Отдай туфлю, Золушка! (СИ) - Разумовская Анастасия - Страница 45

— И что теперь? Что делать теперь?

Ответа не было. Других фей принц не знал, хотя сейчас был готов довериться даже самой ужасной из них. Можно было бы обратиться к дяде, ведь Фаэрт определённо был колдуном. Но… раз он им был, значит, не мог не понимать, что видит приворот. А значит…

— А ещё я могу убить себя, — прошептал Марион и усмехнулся.

В голове назойливой стаей попугаев кружились мысли, клевали, кричали, но он усиленно не обращал на них никакого внимания. Он пошёл прочь, пошатываясь и хватаясь за стены. Намеренно не замечая, что плачет. В конце концов, это дождь, разве нет? Мужчины же не плачут. Никогда, ни при каких обстоятельствах. А рыцари — тем более. А уж особы королевской крови — да ни за что. Всё дождь, проклятый. Что б его.

Тем более не из-за предательницы же…

— Ты дура! — заорал Марион, ударив кулаком в стену.

Он рассёк костяшки пальцев до крови, но даже не заметил этого.

— Какая же ты дура, Кара, — добавил тише.

И тут же подумал: не перестарался ли он, лишая вероломную женщину сознания? Да нет, вроде не должен был… К дьяволу! Почему он до сих пор беспокоится об этой твари⁈ Действительно, слюнтяй.

— Да, я не люблю убивать! — заорал принц в новом приступе ярости, задрав голову в небо. — Ну и в бездну!

— Жизнь или кошелёк?

Откуда-то из подворотни вынырнула угрюмая зловещая фигура. Сверкнул нож. Фигура хрипло закашлялась.

— Что? — рявкнул Марион в бешенстве.

Фигура невольно съёжилась, нож куда-то исчез.

— Ничего, ваша милость. Добрый вечерочек, говорю… Наше вам почтеньице.

Принц поморщился, шатнулся мимо. Позади вновь раздался глухой кашель. Марион круто развернулся.

— Забирай, — бросил устало и швырнул в грабителя-неудачника бархатным кошелём.

И, не слушая бормотанья благодарности, побрёл дальше. В концов, зачем ему деньги теперь?

— Почему? — шептал он с тоской. — Кара, боже, почему?

Марион знал, что в высшем свете нельзя верить никому. Тебя продаст и друг, и брат и так. Как предала Юта, так наивно любимая им. Да и не в высшем — тоже. Когда ты принц, то даже водовоз не преминет с тебя чего-нибудь поиметь. Поэтому так легко было с корыстной Карой. По-своему, она была более честна и преданна, чем все эти благородные честные люди. Она открыто вымогала с любовника подарки, без попыток состроить наивную мордашку, и Марион платил ей так же легко, как и вообще расставался с деньгами. Он прощал ей всё: ветреность, язвительность, жадность… Прощал за возможность доверять, за честность в своём душевном уродстве.

— Зачем ты так поступила? — прошептал принц устало.

Если бы не её слезливая сентиментальность, так не свойственная циничной Каре, он бы не заподозрил любовницу ни в чём. Чёрт, да даже после её слов о доверии, что он может ей доверять, Марион всё ещё сомневался. Когда, пользуясь тем, что она отошла к окну и не видит пленника-гостя, вылил вино в камин, когда стоял позади неё так, чтобы она не заметила, что в его руке пустой бокал, когда сделал вид, что выпил, и изобразил обморок, он всё ещё надеялся, что Кара запустит в его лицо когти с воплями, что она готовила чудесный эликсир несколько часов, а он вот так взял и всё испортил.

Она права: доверчивый идиот!

Ноги вывели принца к городской стене. Ворота были закрыты до утра, а утром… Марион уже не будет принадлежать себе. Принц прислонился к холодному камню спиной. Мысли о любимой кружились и жалили, обволакивая голову туманом.

Ему вдруг вспомнились слова Кары о Дезирэ, и заколдованный принц рассмеялся.

Как всё просто! Как оказывается просто не попасть под заклинание ведьмы. Достаточно быть злым. Злого человека не приворожат. Злого боятся. «Ты же понимаешь, что с ней сделал бы Дезирэ?». О да, Марион понимал. Сжигаемый страстью младший брат, терзаясь собственничеством и ревностью, бросил бы объект желаний в башню, окружил бы её всеми драконами и даже слугам не позволил бы видеть её лик, считая это кражей. Дезирэ превратил бы девушку в игрушку, в полную собственность.

Объятый любовной страстью младший принц не стал бы менее страшен. Скорее наоборот.

— Доброта — это слабость, а слабый… слабому зачем жить?

— Эй, парень, а ну проваливай отсюда! Ишь, нашёл место!

К нему шёл стражник, потряхивая алебардой. Наверняка простой и работящий мужик, отличный семьянин, любящий женушку, пиво и малютку-дочку, барахтающуюся в ногах. По воскресеньям добросовестно посещает мессу, а может даже подаёт нищим. Как знать. И мечтает сколотить немного деньжат на старость лет.

— Пшёл вон! Совсем очумели! К городским стенам прут…

«Если я не буду двигаться, он меня заколет?» — с надеждой подумал Марион.

Но затем ему стало стыдно. Убивать не так просто, даже если ты обязан делать это по долгу службы. Одно убийство может смять всю мирную жизнь бедолаги, как оббитый металлом обод колеса — яйцо. Это было бы нечестно по отношению к добропорядочному служаке.

Принц поднялся и, не слыша доносящуюся из-за спины брань, вновь свернул на какую-то узкую улочку.

Впрочем, вряд ли стражник убил бы того, кого счёл простым пьяницей. Скорее всего, бросил бы в темницу. И непременно поутру кто-нибудь из старших (особенно после того, как Марион начал бы молить отпустить его к невесте) опознал бы в узнике среднего сына короля. И очарованного с почётом и тысячью извинений отправили бы обратно в Бремен.

Часы гулко ударили три ночи.

Колокольня кафедрального собора! Точно.

Принц замер. Как он сразу не додумался? Можно ведь прыгнуть с неё. Вряд ли кто-либо, дерзнувший таким способом нарушить покой храмовых горгулий, останется жив.

Марион поморщился: он всегда считал самоубийство крайней формой трусости. Но есть ли сейчас иной выход?

— Или чары более могущественной ведьмы, или убить приворожившую, или истинная любовь, — повторил задумчиво.

И все три — мимо него.

У него оставались два друга, товарища по странствиям. Но Офет, несомненно, попал под влияние Кары. А Рамиз… Он всегда был боязлив и не любил неприятностей.

И Дрэз. Да, ещё был Дрэз. Самый лучший человек из всех, кого Марион знал, но чем ему мог помочь малютка Воробей? Сварить капучино? У принца вдруг потеплело на сердце, и он невольно вспомнил, как мальчишка бросался на него, пытаясь отговорить ехать просить благословение на брак с Золушкой…

Мальчишка?

«Я бы даже отдала тебя этой твоей Дрэз. Она такая же глупая и смешная, как и ты». Этой твоей? Она? Марион остановился, окаменел, словно городской ролланд.

Ну конечно… Господи… Это ж было очевидно!

— Как я мог быть настолько слеп? — потрясённо прошептал принц и вытер пот со лба. — Серьёзно, я жил с ним в одной пещере… Чёрт, мы спали в каменном мешке в обнимку! Марион, ты идиот!

И ещё совершенно очевидно, что Дрэз его почему-то любила. Непонятно как и за что, но… Разве может девушка, не влюблённая по уши, отправиться за сумасшедшим парнем в королевский дворец? А он… он ей вещал про коварство баб и… боже… про прелесть бабских постелей! Марион почувствовал, как к его щекам прилила кровь.

Бедная девчонка! Слышать всю эту пошлость и чушь… А, кстати, куда она делась потом?

Принц туманно припомнил, что видел Дрэз в доме у Золушки. И да, тогда, именно тогда она предложила ему капучино. Он оказался горячим, очень вкусным и почти вернул околдованному мозги на место, вот только… Не успел.

Марион даже вспомнил, как просил Дрэз отправиться с ними, чтобы варить ему капучино, и бессильно застонал от стыда и ярости на самого себя.

— Болван безмозглый!

И вдруг понял, что в голове стихло. Голоса испуганно смолкли, словно лес перед грозой.

Дезирэ насмешливо наблюдал, как на городской стене зажглись оранжевые искорки факелов, как забегали перепуганные часовые, словно потревоженные муравьи, представлял охвативший их ужас и досаду, и ему делалось всё веселее. Младший принц обожал вот этот момент, когда человек, уверенный в завтрашнем дне, спокойно и мирно проводящий свою повседневность, вдруг обнаруживает, что вместо уютного, привычного до стоптанных тапок жилища он оказался в грозу на улице, и что его ждёт — неизвестно.