Том 2. Рожденный для мира / Том 3. Рожденный для любви (СИ) - Васильев Ярослав - Страница 81

Сразу после завершения обряда обручения жениха и невесту отвели каждого в свои апартаменты. Завтра они уедут в поместье Тёмниковых, как и где там будут жить — никого не касается. Но хотя бы одну ночь после помолвки обязаны провести раздельно. Тем более в конце ноября уже в восемнадцать часов в Москве наступает астрономическая ночь, а ехать по темноте небезопасно. Михаил мысленно помечтал — сегодня последний раз, когда они ночуют вот так, далеко друг от друга. Впрочем, оба так вымотались, что ночь пролетит как одно мгновение, а уж завтра они наверстают упущенное…

Когда слуга доложил — господина Тёмникова просит о встрече гость, Михаил мысленно застонал: «За что⁈» Сейчас хотелось лишь упасть на кровать и ничего не делать. Тем более Михаил успел скинуть парадный костюм, надел халат и собирался идти в душ перед сном. Дальше сам себе ответил, дескать, раз уж ввязался в политику на уровне страны, вопрос не имеет смысла. Статус резиденции в Софьино как нейтральной площадки переговоров никто не отменял. Ну а гость наверняка торопится поговорить именно сегодня не просто так, ибо завтра в нынешней политической ситуации может оказаться слишком поздно.

— Хорошо. Передайте, что пусть меня ждут в гостиной. Извинитесь, что я буду через четверть часа.

Гостиная выглядела приятно и обставлена вроде бы соответственно статусу, но и только. Никакой позолоченной лепнины и показной роскоши, лишнего дорогого бархата в обивке мебели или парчи занавесок, строгий классицизм. В центре возле камина, сейчас горящего не для тепла, а чисто для настроения и антуража — невысокий столик и пара кресел, одно из которых занимал Никодим Воронцов.

— Здравствуйте, Никодим Феоктистович. Извините за задержку, спать уже ложился.

— Ничего, я ведь без предупреждения, так что ты меня извини, Михаил Юрьевич. — В крови у Михаила разом бешено скакнул уровень адреналина. То, как в ответ обратился Воронцов! На «ты», он всё-таки глава Боярской думы и сильно старше по возрасту — но по имени-отчеству. То есть как официальный этикет предполагает в их ситуации между равными. — Глядя на сегодняшнее обручение, не оставил Господь нашу Россию? И цесаревну спас, и императора насчёт свадьбы уговорил. Ну что же, действительно лучший выбор в нашей ситуации.

— Благодарю, Никодим Феоктистович. И отдельно благодарю за поддержку. Надеюсь, все вместе сможем остановить подступающую Смуту. И уже лично хочу вам принести извинения… за деда и за родителей.

— Неправильно думаешь, — неожиданно резко ответил Воронцов. — Нет больше Столешниковых. Забудь, это уже прошлое, пыль времени. Каждый род с кого-то начинается, твой род Тёмниковых — с тебя. Как род Воронцовых начался с того первого, кто свою ватагу в ополчение привёл и с поляками под стенами Москвы бился. И никто не вспомнил, чем он раньше занимался на Волге — зато все помнят, что дружина первого Воронцова рубилась на острие атаки, когда в ставку поляков прорвались и лже-Дмитрия Ивановича закололи. Вот и твой род — с тебя начался, и тебя первым будут помнить. Что сделал, а чего — не сделал.

— Благодарю за науку, Никодим Феоктистович.

— Хорошо. И хорошо, что ты насчёт Смуты тоже понимаешь. Ночью я уезжаю, иначе мой приезд не скрыть, я сейчас для всех в поместье на Волге лечусь. А перед этим обсудить надо, и срочно. Чтобы когда про обручение всё же дознаются, ни Дума, ни премьер, ни Дворянское собрание поперёк нашего слова и императора пикнуть не смогли.

Михаил безумно хотел спать. Но он также понимал, что Воронцов сейчас пришёл не просто так. И не из желания чего выторговать или подловить, пока собеседник устал. Есть некоторые вещи, которые главам родов и в самом деле важно обсудить с глазу на глаз, не всё можно доверить даже самой защищённой почте. А на следующие полгода, до официального внесения в Думу предложения о новом боярском роде, они не встретятся. Не по чину, так что любой случайный разговор без свидетелей немедленно вызовет подозрения. Придётся уходить в Библиотеку. Да, отдых там — иллюзия, потом усталость накатит вдвое сильнее. Зато сейчас на какое-то время это сможет вернуть ясность разума.

За окном кабинета Библиотеки было то ли раннее утро, то ли уже вечер, не разобрать: солнца не видно, тяжёлые тучищи заволокли горизонт, придавив его завесой густого молочного тумана. В приоткрытое окно тянуло холодом и неуютной сыростью. На стекло прозрачной стены раз за разом накатывала морская волна, шумно и бесполезно рассыпаясь, бестолково и напрасно пытаясь проломить преграду и затопить кабинет. Михаил оглядел беспорядок на столе и вообще в комнате: повсюду валялись листки и тома воспоминаний. Надо же, а ведь последний раз он сюда заглядывал перед самым нападением монстра-Румянцева, да и то ненадолго. Потом как-то обходился, и опасно было: как отреагирует лаборатория… Да и желания не возникло ни разу, даже не вспоминал почти. Так что сейчас пришлось потратить время на хотя бы минимальную уборку — книги стопками по углам, бумаги в ящики стола. Лишь затем разложить кресло и лечь подремать.

Очнулся Михаил оттого, что у него затекла шея. Сначала порадовался, что события в Библиотеке никак не отражаются на реальном теле. Потом всё же попытался размять застывшие мускулы, так как пока он здесь — шея болела. Дальше бросил взгляд за окно. Там уже царила ночь, туман рассеялся и тучи ушли, небо пылало множеством звёзд Южного полушария, очень узнаваемо рядом с Млечным путём висел Южный крест. А ещё недалеко можно было различить серую громаду маяка, любоваться вращением гигантского то рубина, то изумруда на его вершине. Он зажигался сравнительно недалеко, километрах в двух. При чистоте морского простора буквально рукой подать — и в темноте морской южной ночи взглядывал как бы именно в окно кабинета. Зрелище было очень красивое, и в другое время Михаил, наверное, дал себе время полюбоваться. Но сейчас его подстёгивала мысль, что там, в реальном мире ждёт Воронцов. Так что, наспех выпив кофе, Михаил принялся искать нужную информацию. При этом долго и упорно себя костерил, что перед тем как вздремнуть, решил убраться, и второпях расчищал кабинет абы как. В итоге бумаги и книги памяти Михаила-два оказались сложены кучами и в полном беспорядке, и пришлось пересматривать чуть ли не половину, прежде чем нашлось то самое, необходимое, и можно было возвращаться.

Наконец время возобновило свой бег. Если Воронцов и заметил небольшую заминку в момент перехода, то списал на усталость. Зато дальше пошёл и в самом деле конструктивный разговор. Причём по большей части Михаилу оставалось лишь поддакивать, искренне радоваться, что Воронцов на его стороне и мысленно давать себе оплеухи: и вот с этим тиранозавром от политики он летом собирался воевать? Это вам не Румянцевы и прочая по большому счёту жадная, но недалёкая шушера, волей случая оказавшаяся наверху пищевой цепочки. Натуральный монстр, просчитывающий варианты на десять шагов вперёд. Нет уж, рано и ему, и Оле в большую политику. Они оба, конечно, далеко не караси, а скорее уже молодые щуки, вот только акула-мегалодон в кресле напротив любую щуку проглотит и не подавится. Так что свою информацию Михаил под завершение разговора передавал с чистой душой. В нынешней ситуации чем крепче будет позиция Никодима Воронцова внутри клана, тем спокойнее будут спать Оля, Михаил и его сёстры.

— Благодарю вас, Никодим Феоктистович. И вот, — Михаил написал на листке десяток фамилий из тех, кто в прошлой реальности стал ближайшими подручными Леонида Воронцова во время кланового переворота. — Я не хочу этих людей ни в чём обвинять, но моя разведка заметила подозрительное шевеление вокруг вот этих людей. Не смею советовать и это ваше внутреннее дело, но, на мой взгляд, стоило бы именно их проверить повнимательнее.

Воронцов взял листок, некоторое время вчитывался, запоминая имена. Дальше бумага рассыпалась прямо в его пальцах в труху, и Михаил даже не сообразил, какое Никодим применил плетение. Словно магии и не было.

— Благодарю, Михаил Юрьевич. Три фамилии совпадают и с моими подозрениями, кто воду мутит, а вот остальные хорошо сидят, незаметно. Но мы их обязательно проверим, — глаза Никодима Воронцова сверкнули тяжёлым, нехорошим блеском. — Ты, смотрю, ещё чего-то попросить хочешь? Говори, обещаю — останется между нами.