Том 2. Рожденный для мира / Том 3. Рожденный для любви (СИ) - Васильев Ярослав - Страница 60

Звука не было, похоже, возможности разведывательного спутника всё-таки были ограничены. Хотя то, что он пробился через наверняка самую совершенную защиту Воронцовых — уже можно назвать чудом. Михаил успел подосадовать, что если сейчас кто-то зайдёт и скажет нечто важное — они ничего не услышат, а по губам никто из друзей читать не умел. Однако, как оказалось, древний создатель системы наблюдения предусмотрел всё. В том числе и то, что по артикуляции губ и движениям связок для получателей данных синтезировалась речь. Системе было плевать, что она не знает языка — компьютеры просто воспроизводили слова через модуляцию звуков, отчего иногда пропадали буквы, получался весьма странный шипящий и какой-то металлический акцент. Однако главное, что разобрать сказанное всё равно было можно.

— А-а-а, заходи, Дима. Как раз про тебя вспоминал.

Дмитрий Воронцов сел как рухнул на свободный стул возле стола и спросил:

— Как ты, отец?

— Х…во, но жить буду. Андрея Кузьмича точно можешь не подозревать. Он-то всё про меня знает, если бы он этим занимался — мы бы с тобой тут не говорили. Петра Филимоновича тоже. Он тогда первый выступил отменять все планы и поддержать Иоанна. И он единственный, кому я после того разговора сказал насчёт тебя. Но раз ты здесь, а не на больничной койке — никто про наш разговор не знает. Как Володя?

— Ты тоже уверен, что свои… Плохо с Володькой. Эти сволочи ведь специально по девчонкам удар наносили. Знали, что Володька их закрывать кинется, а себя — чем осталось. Убью. И за племяшек, и за Володьку — они у меня долго умирать будут. Потому что они не свои больше. Мне Володя знаешь, что успел мне передать? «Глаголи Отъ». Остальное не решился сразу по телефону сказать. А теперь он сам непонятно когда очнётся, всех его людей — в кашу. А звонил-то он как раз с Кемерово, а на кой его, да ещё вместе с дочками потом в Екатеринбург занесло…

Глаза старого Никодима полыхнули чёрной яростью.

— Значит, решились, Иудовы дети. Значит, корона им важнее семьи и Родины. Что, не смекаешь? Чей человечек тебе в тот день про Полигон нашептал? А из-за кого мы тогда на два часа не успели, хотя у нас три дня должно было остаться? И теперь «Глаголи Отъ» как раз из Кемерова. Торопятся они. Ну или думают — корона всё спишет.

— Твари. Семью туркам и британцам продавать? В кровавую кашу сотру.

— Не торопись. Я для всех — умер или при смерти, Володя тоже. Вот и посмотрим, кто первый побежит собирать клановый совет и пихать свою кандидатуру. И на лица посмотрим, когда про тебя узнают. Раз Володя даже имя по телефону не рискнул сказать, но прямо дал понять — это кто-то из наших, измена на уровне кланового совета. Потому слушай мой приказ.

— Да, отец.

— Прямо сейчас едешь к отцу Иосифу. Передаёшь им письмо с моей подписью, что мы тоже закон по убежищам отзываем. И остальное отзываем. Намекнёшь, мол, признаём ошибку и просим поддержать Иоанна. Далее. От имени клана едешь к императору. Я ему дурацкими реформами Константина тридцать лет нервы трепал, было там нужное нам, много было полезного. Сейчас же необходимо похоронить эту дрянь как можно быстрее и надёжнее, чтобы никто и подумать не мог её потом использовать. Поэтому предложи не просто отозвать всё из Канцелярии, а наложить совместное вето императора и Боярской думы. И предупреди насчёт усилить охрану цесаревны Анастасии, как бы не выкрали её сейчас. На то, что Юлия жива, надежды всё меньше, значит, у них остаётся один единственный вариант.

— А ты?

— А я? — Никодим неожиданно по-старчески кхекнул. — А я поеду к Тёмниковым. Лично подтвердить, что не просто принимаю предложение главы их рода, а прибыл со встречным предложением. Как глава Боярской думы хочу поддержать возвращение роду Тёмниковых статуса боярского. Как раз на неделю-полторы там и задержусь в гостях, дело важное, спешки не терпит. Дожил на старости лет, хе-хе, что самое безопасное место в Москве для меня — это дом внука Никитки.

— Добро. Только… Формально, пока глава рода на Полигоне и потому непонятно, жив или нет, у наследницы полномочия есть. Но это Михаил показал, что человек умный и готов забыть обиды, а пока за него — девчонка сопливая. Как бы не взбрыкнула.

— Дима, — неожиданно ухмыльнулся Никодим. — Знаешь, почему я первым за собой Володю ставил, а тебя вторым? Ты у меня очень не дурак, но пока до моего места тебе по-хорошему ещё лет пять расти, не меньше. Ну подумай, вот заболеешь ты завтра — чего-то в исполнении твоих приказов поменяется?

— Нет, конечно, — удивился Дмитрий Воронцов. — На это замы и нужны, чтобы пока меня нет… А, понял. Признаю.

— Во-о-от. С чего ты взял, что этот Михаил хотя и молодой, но раз уже доказал, что не дурак, то и в остальном дурнее нас с тобой? Да, по закону он девчонку сопливую оставляет вместо себя, в ней запросто и гордыня, и спесь взыграет. Вспомни, кого и какого человека он младшей ветвью себе взял? Сам же жалел, что мы не знали и к себе его переманить не успели… Добавь, что, скорее всего, Нерео Энрикет-Тёмников фамилию сменит на просто Тёмников. Не просто так он ухаживает за наследницей, внутри семьи без ведома главы такие вещи не делают. И как донесла наша разведка — Харитонов тоже член Кланового совета. Нет, даже если соплюшка взбрыкнёт — эти трое её удержат.

— И всё-таки, хорошо бы, если этот Михаил не просто выбрался и цесаревну вытащил, а она в него влюбилась, да так, чтобы к отцу просить за него побежала. Вот хоть сейчас готов по всей Москве на это свечи скупить и поставить.

— Хе-хе… Мечтать — дело полезное. Согласен — Михаил Тёмников сейчас как жених цесаревны Юлии действительно самая идеальная и нейтральная фигура. И для нас, и для народа. Хорошо бы. Только Господь редко такие подарки делает, потому какие карты нам судьба сдала — теми и играем. Если Тёмниковы примут нашу руку дружбы — Боярскую думу мы удержим в узде, — Никодим хищно ощерился. — Там Никиту хорошо помнят, тёмная у него слава была. Нас просто боялись, а его — до усрачки. Если мы вроде бы заодно с его внуками будем — пикнуть побояться, даже если им горы золотые пообещают. Церковь и император нас поддержат — авось и сможем остановить Смуту.

Дмитрий Воронцов ушёл, ещё минут пять людям в Центре управления полётов показывали одиноко сидевшего и жевавшего Никодима Воронцова. Потом экран погас, видимо, спутник улетел по орбите слишком далеко от Москвы.

Алиса неожиданно рассмеялась, причём с нотками ехидства в голосе:

— Миша, видел бы ты себя со стороны — ты как Серёжка, это мой старший брат. Когда ему донесли, что я гуляю с Лёшей, это мой одноклассник был, и даже с ним целовалась. Что, настолько тебе этот Нерео не нравится? Когда услышал, что он за твоей сестрой бегает — тебя аж перекосило.

— Да нет, — растерянно ответил Михаил. — Просто как-то неожиданно. Нет, я теоретически понимал, что и Аня когда-то… ну тихушники. То-то она у Поли, это её лучшая подруга, последнее время часто пропадала и шушукалась. И вся такая цветущая, хотя работой завалило. Тут как бы сказать? Вот как раз с Нерео вообще нет претензий, он в таких местах рос, где за «поматросил и бросил» или «погулял и не сходимся характерами» сразу пуля в голову прилетает. Не от родственников, так от обманутой девицы. Так что с его-то стороны наверняка всё очень серьёзно. А вот у Аньки же ветер ещё в голове. Ну как приедем, я с ней поговорю, коза такая. Могла мне и рассказать…

Оля неожиданно поцеловала жениха в висок и с улыбкой сказала:

— Не надо, Миша. Вот послушай моего совета: не надо. Если они так прятались, что ты ни сном, ни духом — значит, для них это важно. Когда захотят — сами расскажут, если будет чего. А ты сейчас всё испортишь, поверь.

— Это точно, — согласилась Алиса. — Я тут, так сказать, как раз на месте твоей Ани была, — и вздохнула. — Я тебе потом объясню, каких дров ты наломаешь. Поверь, если влезешь к ним сейчас — обязательно только хуже будет.

— Меня другое волнует, — неожиданно серьёзным голосом продолжила Оля, ни тени прежней весёлости. — Отец предупреждал: Воронцовы будут моими самыми серьёзными противниками, потому что хотят власть императора заменить властью Боярской думы. А сейчас глава Воронцовых своими руками ломает всё то, чего строил последние тридцать лет и бежит к моему отцу с предложениями верности. Не верю я, что такой политический слон покушения испугался. И что за письма твои, после которых он едет к тебе в поместье аж сам лично? Он же твоих родителей убил этим летом, а сейчас готов прятаться у тебя, — и растерянно добавила: — Я не понимаю, что творится. Может быть, ты чего-то понял?