Товарищ "Чума" (СИ) - "lanpirot" - Страница 27

— А после в ад, — спокойно продолжил я её невысказанную мысль. — Знаю — мне твоя бабка обо всём этом поведала без утайки. И что зло придётся творить, и душу я свою бессмертную погублю. Но знаешь, без этого всего меня бы уже и не было на белом свете — на самом деле умер я от ранения в голову. И только этот ведьмовской дар удержал жизнь в этом теле, — немного подкорректировав исходную версию произошедшего, поведал я Акулине.

О моем переносе во времени и в чужое тело она знать не должна.

— Ох, так ты умер?

— Умер-умер — даже не сомневайся! А вот с фрицами мне рассчитаться за свою смерть, и не только за свою, а за всё «хорошее», что они к нам в Союз притащили — теперь, ой как хочется! А остальные проблемы будем разгребать по мере их возникновения. Так что, красавица, ты за меня сильно не переживай, а лучше себя побереги! — Я немного отстранился от девушки и вытер ладонью слезы с её красивого, но слегка заплаканного лица. — Мы с тобой, Акулинка, еще повоюем! И за Родину, и за мою бессмертную душу!

— Ой, и правда! Чего это я? — Обрадовалась девушка, неожиданно засмущавшись, и отодвинувшись от меня еще подальше. — А ты память по-настоящему потерял, или…

— По-настоящему, — твердо произнес я, что на самом деле было в какой-то мере правдой. Ведь я практически ничего не знал об этом времени. Только какие-то общие сведения. — Вот поэтому мне без твоей помощи и не обойтись. Поможешь, товарищ Акулина?

— Так точно, товарищ Роман! — по-военному вытянувшись, даже став немножечко выше, отрапортовала она.

— Называй меня лучше товарищ Чума, — попросил я её.

— А зачем? — удивилась Акулина. — И на кладбище ты тоже себя Чумой называл, -припомнила она.

— Ну, раз мы находимся на территории занятой врагом, то для конспирации у каждого разведчика-диверсанта должен быть оперативный псевдоним.

— Это как у товарища Сталина? — просветлела лицом девушка.

— Да, как у товарища Сталина, и у товарища Ленина, — подтвердил я, — которые на самом деле Джугашвили и Ульянов.

— И у командира партизан тоже псевдоним — товарищ Суровый! А мне можно? — осторожно поинтересовалась она.

— Нужно!

— Ой, а я и придумать сразу не могу… — закручинилась девчушка.

— А что тут думать, товарищ Красавина? Такой подойдет?

— А так можно? Как-то неудобно совсем…

— А почему нет? — усмехнувшись, пожал я плечами. — Так и порешим: товарищ Чума и товарищ Красавина выходят на тропу войны! — весело подытожил я наше маленькое совещание.

При этих словах девушка заливисто засмеялась, совсем позабыв про слезы. Вот, так-то оно лучше!

— Но между собой, конечно, можно и по именам…

— Ой! — неожиданно спохватилась Акулина. — Я же тебя не перебинтовала еще! Надо поторопиться — а то ужин простынет, и мама опять будет ругаться.

— Что-что, а это дело она у тебя любит, — усмехнулся я, подхватив с земли ведро с водой.

Заполнив рукомойник под жвак, я сполоснул лицо водой из колодца. Ледяная жидкость мгновенно взбодрила мой расклеившийся от приключений организм. Даже дышать легче стало. Пока я умывался, девчушка уже успела куда-то сбегать, притащив с собой индивидуальный перевязочный пакет.

— Садись. — Девчушка указала мне на невысокую завалинку дома. — Буду тебя перевязывать. Только придется потерпеть, — предупредила она меня, — старая повязка к ране присохла…

— Ничего, потерплю, — ответил я, устало падая задницей на нагретую солнцем деревянную поверхность.

— Подержи, — сунула Акулинка мне в руку средство первой помощи.

Таких индпакетов[1], который принесла девушка, я уже лет сто не видел. Все перевязочные принадлежности лежали в таком холщовом прорезиненном мешочке — коленкоровом[2], зашитом специальной веревочкой. Для его открытия нужно было дернуть за торчащий конец веревки и распустить шов.

Содержимое пакета оказалось стандартным: марлевый бинт и две ватно-марлевых подушечки, одна из которых зафиксирована на расстоянии десятка сантиметров от конца бинта, а другую можно было передвигать по бинту на нужное расстояние. В складку пергаментной бумаги, в которую помимо прорезиненной ткани был упакован бинт, была вложена еще и безопасная булавка.

На внешней оболочке была напечатана краткая инструкция по применению, а также способ открытия, дата и место изготовления. Пока Акулинка сдирала с меня старую повязку, я успел всё это прочитать: ЦС ОСОАВИАХИМА СССР У. П. П. ХИМЗАВОД № 9 КИЕВ 1941 г. зак. № 997. СССР, Киев, 1941 год.

Дата изготовления опять резанула глаза — я, как оказалось, всё еще не совсем свыкся с мыслью, что нахожусь в прошлом. Умом-то, вроде и понимаю, но вот подсознание иногда взбрыкивает, ошпаривая сознание словно кипяточком. Ну, ничего-ничего! И не с такими проблемами справлялся! Хотя вру, что может быть еще проблемнее? И хватит об этом…

— Ох! — Я скрипнул зубами, когда девчушка резко дернула присохший кусочек бинта, отрывая старую повязку.

— Прости-прости! — Девушка, зачем-то, начала дуть на открытую и кровоточащую рану, как будто это чем-то могло помочь. — Отмачивать долго, а так всё быстро и хорошо! Да и заживает на тебе, как на собаке, товарищ Чума… Ой! Простите… Прости… — поспешно извинилась она, видимо, за сравнение с собакой. — Я не то имела ввиду…

— Да брось извиняться, Акулина! — Я даже рассмеялся. — Всё нормально! Не надо нам нам меж собой всяких экивоков. Всё ты правильно сказала: заживает, как на собаке, значит, как на собаке. И это очень хорошо! Некогда мне отлеживаться.

Что-то я тоже в многословие ударился. Вот как действует на меня присутствие рядом красивой девушки, которая, перематывая рану, едва не тычет мне своей крепкой грудью в лицо. Ни скажу, чтобы я был против… даже наоборот. Но, черт возьми, я ведь могу и не сдержать эти молодые гормональные порывы, что толкают меня на всякие глупости. А сейчас совсем не время затевать любовные игрища — война идёт!

— Ну, вот, — довольно произнесла Акулинка, закончив перематывать мне голову, — готово!

— Как у тебя это ловко вышло! — произнес я, поднявшись с завалинки и заглянув в зеркало. — Любо-дорого посмотреть!

— Так я школе курсы медсестер посещала, а в институте — членом Осоавиахима[3] стала! И нормы «Готов к ПВХО»[4] сдала! Я даже нагрудный знак 'Юный Ворошиловский стрелок имею! — с гордостью похвасталась она.

— Да ты просто золото, а не девушка, Акулинка! — щедро похвалил я её, отчего она зарделась еще сильнее. — Спортсменка, комсомолка и просто красавица! Не война б — сегодня же попросил твоей руки! — помимо моей воли вырвалось у меня.

— Ой, скажешь тоже — руки просить… Болтун! — шуточно отмахнулась от меня, Аклина, но я видел, как блеснули её глаза.

А за языком-то тоже нужно следить — чужой организм, оказывается, потёмки! В самый неожиданный момент подвести может. Постепенно у меня в голове накапливался вал проблем, которые необходимо было разрешить в ближайшее время. Ведь от эффективности этого тела всецело зависел успех задуманной мною миссии. Тело, разум, гормоны и инстинкты должны работать, как часики, точно также, как и мой потерянный безвозвратно родной организм. Что ж, будем работать!

— А если не передумаешь — после победы поговорим! — неожиданно добавила она и, желая подразнить, шаловливо показала мне свой маленький розовый язычок.

«Твою же мать! — мысленно выругался я, с трудом сдерживая порыв схватить девчушку в охапку и впиться в её чуть припухлые губы, никогда не знавшие помады, долгим и крепким поцелуем. — Да за что мне всё это?»

— Но, если честно, бинтовать раны по-настоящему меня мама научила, — призналась она. — Когда мы в Киеве жили, она часто в военном госпитале практиковала…

— Что практиковала в госпитале? — изумленно перебил я Акулину. Как-то не укладывалось у меня в голове, что Глафира Митрофановна, несостоявшаяся ведьма, может чем-то помогать людям в госпитале. Вот помочь кому-нибудь отойти в мир иной — всегда пожалуйста. Я припомнил её сожаление, что такое добро пропадает, когда мы свалили в могилу старухи трупы полицаев.