Барышня ищет разгадки (СИ) - Кальк Салма - Страница 28

— Естественно, я тоже буду. И доложу, что от вас никакого толка, — сообщил он мне.

— А вот от кого сколько толка, решать не вам, — почему-то он меня сегодня даже не особенно бесил.

Иван Дмитриевич подтвердил — следов на теле нет, крови в теле нет тоже. Самый наш случай.

— Там никто ещё не надумал дежурить ночами на улицах? — спросила я позже, когда мы с Брагиным и Василием пили чай в кабинете.

— Пантелеев собирается организовать. Говорит — якобы поиски сбежавшего опасного преступника. Но преступник не так опасен, честно говоря, преступник будет стараться сбежать, а наш неведомый враг хочет чего-то другого.

— Может, он просто маньяк? Хочет убивать, и всё? Или того хуже, нездоровый маньяк, который находит удовольствие в том, чтобы убивать определённым образом?

— Тут вам, магам, должно быть лучше видно — кто и для чего готов так убивать, — сказал Брагин.

— Сказать честно, я не знаю. Но я недоучка, — честно призналась я. — Меня натаскали на практическую работу, а вот теоретических знаний недостаёт.

— Практическая работа у нас сейчас главное, — кивнул Брагин. — Вы хотя бы можете делать то, что нужно, и там, где у Михаила Севостьяныча руки не дотягиваются.

Это точно, это точно. Более того, мы ещё и чай не допили, а сверху пришел Иван Быстров, здешний целитель, и сказал, что меня ждут в Медведниковской больнице — у них там тоже есть умершие, которых бы допросить.

В этой больнице я ещё пока ни разу не была, и более того — это ж другой берег, дошло до меня.

— Как проще всего добраться? Сама не смогу, прямой дороги не знаю, — оглядела я коллег.

— Сейчас найдём извозчика, — кивнул Василий, подхватил тулуп и выбежал.

Вернулся через несколько минут, я как раз оделась, и сказал, что меня ждут.

Меня и впрямь ждал извозчик — правда, с санями, а не с каким не с экипажем. Ну, как есть. И добирались изрядное время — пока до берега, пока по льду, а там ещё и на горку нужно было взобраться. Ничего, осмотрюсь, запомню место, и в следующий раз уже доберусь сама. А пока я сунула извозчику рубль, поблагодарила и пошла в ворота.

Местная амбулатория, судя по вывеске, работала с утра и до обеда, так что огромной очереди на приём я не увидела. Но всё равно вошла внутрь, и спросила у женщины, которая мыла пол, где найти какого-нибудь врача, любого.

— А вон там, по коридору, дверь раскрыта, — показала та.

За раскрытой дверью я увидела кабинет, в нём беседовали двое мужчин.

— Добрый день, я Филиппова из магической управы, мне сказали, что меня ждут.

— Ольга Дмитриевна? Весьма, весьма приятно, здравствуйте, — тот, что был постарше, поклонился. — Я Резников, здешний врач. Вообще у нас тут отделение для хроников, чтобы дышали, значит, сосновым хорошим воздухом, но и обитатели Глазковского предместья приходят лечиться. А ещё и станция, понимаете ли, и работники железной дороги тоже приходят.

Так и оказалось — накануне привезли двоих жителей Глазково, пострадавших в трактирной драке. Обоих спасти не удалось, потому что дрались не только кулаками, а ещё и нож у кого-то был, оба скончались, и по правилам требовался посмертный допрос. Что ж, дело такое, нужное. Я расспросила обоих — отвечали, как миленькие, и зачем их накануне в трактир понесло, и из-за чего сцепились, и кто там ещё был, и кто ещё пострадал. Прямо сказать, мне так много и не нужно было, но — записала, потом оформила заключения, как полагается, и отбыла домой, потому что уже вполне так смеркалось.

Дома нашла мир и спокойствие. За столом на кухне при свете неярких магических огней сидели обе мои хозяйки, Варфоломей и Алёшка. Неспешно пили чай, а Надежда рассказывала какие-то новости. Я поздоровалась, пошла к себе переодеться из рабочего, а когда вернулась, то сначала прислушалась.

— Так Леночку-то эту нашли тут совсем близёхонько, от нас два дома до Арсенальной, а потом на той стороне ещё один дом — а возле него она и лежала, сердешная, а я ж её видала вот совсем недавно, третьего дня, что ли.

— Это что ль та, которая в трактире мужиков искала? — поджала губы Лукерья. — Ну так доходилась, в таком деле долго не живут, особенно в городе. А ты зачем с ней водилась? — и глянула на Надежду так суровенько.

— Жалела я её. У меня-то хоть есть, где жить, и что поесть, и родня вся, и ты вот тут, и те, что в Тельме остались, и служба не тяжёлая. А у ней как мамка с тятькой померли, так и не было никого.

— Что ж она в люди-то не пошла? — сощурилась Лукерья.

И тут я вмешалась.

— А в люди никто не возьмёт без рекомендаций, — покачала я головой. — Знаю, проходила всё это, уж полтора года тому. И если бы не случай, тоже не известно ещё, что бы со мной было сейчас.

Это уже после того, как я у Софьи послужила, меня были готовы брать в другие дома, даже и выбор был, помнится. А теперь я и вовсе барышня с жалованьем за непростую работу.

— И что же, помогли вам? — глянула на меня Лукерья.

— Доктор Зимин помог, порекомендовал. А потом оказалось, что я маг редкой направленности, и Матвей Мироныч отправил меня учиться, чтобы я выучилась и вернулась.

Подумала, что о Софье Людвиговне и её кончине говорить не следует.

— И хорошо, что вернулась, что там делать, в той Москве? — подмигнул мне Варфоломей. — А с девицей-то гулящей что стряслось?

Надежда обрадовалась — снова все смотрели на неё.

— Так её ж чудище заморское сожрало.

Какое ещё чудище? Я, видимо, так смотрела, что все заметили.

— Чем-то ты, Наденька, нашу Ольгу Дмитриевну-то поразила в самые печёнки, — сказал Варфоломей.

— И что за чудище, позвольте узнать? — спросила я, усаживаясь за стол.

Надежда тут же поставила передо мной тарелку жареной на сале картошки, да с традиционными огурчиками и капустой. И хлеб свежий с маслом. И горячий чай, да с плюшками — пальчики оближешь, в общем. Я ела да нахваливала, да поглядывала на Надежду, которая несколько смутилась от вопроса, но потом воспрянула духом и спросила, на моё удивление, Лукерью.

— Помнишь, тёть Луш, у нас дома ещё тогда был случай, когда везли такое чудище по железке в Россию, из-за моря далёкого да ажно до самой Москвы, и оно на станции клетку перегрызло, вырвалось и сбежало, и потом жандармы умаялись его ловить?

— Вспомнила тоже, это ж когда было! — отмахнулась Лукерья.

— Нет уж, рассказывайте, — я отдала Надежде пустую тарелку.- Потому что мы тут, понимаете ли, голову ломаем, кто да что, а у вас, оказывается, есть ответ?

— Наверное, Надежда Николаевна сама наблюдала то чудище? Или его жертв? — вкрадчиво спросил Алёшка.

Явно у барина своего манер набрался, паразит. А Наденька-то наша Николаевна вспыхнула, как тот маков цвет, и заговорила.

— Так ейными жертвами-то потом ещё две али три зимы детей пугали, чтобы ну, на улице-то не бегали затемно, домой шли, так и говорили — чудище заморское загрызёт. И так загрызёт, что ни кровиночки в тебе не останется. Будешь, значит, лежать, весь холодный-холодный, и позовут тебя — а ты не отзовёшься, и солнышка не увидишь, и только молиться за тебя и останется. Ну а кому захочется, чтобы за него только молиться осталось?

— И кого загрызло то чудище? — нужно же знать.

— Так троих загрызло, и двое были здоровые мужики, отбились бы запросто, если бы это был человек! А то ж чудище, сила-то евонная нечеловечья, от неё никак не отобьёшься, это все знают.

— А третий?

— А третий был третья, Василиса Лаптева, от полюбовничка ночью бежала и попалась. Загрызли — и всё. А опосля те, кто вёз то чудище, сказали — ему, мол, питаться надо, оно иначе не доживёт до Москвы-то, в муках помрёт. И они ловили ему зайцев да крыс каких, чтоб была живая кровь, но ему-то человечины надо, оно разумное, и на зайцах долго не протянет! Вот и вырывалось, и успевало кого поймать да загрызть, да всю кровь вытянуть, пока не поймали. А кровь оно умело вытянуть так, чтоб ни единого следа от того не осталось, и чтобы ни в жисть никто не догадался, что это оно сделало.