Барышня ищет работу (СИ) - Кальк Салма - Страница 14

— Не понимаю, господин Носов, — покачала я головой.

Начал — так говори до конца.

— Вы симпатичная девица, госпожа Филиппова. В заводе вам придётся туго, что скрывать, и в том доме, где зарабатывают свои гроши ваши товарки — он кивнул на пустующие кровати Анны и Стеши — тоже несладко. А я один, и не позволю дотронуться до вас никому другому.

— Дотронуться? — ну давай же, говори, не хочу понимать твоих намёков.

— Вряд ли вы столь наивны, — усмехнулся он.

Я же только пожала плечами.

— Боюсь, я не готова соглашаться на то, что обрисовали мне столь туманно. Нет уж, господин Носов, вам придётся сказать, как есть.

— Как есть — будете служить в моём доме, ясно?

— Каковы обязанности? Какая оплата?

— Вам будет, где жить, будет, что есть, и вам не будут задавать лишних вопросов, — отрезал он.

— Маловато. Где жить, я уже почти нашла, что есть — заработаю. А на вопросы ответить невелик труд.

Он взял меня за руку, вот прямо взял, и впился в меня чёрными своими глазищами.

— Зря вы так, госпожа Филиппова, ой, зря. Вы ещё не поняли, что здесь со мной не спорят? Ну-ну, поглядим. Значит, в завод захотели? Будет вам завод. А то и ещё что поинтереснее. Жду вашего ответа до завтра. А завтра приду и вас выслушаю. И если к этому моменту вы не будете готовы внятно сказать, где устроились, или не пожелаете принять моё предложение — отправитесь далеко и надолго.

— Но доктор Зимин ещё не выписал меня из больницы.

— Ну так выпишет, — пожал он плечами. — Дело-то нехитрое.

Встал и вышел.

А я осталась сидеть и думать — что это было.

19. Удивительное предположение

19. Удивительное предположение

Что было — объявление войны это было, вот что. И я его приняла, так, кажется.

Понимание пришло мгновенно — да он же просто увидел девчонку, симпатичную, приличную, образованную, одинокую, за которую некому вступиться, и у которой нет даже ботинок, и решил придержать её для себя. Без пальто и без обуви далеко не убежит. Знакомых здесь нет, податься не к кому. А у Зимина под крылышком таких девчонок и не только девчонок — пруд пруди, как я тоже сейчас поняла. Он старается помочь всем, вот вообще всем. И одиноким девчонкам, и надорвавшимся на работе мужикам, и вредным местным старухам, и кому-то ещё. Всем, кто попросит помощи. Просто потому, что может. И он для меня тоже сделает, что сможет. А что не сможет — не сделает. Значит, придётся самой.

Вот-вот, самой. Где там наша Матрёна Савельевна? Пускай уже поскорее приходит, да пойдём договариваться про квартиру.

Как по заказу, дверь приоткрылась, но пришла вовсе не Матрёна Савельевна. Приоткрылась чуть-чуть, чтоб одним глазом заглянуть. Дверь открывалась в противоположную от меня сторону, и глаз не увидел ничего.

Тогда раздался негромкий стук.

— Заходите, кто там, — вздохнула я.

День визитов, мать его.

А вошёл и не Зимин, и не вернувшийся для чего-то Носов, и не столь ожидаемая мною Матрёна Савельевна, а некромант Соколовский. Вот уж кого я вовсе не ждала и видеть не желала!

— Здравствуйте, Ольга Дмитриевна, — поклонился он. — Вас сегодня не узнать!

— Ну так не узнавайте, — пожала я плечами. — Здравствуйте, Михаил Севостьянович.

— Пребывание у Зимина под крылышком идёт вам на пользу, это приятно, — сегодня он был весь такой благостный и вальяжный, и даже улыбался — очень заразительно, между прочим.

— Я весьма благодарна Василию Васильевичу за помощь и участие, — сказала я совершенно искренне.

— И как, вы вспомнили что-нибудь? Нет? Значит, подумаем ещё. Что Носов?

— Ходит и угрожает, — пожала я плечами.

— Найдём управу, — отмахнулся он. — А пока вот, держите, — он протянул мне какой-то свёрток.

Я взяла, развернула кусок холстины… и увидела свои ботинки. Свои чудесные коричневые ботиночки, со шнурочками, и с одним повреждённым крючком на левом, и с небольшой царапиной на носу у правого, которую я тщательно замазывала дома кремом.

— Я не могу передать, как благодарна вам, Михаил Севостьянович, — я прижала свёрток к груди. — Что я вам должна?

— Пустое, Ольга Дмитриевна. В прошлый раз вы пострадали из-за моего неуместного любопытства, я остался в долгу перед вами. Поэтому забирайте ваши вещи. К сожалению, найти остальное мне пока не удалось.

Что, это ещё и разновидность извинений? Невероятно. Минус на плюс? После наглости Носова — что-то хорошее?

— Но где… где они были?

— У здешнего скупщика краденого, которого для какой-то неведомой цели прикармливает здешний же староста, — брезгливо поморщился он.

О как. Носова прямо связывают со здешним криминалом? Запомним.

— Вы объясните, что именно вы в прошлый раз делали и для чего? — я взглянула на него и натолкнулась на испытующий взгляд серых глаз.

О да, сегодня в этих глазах не было ни льда, ни какой-то вечной потусторонней пустоши, как в прошлый раз, это были просто человеческие глаза. И они улыбались.

— Да, попробую. С вашего позволения, ещё не сегодня. Мне будут нужны ещё некоторые сведения… и я их вскоре получу. Кстати, расскажите, и что же, вы вправду не снимали ваш крестик никогда и ни при каких обстоятельствах?

— В самом деле не снимала, — честно сказала я.

Мне хотелось посмотреть, что будет, если сниму, потому как — ну что может быть? Ничего же в нём особенного. Но каждый раз, когда я бралась за шнурок, я всё равно что слышала бабушкин голос — «Оля, не снимай крест никогда. Как бы тебе ни хотелось это сделать, не снимай. Поверь, это неспроста».

— И вы не спрашивали вашу бабушку, отчего так?

— Пыталась, но или в этот же момент случалось что-то, что отвлекало от этого вопроса, или она как-то очень ловко переводила разговор на другую тему, — вдруг поняла я.

Я никогда не задумывалась, почему так. Крест этот был частью моей жизни, да и всё. Почему у кого-то карие глаза, а у кого-то серые? Почему кто-то умеет рисовать, а кто-то нет? Почему кто-то носит крест, а кто-то не носит?

— А что-нибудь ещё ваша бабушка вам говорила? Может быть, запрещала?

Я задумалась.

— Обманывать запрещала, даже в мелочах. Говорила, что она всегда знает, говорю ли я правду. И если её рядом нет, то это значит всего лишь, что кто-нибудь другой тоже может слышать. И принимать во внимание.

Я не смогла расшифровать его выражение лица — какое-то интересное.

— А как она умерла? Я верно понял, что вашей бабушки нет в живых?

А вот это был самый… сложный вопрос.

— Знаете, она сказала, что уезжает… и не вернулась. О нет, она была здорова, достаточно здорова, как только может быть здоров человек восьмидесяти девяти лет от роду. Мы все пытались отговорить её, проводить, поехать с ней, но она запретила. А спорить с ней было… очень сложно. Мы договорились созваниваться… быть на связи. И она не вышла на связь сразу же. Мы чуть подождали и заявили в розыск, и её не нашли. Искали долго, моя мама… могла хорошо заплатить, и платила, даже частному детективу платила. Не нашли. Это было… очень больно. У неё ведь даже могилы, выходит, нет, я не смогла похоронить её по-людски.

И не прийти на ту могилу, и не помянуть по обычаю в день смерти.

Соколовский молчал довольно долго, прежде чем сказать:

— Если ваша бабушка была магом-некромантом, то всё, что вы рассказали, совершенно естественно.

20. Нет никаких некромантов

20. Нет никаких некромантов

— Моя бабушка была учительницей математики, очень хорошей, кстати, учительницей, — сообщила я Соколовскому. — А вовсе не магом.

Потому что, ну, услышать что-то подобное о человеке, которого знал всю свою сознательную жизнь, и в той жизни не было места никаким некромантам — это, знаете ли, как-то чрезмерно.

Ладно, здесь у них магия-шмагия, лечение белым свечением и прочие серебристые шары. Но дома у нас лечат при помощи достижений доказательной медицины, комнаты освещают электричеством, а некромантов нет. Нет никаких некромантов. Некромантов нет никаких. Потому что их не может быть никогда.