Яд минувшего - Камша Вера Викторовна - Страница 17

Представители славного дома Алва в Талиге всегда были на слуху, а про нынешнего наследника соберано и вовсе чудеса рассказывали. Стивен в них долго не верил, но потом их полк зажали на узком каменистом берегу… И вот теперь сегодняшнее!

Капитан только и мог, что хлопать глазами, пытаясь понять, какие демоны обуяли рэя и что теперь будет. На глаза попалась брошенная труба. Поднял, осмотрел. Надо же, цела – удачно упала, несколько царапин не в счет. Ладно, Алва Алвой, собственных дел никто не отменял.

Чужое стекло сразу бросило в глаза гайифские знамена. «Павлины» вздумали еще раз испытать удачу, а значит, все лишнее – прочь. Может, хоть теперь мы, наконец, этих тварей сломаем?

3

Удар. Страшный, непонятный, будто сердце выдрали… Больно. Что же это такое, твари вы закатные?! А, что бы ни было… не умирать же.

Откуда и как взялся холод, разом выморозивший все, и даже солнце, Алонсо не понимал, просто он должен был согреться. Немедленно. То бишь схватиться с врагами и их убить, но сгрудившиеся в баталии сине-зеленые пехотинцы не годились. Не то. Нужны другие.

Маркиз Алвасете впился взглядом в поле боя и почти сразу увидел, что искал. Большой генеральский штандарт, под ним – компания разодетых «павлинов», а чуть впереди около сотни всадников. Охрана? Плевать. Как смог разглядеть? Тем более плевать, но если немедленно не добраться до этих красавцев и не отправить их в Закат, тебе конец – или с ума сойдешь, или душа разорвется, а может, и всё разом.

Ни свихнуться, ни сдохнуть до победы Алонсо себе позволить не мог, значит, он не свихнется и не сдохнет. А то, что добыча прячется чуть ли не в самой середине вражеских построений, не беда, достанем.

Где он и что и зачем творит, Алва осознавал полностью, и при этом от него не осталось ничего, кроме спелёнатой холодом боли и рассудка, пока еще живого. Привычное к передрягам тело действовало безупречно. Бережно, но быстро направляло жеребца вниз по склону, подавало знак эскорту, вглядывалось в разрыв между своими, для начала своими, пехотинцами…

Пора. В правой руке поводья сменяются клинком, ноги отдают нужный приказ, и ставшие единым целым человек и конь несутся вперед. Там промежуток в линии сражающихся баталий и почти такой же – у гайифцев. Это дорога вглубь чужих порядков, если не медлить, выйдет добраться до ничего не подозревающих мерзавцев и убить.

Яростно ржет, заводясь на скаку, Лирио, но это кстати; впереди блестит вода, бьет по глазам ядреная болотная зелень. Прыжок через ручей и дальше диким галопом по затопленному войной и солнцем полю. Те, кто мелькает по сторонам и мгновенно исчезает позади, не нужны. Это люди, но могли быть и камни, и деревья… Они есть, их нет, они не важны, сами не лезут, не мешают, и ладно.

Взгляд выискивает и безошибочно находит дорогу. Лирио рвется изо всех сил, вытягивается почти в струну, огибает очередную толпу паонского сброда, и на пути встает шеренга белых с золотом всадников. На одинокого чужака имперцы смотрят сперва с любопытством и удивлением, потом начинают беспокоиться, но осознать происходящее не успевают, а смерть уже рядом.

Ближайшие двое. Левый лишь тянется к ольстре, правый уже ухватился за эфес, только поздно. Мориск привычно чуть укорачивает шаг, чтоб хозяину было сподручней, клинок очерчивает сияющий круг, во все стороны брызжет кровь. Тела неудачников еще падают, а Лирио уже проскочил дальше, и словно бы чужое сознание бесстрастно отмечает – вот она, цель. Добрался.

Ветер шевелит полотнище с синим павлином и золотыми розами, под ним несколько пестро-блестящих господ да свора господ поскромнее-помельче. Таращатся на вынесшийся из ниоткуда смерч, кто-то тычет вперед подзорной трубой… Сзади накатывает знакомый рев. Молодцы парни, вовремя догнали. Теперь не нужно прорываться, и выбирать не нужно, так что, друг мой гривастый, помедленней, хозяину нужны все.

Галоп Лирио становится короче. Кинувшаяся спасать начальство охрана сшибается с подоспевшими эгуэстрос. Не осилят, куда им… Это так странно – рубить наотмашь, не чувствовать отдачи и при этом видеть, как некто в вороненых доспехах крутится посреди гайифского птичника, рассыпая смертельные удары, серебристый мориск, чем может, помогает хозяину, а рядом мелькают родные синие плащи.

Он не может этого видеть, он это видит. Как? Потом, все потом! А «павлины» не были готовы к встрече с таким зверьем чуть ли не в середине своих порядков, они чувствовали себя в безопасности. И умирали, не успев узнать, кто принес им смерть. Жаль, лучше бы поняли, особенно вот тот, с орденской цепью… Кавалер Большой Паонской Звезды бесславно и безропотно отправляется в Закат, к тварям, зато осанистый полковник шарахается за флагшток. Прикрыться знаменем – это так по-имперски…

Лирио сносит сразу двоих, и знаменщика-часового, и труса, наперерез выскакивает кто-то тощий в белом! Развернуться, насадить на острие, оглянуться в поисках следующего… Что, все? Так и есть – последняя жертва, какой-то адъютантик, соскальзывает с клинка и валится вниз, подведенные на паонский манер, уже незрячие глаза таращатся на полуденное солнце. Вокруг только свои, зато дальше…

Пехотные командиры гайифцев, поначалу обалдевшие от столь наглого вторжения, похоже, очнулись. Зашевелились и начали смыкаться ближайшие баталии, затрещали первые выстрелы, но прорубаться сквозь чужие ряды Алонсо больше не собирался. Исступление ушло, быстрота взгляда и мысли – нет. Остался и въевшийся в грудь холод, но он почти не мешал.

Идти лучше там, где тебя не ждут. Выкинуть зрительную трубу было несусветной глупостью, но то, что путь назад перекрыт, видно и так, а вот впереди проход еще остается. То ли не успевают, то ли медлят со страху.

Трепануть по шее коня, бросить подоспевшему адъютанту:

– Зови!

Переливчатый алвасетский свист разрывает шум боя, не додравшийся Лирио встает в свечку и коротко, громко ржет, дескать, вперед, за мной! Ну давай, дружище… Жеребец легко перемахивает расфуфыренные трупы, походя топчет чужое знамя, не нарочно, но так Великому Павлину и надо.

Эгуэстрос, на ходу подбирая немногих своих раненых или спешенных, мчат за вожаком. Сине-зеленые баталии сдвигаются, но медленно, мушкеты раз за разом выдыхают дым, свистят пули, но свою ты никогда не услышишь, только чужие.

Вновь ставшее горячим солнце уходит за спину, в лицо бьет ветер. Хорошо, что он вернулся, как и запах дыма, грохот копыт, треск выстрелов… Когда война вдруг перестает кричать, становится жутко.

4

По-настоящему сломать вражеский строй и в этот раз не получилось, но отбросили «павлинов» изрядно. Смешав ряды, сине-зеленые убрались на «свою» сторону ручья, и теперь имперские офицеры спешно наводили порядок в упавших духом баталиях.

У талигойцев с духом к полудню выровнялось, но отдых требовался и им, да и насчет порядка… В последнем натиске рота Хейла, слава Создателю, в толпу не превратилась, но позлился и поорал капитан изрядно, а некоторых особо дурных пришлось и затрещинами в себя приводить. Ничего, опомнились, но вот ведь насмешка какая – в этой битве больше приходилось своих гонять, а с имперцами хорошо, если полудюжиной ударов обменялся. Даже непонятно, убил кого или так… подранил. Пожалуй, того тощего сержанта с алебардой получилось приложить как следует. Сначала по локтю, а потом и в бок достать – ну невзлюбил с некоторых пор Стивен алебарды и их обладателей. Потом был пикинер без пики, зато с тесаком, но этот как-то быстро канул за спины товарищей…

– Ты как? – Варден, о котором Хейл уже начинал беспокоиться, вывалился откуда-то слева и теперь созерцал командира, словно мерку снимал. – Живой?

– Похоже на то, – хмыкнул Стивен, вытирая пот с лица и одновременно размазывая по нему же пороховую копоть.

– Не врешь? Выглядишь, прямо скажем, не очень.

На такое можно лишь отругнуться, и Хейл отругнулся, заодно убедившись, что не сорвал на своих остолопов голос. Проверить по-быстрому, не случилось ли в горячке боя чего незамеченного, правда, тоже решил. Голова, шея, плечи, руки, торс, ноги… Вроде бы цел, хотя крепкая кожаная куртка на плече и продрана. Спасибо, сама рука в порядке… Кто и когда сумел зацепить, и вообще, имперцы это или свои в толчее, было решительно непонятно. Ладно, это не так уж и важно, раз собственная шкура даже не поцарапана.