100 великих речей - Ломов Виорэль Михайлович - Страница 31

На Сенной площади располагался Сенной рынок, на котором самым желанным и доступным для простонародья был обжорный ряд – в нем продавали пирожки, вареную требуху и прочие кушанья. Из-за эпидемии власти прикрыли торговлю дешевой едой, и это вызвало всеобщее негодование, подогреваемое науськивающими на врачей торговцами снедью. Рядом с Сенной площадью, в Таировом переулке (пер. Бринько) находилась центральная холерная больница. Обезумевшая толпа ворвалась в помещение больницы и начала её громить. Докторов-отравителей избивали и выкидывали из окон, выгоняли больничную прислугу и ходячих больных, вместе с кроватями вытаскивали наружу лежачих, уничтожали все химикаты и лекарства. «В ком признавали «холерного человека», того до смерти затаптывали всей толпою. Холерные больницы и бараки разносились в клочья» (М. Раздольский; https://ihospital.ru/).

Император Николай I усмиряет толпу на Сенной площади. Рисунок 1856 г.

Полиция не вмешивалась и наблюдала за бунтом издали. К ночи волнение несколько стихло, но на следующий день на Сенной вновь собралась многотысячная толпа. О бунте доложили Николаю I, который пережидал эпидемию в Петергофе. Император с несколькими приближенными поспешил на площадь. Карета остановилась в гуще возбужденной толпы. Неожиданное появление царя вызвало у людей шок. Вокруг площади сосредоточились Сапёрный и Измайловский батальоны, а также взвод жандармов.

Из многих часто противоречивых воспоминаний очевидцев вырисовывается следующая картина поведения монарха. Одни очевидцы рассказывали о том, что Николай, встав в коляске во весь рост и покрыв бунтовщиков «площадной бранью», указал на Сенновскую церковь и громоподобно гаркнул: «На колени!», после чего тысячи людей бухнулись на колени и стали истово креститься на церковь, а потом покинули площадь.

Однако большего доверия вызывают свидетельства очевидцев, которые приводят краткую и пламенную речь самодержца, обращенную к бунтовщикам.

«До кого вы добираетесь, до меня ли? – воскликнул император. – Я никого не страшусь, вот я!..» Николай взял целую склянку лекарства от холеры и выпил ее. Лейб-медик Н.Ф. Арендт ужаснулся: «От такой дозы могут выпасть волосы и зубы у Вашего Величества!» Царь бросил ему: «Тогда сделаешь мне вставную челюсть! Не знаю, что страшнее, холера или дурь! – И продолжил свою речь к народу: – Вчера были учинены здесь злодейства, общий порядок был нарушен… Я пришёл просить милосердия Божия за ваши грехи; молитесь Ему о прощении; вы Его жестоко оскорбили. Русские ли вы? Вы подражаете французам и полякам; вы забыли ваш долг покорности мне; я сумею привести вас к порядку и наказать виновных. За ваше поведение в ответе перед Богом – я. Отворить церковь, молитесь в ней за упокой душ невинно убитых вами… Вы учинили здесь злодейство, здесь прогневали вы Бога. На колени, и просите у Всевышнего прощения!» – призвал он, поцеловал одного старика из толпы, что вызвало всеобщее умиление, слезы, крики «Умрём за батюшку царя!», и удалился в Петергоф.

Столица, а может, и страна была спасена от стихии. На этот раз сбылось пушкинское: «Не приведи Бог видеть русский бунт, бессмысленный и беспощадный!»

Всего от холеры в период эпидемии погибло 100 тыс. человек. Несколько бунтовщиков были арестованы и преданы суду.

Речь Диккенса в Ассоциации по проведению реформ (1855)

Писатель-прозаик, классик английской литературы Чарльз Диккенс (1812–1870) знаменит также и как яркий публицист, автор многочисленных статей и речей, вызывавших сильный резонанс в обществе. 27 июня 1855 г. Диккенс произнес политическую речь на собрании Ассоциации по проведению реформы управления государством (Соединенного Королевства Великобритании и Ирландии).

Во время выступления Чарльза Диккенса – «Несравненного» – аудитория замирала, взрывалась смехом, разряжалась аплодисментами и криками «браво», умывалась слезами и впадала в транс. Всякое выступление писателя было театром одного актера. Не важно, по какому вопросу выступал Чарльз, рассказывал ли он свою «Рождественскую песнь в прозе», которую знал наизусть (он обладал феноменальной памятью), или выступал с сатирической речью, напоминавшей памфлеты Дж. Свифта.

Как-то на публичном чтении (Диккенс читал свой роман «Дэвид Копперфилд») побывал русский очеркист В.П. Боткин. Это было даже не чтение, вспоминал Боткин, это был рассказ, который доставил ему «одно из величайших литературных наслаждений», какие «когда-либо случалось испытать». «И это исполнено такого несравненного очарования, о котором не может дать даже приблизительного понятия никакое чтение, уже по тому одному, что всякое чтение имеет в себе что-то охлаждающее. Вот это-то соединение таланта творческого, поэтического таланта с талантом актера и есть величайшая редкость».

Такие же ощущения возникали у слушателей, когда Диккенс произносил свои речи. Часто выступавший против правительства, Чарльз считал кабинет министров собранным из самых разнообразных по своему происхождению и качеству кусков; плохо пригнанных друг к другу, готовых в любую минуту развалиться на части. Писатель не призывал к революционному сносу общественной и государственной системы, а был сторонником реформ и преобразований сверху. При этом в романах и речах он ставил одну цель – возбуждать ненависть к социальной несправедливости и подвигать людей к милосердию и добру.

После поражения европейских революций 1848–1849 гг. английские власти подавляли всякие передовые общественные движения и идеи. В эти годы Диккенс растерял все свои иллюзии и, продолжая верить лишь во всемогущество литературы при обличении пороков общества, стал гневным сатириком и пессимистом. Надо заметить, однако, что сегодня писателя почитают не как обличителя несуразностей и противоречий жестокой жизни, которых заметно прибавилось в XX в., а как великого юмориста.

Памятной стала политическая речь, произнесенная Диккенсом 27 июня 1855 г. на собрании Ассоциации по проведению реформы управления государством. Оратор выступил в ней с резкой критикой премьер-министра Великобритании лорда Пальмерстона, парламента и всей английской бюрократической машины. Чарльз уподобил кабинет министров артистической труппе, разыгравшей спектакль под руководством премьер-министра. Так, писатель дал сдачу лорду за то, что тот назвал собрание Ассоциации в помещении театра Друри-Лейн «любительским спектаклем». Речь переполнена сарказмом. «Официальный спектакль, до руководства которым снизошел благородный лорд, так нестерпимо плох, механизм его так громоздок, роли распределены так неудачно, в труппе так много «лиц без речей», у режиссеров такие большие семьи и так сильна склонность выдвигать эти семьи на первые роли – не в силу особенных их способностей, а потому что это их семьи, – что мы просто вынуждены были организовать оппозицию. «Комедия ошибок» в их постановке так смахивала на трагедию, что сил не было смотреть. Поэтому мы взяли на себя смелость поставить «Школу реформ».

Но обратимся ещё к одному отрывку из речи:

«Когда газета «Таймс» печатала почти невероятные разоблачения в связи с преступной неразберихой, злонамеренно создаваемой безответственными чиновниками и приведшей к тому, что на всей земле у Англии не оказалось врага и вполовину столь грозного, как она сама, и столь же способного ввергнуть ее храбрых защитников в ненужные страдания и гибель, – в то время я полагал, что угрюмое молчание, охватившее страну, свидетельствовало о самой черной за много лет странице в жизни великой нации. (Крики, возгласы.)

Видя, как стыд и негодование накипают во всех слоях общества и этот новый повод для раздоров прибавляется к невежеству, нужде и преступности, которые и без того составляют достаточно шаткую основу нашей жизни; как парламент лишь очень редко и приблизительно выражает общественное мнение и сам, очевидно, к общественному мнению не прислушивается; как правительственная и законодательная машина крутится вхолостую и люди соскакивают с нее и отходят в сторону, словно предоставляя ей довершить то, что ей еще осталось, – разрушить самое себя, после того как она разрушила столь много дорогого их сердцу, – видя все это, я полагал и полагаю, что единственный здоровый оборот, который могут принять дела при таком опасном положении, это – чтобы народ пробудился, чтобы народ сказал свое слово, чтобы объединился, вдохновленный патриотическими и лояльными чувствами, для достижения великих мирных конституционных перемен в управлении его собственными делами. (Одобрительные возгласы.) В такой серьезный момент возникла эта Ассоциация, и в такой серьезный момент я вступил в нее…