Адмирал Империи 31 (СИ) - Коровников Дмитрий - Страница 22

Должен признать, соблюдая объективность, что в действиях моих капитанов по отношению к не желающим сдаваться на милость победителя кораблям американцев зачастую присутствовала не только оправданная жесткость, но порой и откровенная жестокость. Что, впрочем, вполне объяснимо неимоверным ожесточением, достигшим апогея в ходе многочасового кровопролитного сражения.

Да и кто бы на их месте остался хладнокровен и милосерден? Слишком дорогую цену пришлось заплатить нам за эту, без преувеличения, эпохальную победу. Сотни и сотни погибших друзей с трех эсминцев и призовые команды на трофейных кораблях — все они погибли. Не мудрено, что сердца уцелевших в титанической схватке людей ожесточились и преисполнились жаждой мести, заглушившей на какое-то время все остальные чувства. И теперь эти люди не собирались щадить поверженного врага. Око за око, зуб за зуб, смерть за смерть — таков был негласный девиз этих минут.

Многие экипажи американских боевых кораблей, оказавшись зажатыми стремительными русскими крейсерами, призадумались — а стоит ли им столь упорно и отчаянно пытаться оторваться от разъяренных преследователей, уходя от нашего возмездия на пределе возможностей двигателей и изредка постреливая в ответ уже практически на безнадежном отходе? Не лучше ли сдаться на милость победителя, признав свое поражение?

Те е капитаны, что оказывались поумнее и подальновиднее, во избежание напрасных потерь и гибели подчиненных, просчитав шансы, решали не искушать судьбу и своевременно, без лишнего ложного геройства выходили на связь, посылая нам в открытый космос заветный и всем хорошо известный «белый» код-сигнал, служащий универсальным знаком полной и безоговорочной капитуляции, готовности сложить оружие и добровольно сдать корабль.

Что ж, мудрое и взвешенное решение. Признаться, я даже зауважал этих благоразумных командиров, сумевших переступить через собственную гордость во имя спасения жизней членов экипажей. Зато куда менее повезло тем «янки», кто в приступе ложной бравады или от собственной непроходимой тупости и упрямства продолжал бессмысленное и гибельное для себя сопротивление, не желая признавать очевидного и смириться с реальностью своего сокрушительного поражения.

Этих строптивых баранов, не внявших доводам разума, но возомнивших себя бессмертными, тут же находила лютая и беспощадная погибель. Их командующий после короткого ожесточенного боя либо сжигались в упор ураганным огнем главных калибров, либо безжалостно таранились исполинскими «Императрицей Марией», «Черной пантерой», «Очаковым», «Меркурием» и, конечно, моим «Одиноким».

Даже маленький эскадренный миноносец «Пылкий» и тот, надежно защищенный вновь восстановленными до приемлемого уровня энергетическими полями и сумевший частично вернуть былую мощность защитных щитов, также отчаянно, не жалея сил, бросался в яростные таранные атаки на ошеломленные внезапностью нашего натиска и явно превосходящие его размерами крейсеры врага, дерзко идя на сближение и беспощадно разрезая их незащищенные борта и кормовые надстройки острым форштевнем своего бронированного носа.

Видя разгорающуюся на пространствах звездных трасс беспощадную бойню, где русские безжалостно истребляли американцев, будто волки овец, я, чтобы хоть как-то пресечь ненужное кровопролитие, отдал своим м командирам и канонирам приказ, который приоритетом теперь ставил не тотальное уничтожение преследуемых кораблей противника, а всемерное стремление по возможности взять вражеские вымпелы в качестве законных боевых трофеев, избегая излишних разрушений и жертв.

После этого наши артиллеристы, подчиняясь недвусмысленному приказу командира, теперь в первую очередь открывали прицельный огонь не по жизненно важным отсекам или центрам управления убегающих кораблей противника, а старались поразить и вывести из строя их силовые установки.

Кормовые энергощиты у большинства из американских боевых вымпелов были защищены относительно слабо, второстепенными по мощности полями, как правило совершенно не способными выдержать одновременно нескольких прямых попаданий плазменных сгустков из орудий главного калибра.

Так что через считанные минуты этой охоты сразу несколько тяжелых крейсеров и линкоров «янки», объятые пламенем пожаров, лишились хода и, замерев, остались бессильно дрейфовать в пространстве, ожидая прибытия на свой борт вооруженных до зубов наших призовых команд…

…Действительно, как я уже успел оценить, пробежав на дисплее внушительный список, трофейных кораблей в этот поистине счастливый и удачный для нас день оказалось много, даже неприлично много. Просто завались. Пусть даже половина из них пока что не могла двигаться самостоятельно, с поврежденными ходовыми системами, разрушенными двигателями и пробитыми реакторами, но, насколько я мог судить по предварительным донесениям инженеров, ремонта и восстановления они требовали относительно небольшого и несложного.

Каждый такой корабль, по самым скромным прикидкам, даже местами покалеченный, при наличии нужных запчастей и хорошо обученных ремонтных бригад, можно было без особого напряжения снова ввести в строй в течении максимум пары-тройки суток интенсивных восстановительных работ на любой подходящей для этих целей профильной гражданской верфи того же Никополя-16.

Именно туда, к моему товарищу вице-адмиралу Козицыну, я и собирался не мешкая отправить на буксирах всю свою поломанную, но от этого не менее ценную добычу, как только мы закончили разгонять и изничтожать остатки рассыпавшегося американского космофлота.

— Боюсь, дружище, в этот раз тебе придется малость потерпеть, — снисходительно, с прищуром улыбнувшись, я по-отечески похлопал по могучему плечу здоровяка Наливайко, победно приосанившегося при виде наших грандиозных успехов. — Ведь за все эти трофейные крейсеры и линкоры, что мы сегодня натрофеили, я лично, как командующий победившей в сражении всей объединенной эскадрой, по правилам начисления очков служебного опыта получу примерно в два раза больше, чем ты. Прости, конечно, старина, что лишаю тебя части лавров, но иначе никак. Вот она, тяжкая доля военачальника. Всегда приходится брать на себя не только всю ответственность, но и львиную долю наград. Так что, как ни тужься, как ни старайся, тебе меня в этот раз не догнать уже. С этим придется смириться.

— Я так и знал! — притворно застонал в отчаянии и обиде казачий полковник, жалобно скривив физиономию. Видимо, он и сам уже догадывался об этой несправедливости, но все это время старательно гнал от себя прочь столь грустные и неприятные мысли. — И где же тут, спрашивается, справедливость, я вас спрашиваю? Моя «Императрица Мария» чуть ли не в одиночку разбила в пух и прах, пустила в расход и поразила большую часть космофлота «янки», а все равно тебе очков и регалий в итоге начислят больше…

Распаленный и донельзя уязвленный Наливайко то ли от избытка чувств, то ли от внезапно нахлынувшей вселенской обиды, видать, никак не мог и не хотел открыто негативить в мою сторону, поэтому мигом развернувшись на каблуках, набросился с упреками на стоящую рядом и лишь устало усмехающуюся от всей этой сценой майора Белло, решив выплеснуть все свои праведные обиды на опешившую девушку.

— И ты туда же, мулатка, тоже небось уже размечталась прикарманить мои потом и кровью заработанные в бою баллы? — яростно сверкая очами, Яким Наливайко, принципиально не поворачиваясь в мою сторону, бушевал перед бравой капитаншей крейсера «Черная пантера», хотя я-то прекрасно понимал, что все его громогласные стенания и обличительные тирады обращены сейчас, прежде всего, именно в мой адрес.

— Ой, да заткнись уже, ради всего святого! Видеть тебя не могу и слушать тошно твое вечное нытье, карьерист чертов, — устало и демонстративно зевнув во весь рот, отмахнулась Наэма, еще не до конца отошедшая от чудовищного напряжения смертельной схватки с американцами, и от этого явно не желавшая развивать тему.

— Ну какой же ты все-таки грубый и бестактный солдафон, — укоризненно покачала головой Наэма, незаметно подмигнув мне и с трудом сдерживая рвущуюся наружу улыбку. — Как у тебя вообще совести хватает в такой торжественный и радостный момент, когда русское оружие одержало феерическую викторию, историческую я бы даже сказала, распинаться тут о каких-то жалких баллах…