На службе у олигарха - Афанасьев Анатолий Владимирович - Страница 12

Каждый день спрашивал, когда будет готов предварительный композиционный план и макет будущей книги, но как раз с этим вышла заминка. Наилучшей формой мне пока представлялась сборная солянка из его достаточно ярких монологов, газетных и журнальных статей (тут выбор был огромный) и комментариев, состоящих из воспоминаний близких ему людей (в идеале — родителей и жён), видных политиков, деятелей культуры, бизнесменов и так далее. Этакая рваная словесная ткань, соответствующая духу его многотрудной, насыщенной событиями жизни. Но проблема была не столько в фабуле, сколько в тональности. Я никак не мог услышать, уловить интонацию, общий звук, который сцементирует разнородные куски. В этом не было ничего удивительного: для писателя музыка текста, его стилистика, пластика абзацев, не вступающих в противоречие друг с другом, и, главное, хотя бы минимальная самобытность всего этого в целом всегда важнее содержания. Но как объяснить это Оболдуеву? Я попробовал. Начал внушать, что спешить не стоит. Хорошая книга, как вино, должна пройти несколько этапов предварительного брожения и выдержки, иначе выйдет суррогат. Прокисшее пойло. Я увлёкся, углубился в тему, употребил филологический контекст. Магнат слушал внимательно, не перебивал, потом, когда я закончил, хмуро сказал:

— Ты, Витя, умный парень и, наверное, талантливый, но я плачу деньги не за этапы брожения, а за конечный результат. И за сроки. Ты понял меня?

Я его понял, а он меня — нет. По-другому и быть не могло.

… В один из дней рано утром позвонил Гарий Наумович и сказал, что через двадцать минут заедет, чтобы я был готов.

— Куда едем?

— Как куда? На переговоры, Виктор Николаевич.

Что-то в его тоне меня кольнуло, но я вспомнил Оболдуева. Чтобы постичь его сложную сущность, я должен познакомиться поближе с его бизнесом. Там, как у Кощея в яйце, прячется его душа. Я думал, это было сказано на ветер, тем более прошло почти две недели, и никаких намёков, но оказалось, нет. Ещё одно подтверждение, что такие люди, как Оболдуев, ничего не говорят попусту. И ничего не забывают.

Встреча предполагалась в одном из филиалов «Голиафа», расположившемся в двухэтажном особнячке в Сокольниках. По дороге, сидя в машине, я попытался выяснить у юриста, что за переговоры и какая роль отведена мне. Гарий Наумович дышал тяжело, задыхался, глаза у него почему-то слезились, как у простуженного, и ничего вразумительного я не добился.

— Переговоры с чёрными братьями. Всё поймёте по ходу дела, Виктор Николаевич.

— Через час меня ждёт хозяин.

— Уже не ждёт. Неужто вы думаете, я действую по собственному почину? Кстати, как продвигается работа с книгой?

— Нормально, — ответил я. — Материал накапливается.

— Советую поторопиться. Наш босс не из тех, кто ждёт у моря погоды.

— Это я уже понял.

Нашим деловым партнёром оказался импозантный пожилой господин по имени Сулейман-паша. У него были курчавые чёрные волосы, красиво спускавшиеся с затылка на воротник. Лукавые смолянистые глаза. Быстрый говорок с акцентом, напоминающим воронье карканье. Гарий Наумович представил его как «нашего друга с Ближнего Востока», а меня обозначил референтом по внешним связям. Описать всё, что произошло дальше, можно в трёх словах. Уселись в кабинете, секретарша (или девушка, похожая на секретаршу) подала кофе, вино, конфеты, фрукты. Минут пять друг с Ближнего Востока и Гарий Наумович обменивались любезностями, стараясь перещеголять друг друга, потом между ними зашёл небольшой спор о пакете акций концерна «Плюмбум-некст». Я про такой концерн слышал впервые и в суть спора не успел толком вникнуть, хотя старался изо всех сил. Гарий Наумович разлил вино по бокалам и предложил выпить за порядочность в бизнесе. Сулейман-паша радостно закивал и залпом опрокинул бокал, как будто его мучила жажда. Свою рюмку Гарий Наумович поставил на стол нетронутой. Мне он вина и не предлагал.

Буквально через минуту Сулейман-паша посреди фразы: «Не могу согласиться с многоуважаемым Оболдуй-беком в том…» — начал клониться набок, глазки у него страдальчески закатились в графитную черноту, и он повалился на ковёр.

Поражённый, я растерянно прошамкал:

— Что это с ним?

— Похоже на сердечный приступ, — спокойно ответил юрист «Голиафа». Подошёл к дверям, кликнул секретаршу и велел вызвать врача.

Врач явился через пятнадцать минут, и всё это время мы сидели рядом с рухнувшим другом с Востока и едва обменялись несколькими репликами.

Я только спросил:

— Вы его отравили, Гарий Наумович?

— Ну что вы, Виктор. Вам идёт во вред чтение детективов.

— Но он же…

— Вот именно… Такова селяви, как говорится.

Пока не было врача, секретарша прибрала со стола и вместо вина поставила вазу с гвоздиками. Ей было лет тридцать, нормальная девица с пышными статями. Я встретился с ней взглядом и увидел в нём промельк приветливого безумия.

Приехавший врач, солидный мужчина с отвисшим брюшком, поставил диагноз, не утруждая себя долгим осмотром. Померил пульс и коротко доложил:

— Инфаркт миокарда. Бич века.

— Бич века — это СПИД, Саша, — поправил Гарий Наумович. — Отвези в нашу клинику, хорошо? Когда очухается, дашь знать…

— Не уверен, что очухается.

— Не уверен — не обгоняй, — пошутил юрист, пребывавший в отличном настроении, как будто выиграл в рулетку.

Пришли двое санитаров с носилками, перевалили на них обездвиженную тушу друга с Востока и унесли. Врач ещё чего-то ждал.

— Ах да, — спохватился Гарий Наумович и сунул ему конверт, довольно увесистый на глазок. Любезно поинтересовался:

— Как наша малышка Галочка? Пристроил её?

— Да, всё в порядке. Учится в Сорбонне.

— Привет от меня.

— Непременно…

Когда он скрылся за дверью, мы с Гарием Наумовичем подошли к окну и полюбовались выносом тела. Сулейман-пашу загрузили в микроавтобус с красными крестами на боках, вокруг суетилась его охрана. Пятеро абреков свирепого вида попытались отбить хозяина у медиков, но появившийся врач что-то им объяснил, тыкая перстом в небо, и абреки успокоились. Попрыгали в серебристую иномарку и двинулись следом за санитарной перевозкой.

— Гарий Наумович, может быть, всё-таки скажете, что всё это значит?

— Не волнуйтесь, Виктор Николаевич. Вы же слышали — инфаркт. Саша — известный профессор-кардиолог. Ему вполне можно верить.

— Какой-то странный инфаркт.

— Увы, эта беда всегда застигает врасплох. У вас у самого ещё сердечко не пошаливает?

— Вроде нет.

— Ну и хорошо. Неприятная вещь… Поехали, отвезу вас в Звенигород.

— Как в Звенигород? Леонид Фомич велел быть на улице Строителей.

— Планы немного изменились… Да не волнуйтесь вы так, Виктор Николаевич. Вы же не мальчик. Или никогда не видели, как это бывает?

Действительно, я в первый раз видел, как травят людей. Легко, без всякого напряга. Даже с прибаутками. Мне было по-настоящему страшно, но я не хотел, чтобы Гарий Наумович это заметил.

Глава 7

Год 2024. Митина промашка

Очнулся Климов в пыточной. За то время, пока он был в коме, у него произошёл перекос сознания. Такое случалось и раньше, и он знал, какая это опасная штука. Теперь он видел мир тайным зрением отчуждённого. В этом состоянии он был абсолютно беспомощен, потому что к нему вернулись (отчасти, конечно) человеческие рефлексы, определяемые в новейших учебниках как «код маразматика». Привязанный к разделочному столу, он испытывал тоску, страх и желание покаяться неизвестно в чём. Первая попытка вернуть себе защитные свойства мутанта ни к чему не привела. Он сразу вспотел и раздулся, как мыльный пузырь. Закатив глаза, увидел нависший с потолка универсальный агрегат «Уникум», напоминавший компактную летающую тарелку. Щупальца агрегата плотно обхватывали его туловище, длинная игла торчала из кистевой вены правой руки. «Уникум» рекламировался по телевидению как высокотехнологичное и гуманное средство дознания. Это действительно было последнее слово современной науки. После того, как «Уникум» считывал всю информацию из подкорки, он впрыскивал жертве порцию животворящего яда, который навсегда превращал её в говорящее животное, не способное к размышлению и поступку. Его создатели, двое учёных из Мозамбика, заслуженно получили Нобелевскую премию мира. За всю свою историю человечество ещё не имело более надёжного средства для подавления первичных инстинктов. Митя встречал людей, прошедших обработку «Уникумом». Внешне они мало чем отличались от обычных мутантов, но стоило обменяться с ними парой слов или предложить какую-нибудь сделку, как сразу становилось ясно, что они напрочь лишены способности к самосохранению. Зато были всегда веселы и беспечны, как порхающие над лугом мотыльки. Ткни такого ножом в брюхо, он сам будет радостно наблюдать, как вытекают из него остатки крови. Жалкие твари. Ещё более жалкие, чем болванчики на службе у оккупационной администрации.