боль. Не скатиться с лестницы помог костыль, он застрял в кованых перилах. Но девушка все равно проскакала на заду пару ступеней. Боль была дикой, у нее даже в глазах потемнело, и сердце побежало так, будто его подстегнули плетью. Она застонала и попыталась подняться на ноги. Какой там, ее словно молнией прошибло от новой вспышки боли.

Жанна подтянула к себе костыль и отдышалась.

— Так, надо расслабиться, — сказала она себе. — Это не перелом. Если бы что-то сломала, то и пошевелиться бы не смогла. Просто посижу тут, подожду пока кто-нибудь зайдет и попрошу помощи.

Так она и сделала. Подобрала здоровую ногу и, поставив на нее подбородок, стала ждать подмоги. Просидела с четверть часа. Замерзла. Очень хотелось есть и пить. Но если вода в кране была неограниченной, то с едой имелись проблемы. Она сжевала вчера последнюю корку хлеба и добыть провиант могла только спустившись ну хотя бы до консьержа. Отзывчивый мужичек не отказал бы ей в услуге и сбегал в ближайшую лавку готовой еды.

Жанна просунула нос между резного кованного ограждения и посмотрела вниз. Всего-то четыре пролета отделяли ее от цели. Но в ее нынешнем состоянии это казалось нереальным марафоном. Можно было покричать, вот только консьерж сидел за стеклянным окошечком и открывал его только когда к жильцам приходили гости.

Но Жанна все равно попытала счастье.

— Ей, Итан, — позвала она.

Ответом ей была тишина. Девушка поникла, но тут входная дверь скрипнула, и кто-то зашел в подъезд. Жанна подобралась и навострила слух.

Эхо на лестнице было хорошим, и до нее долетел звук знакомого голоса. Настолько знакомого, что сердце пропустило пару ударов. От счастья ли или же от страха, Жанна не успела понять. Ее быстро нагнала мысль о неминуемой встрече, к которой она оказалась не готова. Не в ее нынешнем состоянии. С немытой головой, не накрашенная, да еще и немощная. Одним словом — неудачница.

— У себя ли Жанна из пятнадцатой квартиры? — раздался голос молодого человека.

— У себя, а куда ж ей деться? — отозвался консьерж. — Девочка на костылях ведь.

— На костылях?! — воскликнул парень.

Жанна до последнего надеялась, что ей показалось, что голос вовсе не принадлежит тому, о ком она думает. Девушка извернулась и всмотрелась в фигуру, что маячила внизу.

Никаких сомнений быть не могло. Длинные каштановые волосы ниспадали на плечи. Темная кожаная куртка едва прикрывала спину и узкие брюки, подчеркивающие длинные стройные ноги. Это несомненно был Макс. Ее Макс, тот самый парень, который водил ее в театры, гулял с ней в парке, катал на каруселях. Не анестезиолог в белом халате, запирающийся в кабинете с медсестрами, а ее внимательный молодой человек. Точнее сказать, некогда ее.

Жанна сглотнула и, бросив попытки подняться, стала карабкаться вверх. Костыль мешал, поэтому его она оставила прямо там на ступенях, а сама на четвереньках, сжимая от боли зубы, поспешила убраться, пока Макс не поднялся к ней.

Его шаги догоняли гулким эхом, заставляя сердце выпрыгивать из груди и обливаться потом. Жанна так боялась предстать перед Максом в своем нынешнем убогом виде, что в итоге позабыла о боли, карабкалась вверх, будто чемпион по скалолазанию и, в конце концов, оказалась на своем этаже. Порылась в карманах, нашла ключи. До замочной скважины достала с трудом. Но все же достала. С третьей попытки вставила ключ и повернула его. Раздался щелчок, как раз в тот момент, когда Макс ступил на последний пролет, отделяющий ее этаж от предыдущего.

— Жанна! — воскликнул он, увидев ее сидящей у собственных дверей.

Девушка даже не обернулась. Ее накрыло волной ужаса. Она отчаянно задергала ручкой и отворила дверь. Ввалилась в квартиру и заперлась, облокотившись спиной о стену.

— Жанна, открой! — стал колотить в двери Макс.

Он опоздал всего на доли секунды. Жанна даже ключи не успела из замка вынуть. Но она закрылась на щеколду и тем самым обезопасила себя. По крайней мере, от встречи с Максом. Но не от паники.

Она понятия не имела, зачем он явился. Предъявлять претензии или снова просить ее вернуться.

Глава 41. Мольбы бесполезны

— Жанна, девочка моя, открой, — не сдерживая слез, умолял Макс уже второй час.

Она все это время сидела у дверей, так же облокотившись о стену, и тихо плакала. Тревога за жизнь Макса прошла и оголила язву обиды на нежном девичьем сердце. Этот испорченный мальчишка навлек на нее беду дважды. Сначала покорил своей харизмой, а потом еще и говнюка папашу на нее натравил.

Злость делала Жанну слепой. Девушка уверяла себя, что это из-за Макса Амир Итарович так вцепился в нее. Он ненавидел ее. Считал, что она отняла его золотого мальчика. Присвоила себе, похитив его сердце.

Аморальный развратник был убежден, что Жанна ядовитая заноза в душе его воспитанника, которую уже нельзя вынуть, но зато можно опорочить, очернить в глазах любимчика. Теперь-то она понимала, почему он так отчаянно пытался совратить ее — хотел доказать приемышу, что он ошибся в выборе. Что женщины не достойны его любви. Что вся она должна доставаться ему — тому, кто дал кров и вырастил. Этот извращенный садовник пытался сделать репей из прекрасного кипариса. Он положил на это все силы, но так и не добился успеха. Мальчик выбрал неверный путь — влюбился. Отчаянно и безнадежно, разбив каменное сердце опекуна. И тот решил, что лучшая месть подлой сучке — это унижение и боль.