100 великих речей - Ломов Виорэль Михайлович - Страница 29

Организовав «нашествие двунадесяти языков», Наполеон Бонапарт «понёс знамя Свободы» в Россию во главе 450-тысячной армии (по некоторым данным, ок. 600 тыс.). Император французов никак не предполагал, что ему придется возвращаться с позором той же самой дорогой, без пушек, стягов и лошадей, да еще подгоняемым «дубиной народной войны». От Великой армии к концу похода осталось всего 25 тыс. человек. Вручать бронзовые медали «За взятие Москвы», отчеканенные на императорском монетном дворе, было некому и не за что.

Отступив до русской границы, Наполеон чудом избежал окончательного разгрома при переправе через Березину 27–28 ноября. Получив сообщение о попытке переворота в Париже и желая собрать новые войска, полководец простился со своими маршалами и 5 декабря укатил в Париж. За два дня до этого он продиктовал последний, 29-й бюллетень Великой армии в её русском походе. В нем он сообщал о безуспешном завершении кампании и поражении на Березине, объясняя это резким понижением температуры, из-за чего погибли лошади и пришлось уничтожить артиллерию и обоз. Великой армии уже не было, но для успокоения Европы сообщалось, что «здравие Его Величества находится в самом лучшем состоянии».

16 декабря бюллетень был опубликован в Париже и вызвал всеобщее недоумение, негодование и шок. А через два дня в столицу пожаловал и сам император. «Наполеон принял своих министров, Государственный совет и сенат… О русском походе говорил вскользь; не удостаивая подробными объяснениями. Прежняя лесть, прежнее низкопоклонство встретили его среди сановников и царедворцев… Наполеон в своем отчете коснулся войны с Россией, и тут ясно обнаружилось, что он опять тешит себя иллюзией… будто можно еще и теперь заключить с Александром мир, разыграв партию вничью» (Е.В. Тарле).

«Война, которую я веду с Россией, – есть война политическая, – заявил император. – Я воевал без злобы. Я желал избавить Россию от зол, которые она сама на себя навлекла. Я мог бы вооружить против неё наибольшую часть её народа, провозгласив свободу рабов. Множество деревень просило меня об этом.

Но когда я узнал, в какой грубости пребывает этот многочисленный класс русского народа, я отказался от этой меры, которая столь многие семейства обрекала на смерть и самые жестокие мучения. Моя армия понесла потери, но это от преждевременно наступившей суровой зимы».

(Текст этой речи был напечатан на русском языке в 1888 г. в журнале «Русская старина».)

Встреча Наполеона с сенаторами. Художник Р.Т. Бертон. Начало XIX в.

Вот, собственно, и всё объяснение доблестного полководца. Из него европейцы поняли главное: война с диким русским народом, сражавшимся «не по правилам», пребывавшим в жестокой «грубости» и в условиях жестоких морозов, никак не отвечает их европейским стандартам существования и ведения «политической» войны.

Историки предложили несколько трактовок этого выступления, но оно и так прозрачно – это небрежное оправдание воителя, презиравшего сенаторов и всех тыловых крыс. Наполеон был более велеречив, когда во время своего бегства завернул в Варшаву и обратился к польским министрам с речью. Тогда он сказал (с сокращениями): «Никто не мог предвидеть несчастных следствий сего похода, который начат был столь славно… Я не был бит русскими; но меня стихии преодолели. И в съестных припасах не терпел я недостатка; а только ужасный холод был причиною моего несчастия… Солдаты просили меня удалиться из армии, присутствие мое при ней более не нужно. Армия теперь не слишком велика, и мои генералы могут довести ее… Буду продолжать путь свой до Парижа. Я неожиданно упаду, как бомба, среди ночи; поутру все изумятся моему возвращенью, так что в столице и во всей Франции только об этом и говорить станут, и скоро забудут прошедшее. Мне надобны деньги и руки; спешу достать себе то и другое. Я приготовлю новую армию из 300 000 человек, будущею весною выступлю с нею в поход и истреблю москвитян. Я чрезвычайно доволен польским войском; никакое другое не может с ним сравниться в мужестве, терпении и воинском порядке… Французская армия уже не то, что она была прежде. Она забыла подчиненность; я не хочу знать ее более. Будьте уверены в моем покровительстве; я никогда вас не оставлю».

Эту речь, исполненную лжи и лицемерия, поляки проглотили, как наживку – ведь был обещан реванш за случайное и временное поражение. Но не суждено было императору французов вести поляков и другие «языки» на «Московию», пришлось отречься от французского трона в 1814 г. и отплыть на Эльбу.

Искренен был Наполеон, пожалуй, только когда прощался со Старой Гвардией. «Прощайте, мои дети! – сказал он седоусым гвардейцам. – Вы всегда останетесь в моей памяти; так помните меня!» Впрочем, и здесь воитель больше напомнил античного титана Сатурна-Кроноса, пожравшего своих сыновей.

Речь Боливара в Ангостуре (1819)

Государственного деятеля, национального героя сразу нескольких государств, организовавшего и возглавившего в 1809–1824 гг. борьбу испанских колоний за независимость – Симона Боливара (1783–1830) называют творцом Латинской Америки. Повстанцы под командованием генерала Боливара в 472 сражениях освободили от владычества метрополии испанские колонии (за исключением Бразилии). 15 февраля 1819 г. в городе Ангостуре, временной столице освобожденных провинций, на заседании Национального конгресса Симон Боливар изложил основные положения предложенной им конституции Венесуэлы. Эта речь во многом определила судьбы стран и народов Латинской Америки.

В книге «Дипломатия Симона Боливара» историк А.Н. Глинкин пишет, как в 1805 г. 22-летний Симон Боливар вместе со своим наставником, венесуэльским философом и просветителем Симоном Родригесом, гуляя по Риму, поднялись на Монте-Сакро (Святой холм). «В Древнем Риме человек, укрывшийся на этом холме, считался неприкосновенным. Поэтому холм служил прибежищем для плебеев, бежавших от непереносимого гнета римских патрициев. По ассоциации мысли Боливара обратились к родной Америке. «Клянусь богом моей семьи, – произнес Боливар, упав на колени и сжав руку Родригеса, – клянусь моими родителями и честью… что душа моя не обретет покоя, пока не будут разорваны цепи, которыми испанская корона опутала мою родину».

Этой клятве Боливар был верен 25 лет, как и утопической цели – создать на территории Латинской Америки единое могущественное, многонациональное государство. Основанные Боливаром государства-колоссы – вице-королевство Рио-де-ла-Плата и Великая Колумбия еще при его жизни стали рассыпаться. Первое – на современные Аргентину, Уругвай, Парагвай и Боливию, второе – на современные Колумбию, Венесуэлу, Эквадор, Панаму. «Народы разбежались по своим закуткам и со временем были порабощены транснациональными корпорациями. Из рабской нищеты они не в силах выбраться по сей день – слишком слаба экономика малых одиночек» (В.Н Ерёмин). После этого Боливар ушел на покой, «отказался от своих земель, домов и даже от государственной пенсии – и целые дни проводил, созерцая из окна живописные пейзажи… Сьерра-Невады», пока (предположительно) туберкулез не унес жизнь генерала 17 декабря 1830 г.

Но обратимся к речи Боливара. В 1819 г. его венесуэльская армия, одержав ряд побед, захватила город Ангостуру, ставший на время столицей освобожденных территорий.

К тому времени Симон Боливар прославился как неутомимый воитель, познавший радость побед и горечь поражений, которого современники сравнивали с Наполеоном Бонапартом.

Америка и Европа охотно внимали «обращениям к нациям всего мира», в которых Боливар разоблачал преступления колонизаторов. Генерал был знаменит и как дипломат, склонивший на свою сторону многих правителей, и как оратор, речами привлекший в свои отряды тысячи новобранцев.

В Ангостуре Боливар созвал Национальный конгресс для учреждения республики, которая должна была основываться на суверенитете народа, гражданских правах, отсутствии сословных привилегий. Реформатор предполагал в кратчайшие сроки преодолеть вопиющую пропасть между коренными испанцами и креолами (детьми европейцев, родившихся в Америке), с одной стороны, и индейцами, неграми, метисами, мулатами – с другой.