На службе у олигарха - Афанасьев Анатолий Владимирович - Страница 59

Обманула или ошиблась: Лиза была здесь. Я курил возле пруда, где в прозрачной воде, пронизанной солнечными лучами, плавали важные карпы и доверчивые беззубые гибриды мелких декоративных акул, когда услышал сзади шаги. Оглянулся — то была она, моя безнадёжная любовь.

Лиза присела на парапет, смахнула с ладони в воду хлебные крошки. Рыбы метнулись к добыче сверкающими пулями, словно пруд закипел.

Я затаился, не знал, что сказать. На Лизе было длинное светлое платье, выглядела она осунувшейся, бледной. Тоже ведь переживает, маленькая.

После довольно продолжительной паузы она проронила небрежно:

— Вам к лицу, Виктор Николаевич… Особенно шляпа с перьями.

— Тебе правда нравится? Батюшка распорядился. Я его, кстати, понимаю. По законам эстетики все детали должны соответствовать общему замыслу.

— В человеке всё должно быть прекрасно… — поддержала она.

— Чехов, — подхватил я. — Когда-то им все увлекались. В нынешней прогрессивной России ему вряд ли нашлось бы место. Скукожился бы, подобно своим говорливым персонажам.

Покосилась на меня, в глазах нет и намёка на обычную учтивую полуулыбку.

— Почему же… Я и сейчас люблю его читать.

После этой короткой разминки резко повернулась ко мне.

— Виктор Николаевич, нам надо кое-что обговорить… Дело в том, что, похоже, наши занятия откладываются на неопределённый срок…

— Почему?

— Не важно. Важно другое. Согласны ли вы бежать вместе со мной?

Её лицо запылало, в очах — бездна. В этот момент я поверил ей окончательно. Поверил, что она лучше, мудрее, мужественнее и старше меня. А также в то, что она любит меня. Незаслуженный подарок судьбы — и слишком запоздалый. Моя воля была уже сломлена, вдобавок я подозревал, что мне в пищу добавляют какое-то снадобье, размягчающее психику. Иначе как объяснить, что, превратившись в домашнего клоуна, в ничтожное пресмыкающееся, в забавную игрушку олигарха, я радовался жизни и тому, что жив, как никогда прежде?

Мы сидели на расстоянии, кто-то наверняка наблюдал за нами, но мне показалось, Лиза обняла меня. Чувство нежного прикосновения было даже острее, чем в реальности.

— Объясни, — отозвался я холодно, — куда и от кого ты собралась бежать? Если это, разумеется, не шутка.

— Шутка? — В её взгляде светилось недоумение. — Ради бога, не подумай, что навязываюсь. Как только окажемся в безопасности, мы оба вольны делать что хотим… Но без моей помощи ты не сможешь выбраться отсюда. Даже с моей помощью это непросто.

Опять это внезапное «ты», словно мягкая кошачья лапка пощекотала сердце.

— Давай рассмотрим проблему без эмоций. — Я потёр левое ухо, которое как будто оглохло. — С одной стороны, нам от твоего папочки в Москве бежать некуда. Разве что в омут с головой. Но есть и моральный аспект. Не выглядит ли наше гипотетическое бегство как похищение наивной романтической девушки пожилым ловеласом? Подлость — и больше ничего.

— Виктор, что с тобой? Тебя били? Или что-нибудь вкололи?

— Не старайся внушить мне комплекс неполноценности, я с ним родился, милая.

Лиза разглядывала меня с таким выражением, как будто увидела впервые. Вероятно, ей открылась неприглядная картина. Но она с собой справилась.

— Виктор Николаевич, кажется, вы не совсем правильно понимаете своё положение.

— Ага… А ты понимаешь. С каких, интересно, пор? Не ты ли совсем недавно утверждала, что твой отец святой человек? Что-то вроде реинкарнированного Христа.

— Да, так я думала, и, возможно, ошибалась. — Она выглядела безмятежной, но в подчёркнуто спокойном голосе чувствовалось огромное напряжение. — У меня есть оправдание: я его дочь.

— И в чём ошибалась, если не секрет?

Я не собирался её щадить, чем скорее прозреет, тем лучше для неё. Может быть, прозрение обойдётся ей слишком дорого, но нельзя прожить всю жизнь впотьмах. Даже если у твоего папочки миллионы.

— У нас ещё будет время поговорить о моих ошибках. Сейчас мне пора идти. Не стоит давать почву для лишних подозрений… Но вы так и не ответили…

— На что, Лиза?

— Вы предпочитаете ждать, пока из вас сделают Пятницу?

Я прекрасно понимал, что она искренне собирается принести себя в жертву. Моим долгом было отговорить её от этого. Доказать, что эта жертва бесполезна и в чём-то безнравственна, ибо она, Лиза, перекладывает таким образом на меня ответственность за свою чуткую, но незрелую душу. У меня были весомые аргументы, чтобы убедить её в этом. Наша взаимная симпатия, если предположить, что она взаимная, абсолютно бесперспективна. У нас нет будущего. Даже очутись мы вдвоём на необитаемом острове, иллюзия любви развеется через два дня. Мы разные. Мы из разных миров, не соприкасающихся друге другом. Наши планеты следуют параллельными курсами. То, что произошло: проникновенные беседы, смех, шутки, поцелуи, — всё это лишь следствие случайных обстоятельств и нервных перегрузок. Игра двух воспалённых воображений, волею случая совмещённых в замкнутом пространстве. И прочее, прочее в том же роде…

Вместо того чтобы поделиться столь разумными и дельными соображениями, я тупо спросил:

— А когда?

— Скоро, очень скоро, — прошептала Лиза, расцветя улыбкой, которую нельзя назвать иначе как безумной. — Я дам знак, Виктор Николаевич.

С тем исчезла, натурально растворилась в воздухе. Как я ни вглядывался в просвет аллеи, не заметил и следа. Зато, пугливо озираясь, забрёл к пруду садовник. У него я спросил:

— Пал Палыч, вы никого сейчас не встретили?

— Неосторожно, ох как неосторожно, Виктор. Я специально подошёл, чтобы предупредить.

— О чём, профессор?

— Всякие ходят слухи. Говорят, вы в немилости у его превосходительства. Зачем же усугублять своё положение? Здесь повсюду глаза и уши.

— Вас ввели в заблуждение, профессор. Сами подумайте, как я могу быть в немилости, если мне доверили такую ответственнейшую миссию?

— И как продвигается ваш труд?

— Медленно, но успешно. Вы же знаете, Леонид Фомич слишком сложный человек, чтобы охватить весь масштаб его личности за месяц. Боюсь, на это уйдёт намного больше времени.

Садовник воровато оглянулся по сторонам.

— Может быть, не нужно во всём масштабе?

— Почему же… Оболдуев щедро платит. Он хочет, чтобы весь мир узнал о его благородных деяниях и помыслах. Хватит ли у меня способностей, вот в чём вопрос.

Неизвестно, кто из нас вкладывал больше яда в реплики, но мы вполне понимали друг друга.

— И всё же, Виктор, призываю вас к осторожности. Лиза изумительная девушка. Но… Ах, извините, кажется, меня зовут.

Никто его, разумеется, не звал и не мог звать, но возможно, ему почудилось. Воздух поместья был насыщен звуковыми галлюцинациями, а по ночам в помещениях дворца, как и в парке, немудрено было наткнуться на призраков. Я уже встречался с ними дважды. Один раз, когда пошёл среди ночи, засидевшись над рукописью, на ближайшую кухню сварить себе кофе, навстречу из бокового коридора выскочили две весело щебечущие девчушки в развевающихся белых накидках, обе чем-то похожие на Лизу. Пронеслись мимо меня, словно не заметив, обдав свежим ароматом мокрых цветов, и всё бы ничего, если бы у одной не стекала со лба на грудь тоненькая яркая струйка крови, а вторая вообще не была в с оторванной головой, которую, хохоча, тщетно пыталась укрепить на тонкой кривой шейке. Видение мелькнуло и исчезло, а я стоял с открытым ртом, забыв, зачем вышел из комнаты. Второй раз призрак заглянул ко мне в окно под утро, синий, как баклажан, со свирепыми вращающимися глазами. Непонятно, мужчина или женщина. Обиженно просипел через стекло: «Ну что, писатель, хрен тебе в ж…, долго будешь мне нервы мотать?»

Я не успел ответить на грубость — призрак растворился в предутренней дымке.

Я допускал, что всё это хитрые штучки доктора Патиссона, рассчитанные на то, чтобы поселить во мне вечный страх. Известно, сон разума рождает чудовищ. Для чего это нужно Патиссону, я не совсем понимал. Мой дух и без того был порабощен, я униженно выказывал готовность служить олигарху не щадя живота своего; бумагу о том, что задолжал полтора миллиона, подписал, убийство Гария Наумовича признал, больше не пытался отпираться — чего же ещё? Третьего дня доктор заглянул ко мне в комнату с «эвкалиптовой настойкой» («Для промывки кишочек, батенька мой»), и я покорно выпил целую бутылку. Потом прямо спросил: