Яд минувшего - Камша Вера Викторовна - Страница 43

Заговорщица Айрис каждый день выезжала «навстречу Реджинальду», а по вечерам если не грызлась с маменькой, то расписывала будущую жизнь с Эпинэ. Луиза слушала, готовясь хватать заговорщицу за хвост, а Эйвон вздыхал и бормотал о заповедном утесе. Это было забавно…

Госпожа Арамона выглянула из-за камней и тут же увидела сутуловатую спину: Эйвон впился взглядом в полуразрушенную лестницу. Бедняге и в голову не пришло, что его дама пройдет вдоль обрыва. Дурак! И она дура, что на старости лет потащилась на свидание. Да еще в сапожках для верховой езды.

Ларак подошел к самому краю площадки и замер. Облезлый граф с больным желудком, возмечтавший о вдовой капитанше, двадцать лет сохнущей по герцогу… Ну и пусть! Женщина с силой сжала губы, чтобы они покраснели, – еще один маменькин секрет, хмыкнула, вытащила из-под капюшона пару прядок и покинула свое убежище.

2

– Это вы? – Умный вопрос, ничего не скажешь. Нет, не она, а Беатриса Борраска!

– Разумеется, я, – с достоинством, как и полагается уважающей себя даме, произнесла капитанша. – Я перешла ручей.

– Но там так опасно! – разволновался Ларак. – Тропинка в нескольких местах осыпается.

– Я не заметила, – колокольное дребезжание нужно забыть и побыстрее, – дорога была такой красивой.

– Обопритесь на мою руку, – взгляд Эйвона стал еще более собачьим, чем всегда, – я покажу вам Камень Окделлов.

– О, я так давно мечтаю его увидеть. – Да провались он, этот камень, вместе со всем Надором!

В глазах Ларака вспыхнул благоговейный огонь:

– Будущий Повелитель Скал, – выдохнул влюбленный, – в ночь совершеннолетия проводил время прикованным к родовому камню. В полночь к нему приходил глава Дома и задавал Великие Вопросы. Сын отвечал, а ответив, приносил клятву Скалам. Последним, кто прошел посвящение, был Алан Святой.

– Оказаться здесь, ночью, одной… – Чего еще ждать от Окделлов, но какой повод испугаться. – Граф, я бы умерла от страха.

– Вы – женщина, – возвестил Эйвон, – ваш удел – красота, робость и слабость, а удел рыцаря – служение Создателю, сюзерену и возлюбленной.

Видел бы несчастный, как робкое создание колотило законного супруга и рвало патлы кухарке. Или как волокло с пожара суконный скаток.

– Не все женщины слабы, – капитанша поправила «непослушный локон», – ваша племянница сильней многих рыцарей.

– Мирабелла слишком много страдала, – заученно пробубнил Ларак. – И потом… Я ее называю кузиной, это более сообразно ее… положению. Сударыня, мы пришли. Вот он!

Знаменитый камень оказался здоровенным валуном, украшенным позеленевшими кабаньими головами, одна из которых все еще сжимала в пасти кольцо. Подслеповатые злые глазки смотрели подозрительно, и незваная гостья торопливо отвернулась. Легендарные вепри до отвращения напоминали тварей, украшавших маменькин комод, которого маленькая «Улиза» боялась до дрожи. Ей казалось, что внутри живет кто-то страшный, он рано или поздно вылезет и всех сожрет, а вот госпожа Кредон деревянное чудище прямо-таки обожала. Луиза не удивилась бы, узнав, что маменька поволокла комод с собой, но, если господин граф заставил-таки любовницу все бросить, ему по гроб жизни обеспечены тяжкие вздохи и слезки на ресницах. Что такое спасенная жизнь в сравнении с пропавшей мебелью? Ерунда!

– Потрясающее зрелище! – голосом нищего на паперти пропел Эйвон. – Не правда ли?

Надо было ахать, а в голову, как назло, не лезло ничего подобающего.

– Я вижу, вы потрясены…

Госпожа Арамона пошевелила негнущимися пальцами ног. Правильно, что временем любви считают весну, весной ничего не обморозишь, и каштаны на голову не сыплются. Благородный влюбленный терпеливо ждал, глядя то на святыню, то на свою спутницу.

– Страшно подумать, что видел этот утес, – выдавила из себя капитанша, представляя себя прикованной к маменькиному комоду. – Но как вышло, что после Алана никого не привязывали?

А стоило бы. Не к скале, так к комоду, но на целую ночь, вдруг бы да помогло!

– Алан погиб, когда его сыновья были совсем детьми. – Обычная скорбь на худом лице Ларака стала вселенской. – Он унес тайну в могилу, а его старший сын принял смерть вдали от Надора. Мой предок Люсьен Ларак привез малолетнему племяннику снятый с убитого родовой медальон, но это все, что он мог.

Ну отчего же, еще можно было приковать нового Окделла к скале и приковаться рядом со всеми чадами и домочадцами. Каменюк здесь хватает, и вообще, собирается граф объясняться или нет? Холодно же!

– Рядом с этим камнем я чувствую себя совсем маленькой. – Это даже не вранье, гаже этих замшелых булыжных морд только маменькины, деревянные. – Мне страшно!

– Как тонко вы чувствуете, – восхитился Ларак. – Поверьте, это дано немногим.

– Вы слишком добры. – Нос у нее, без сомнения, красный, но влюбленным рыцарям красные носы не страшны. – Неужели вас не пугают эти звери?

– Мы часто бывали здесь с Эгмонтом, – завел свою песню Эйвон, и Луизе захотелось его стукнуть. Капитанша уже не могла слушать про придурка, превратившего Надор в смесь склепа с сараем, а здешние обитатели всё долдонили и долдонили про то, как покойный гулял, спал, ел… Странно, что им с Селиной до сих пор не показали ночную вазу, осененную великим страдальцем.

– Сударь… – Отвалятся пальцы или нет? – Эгмонт Окделл мертв, но вы живы, так возблагодарите за это Создателя.

– Я понимаю. – Эйвон вздохнул, как уставшая лошадь, – я слишком часто вспоминаю Эгмонта, но его жизнь придавала смысл и моему существованию. Мир несправедлив, великие погибают, а ничтожества продолжают влачить тяготы бытия. Их удел – оплакивать невосполнимую потерю.

Если б невосполнимую! Красотун Альдо на пару с сынком проклятущего Эгмонта восполняют так, что выходцам тошно.

– Скажите, граф, – еще немного, и она удерет, а Ларак пусть ловит вчерашний день сколько хочет, – вам не надоело быть родичем покойного герцога?

– Я знаю, что недостоин его, – испугался граф, – я… Я говорю об Эгмонте не потому, что хочу подняться в ваших глазах.

Закатные кошки, чтоб подняться в ее глазах, нужно скакать за помощью к Савиньяку, а не ныть о незадачливом заговорщике. Жаль, нельзя заткнуть дурня своими покойниками: Ларак ей про Эгмонта, она ему про мужа-выходца. Вот разговорчик бы вышел!

– Я вижу в вас графа Эйвона, – решила проявить милосердие капитанша, – но я слышала от слуг, что здесь встречаются призраки.

– О да, – воспрянул Ларак, – я своими глазами видел тут людей с мечами. Это был самый несчастный день в моей жизни!..

И надо ж было ей сунуть палку именно в это дупло, теперь придется слушать, но призраки – это последнее, на что ее хватит. После призраков – в трактир! К горячему вину, мягкому хлебу и мясу, сочному, с хрустящей корочкой, на подушке из жареных овощей…

– Сударь, – не подхлестнешь, до вечера не начнет, – когда это было?

– Восемь лет назад, – с готовностью начал Ларак. – Эгмонт повел войска на соединение с Эпинэ. Мои родичи, друзья ушли сражаться за свободу, а я остался в Надоре. Госпожа Арамона, я никому об этом не рассказывал. Никому!

– Даже вдовствующей кузине? – подняла голову обитавшая в Луизе гадюка. – Неужели вы так скрытны?

– Никому, – простодушно подтвердил Эйвон, – но вам я расскажу все. Я был болен, но тревога и сознание собственной никчемности были страшнее болезни. Я не находил покоя, и ноги сами принесли меня сюда, на любимую скалу Эгмонта.

Небо покрылось тучами, вставал туман, было тяжело дышать. Я устал и присел на один из валунов, потом встал, чтобы идти дальше, и вдруг увидел человека. Он стоял на такой же высоте, что и я, и смотрел мне в лицо.

Незнакомец был в цветах Дома Скал, и я решил, что это гонец, поднявшийся за мной, но не желающий прерывать мои размышления. Я его окликнул, он не ответил, тогда я пошел к нему; он тоже двинулся мне навстречу, повторяя мои шаги, движения, жесты…

Когда между нами осталось всего нескольких шагов, я узнал самого себя. Признаюсь, я испугался, но постарался этого не показать. Я протянул к своему двойнику руку, он сделал то же, я закричал, и эхо четырежды повторило мой крик. Меня охватил ужас, не понимая, что делаю, я выхватил шпагу. В ответ призрак обнажил свой клинок, и тут я увидел, что это уже не я, а Эгмонт. Он смотрел на меня, я на него… Не помню, сколько это длилось, потом мне в глаза ударил солнечный луч, показавшийся алым. На мгновенье я ослеп, а когда снова смог видеть, призрак исчез.