Бастард (СИ) - Майерс Александр - Страница 57

Григорий поднимает на нас с матерью суровый взгляд и продолжает:

— Сегодня мы должны решить, примем ли мы обратно в свои ряды мою дочь Анну и моего внука Александра. Да, официально они считаются членами семьи. Но мы знаем, что на деле это не так. Я предлагаю разобраться с этим раз и навсегда.

Юрий поднимает руку, прося слова, но князь отрицательно качает головой. Дядя кидает в мою сторону тяжёлый взгляд, как камень, и сразу же отворачивается.

— Я хочу, чтобы это было наше совместное решение, как рода, — говорит Григорий. — Поэтому будем голосовать. Каждый, кто носит фамилию Грозин, имеет один голос. У меня, как у главы рода, два голоса. И, согласно традиции, я выступлю последним. Александр и Анна, само собой, не имеют права голоса. У кого-нибудь есть вопросы?

— У меня, — говорю я. — В чём смысл этого собрания?

— Как ни странно, у меня тот же вопрос, — Юрий даже усмехается.

— Поправь, если ошибаюсь, — сведя брови, произносит дедушка и смотрит на меня, — но ты ведь хочешь стать полноценным членом рода, Александр?

— Хочу. Я имею в виду, что сейчас кто-то проголосует за, кто-то против. Для последних мы так и останемся изгоями. А те, кто хорошо относятся к нам с мамой сейчас, не перестанут это делать. Так в чём же смысл? Почему вы, князь, не приняли решение самостоятельно?

— Я поражаюсь твоей дерзости, сопляк, — скалясь, говорит Юрий.

— Пусть и дерзко, но он задаёт разумный вопрос, — вмешивается Виталий. — Отец, ты не мог бы ответить?

— Хорошо, — соглашается Григорий и потирает грудь, но тут же убирает руку. — Слушайте. Как я и сказал, это должно быть совместное решение. Не единогласное, прошу заметить. Решение большинства. Те, кто проголосуют иначе, будут вынуждены принять его. И я постановляю следующее!

Он расправляет плечи и объявляет:

— Если Александр и Анна будут приняты в семью, я буду требовать к ним уважения и не потерплю, чтобы кто-то смел их унижать. Упоминать происхождение Александра, даже намёками, будет запрещено. Я буду лично за этим следить и лично карать за нарушение этого правила. Всем понятно?

В ответ звучит лишь тишина, поэтому князь рявкает:

— Это вопрос! Всем понятно⁈

— Да, ваше сиятельство, — нестройно отвечают собравшиеся.

— Хорошо. Но если же они не будут приняты… — дед выдерживает драматическую паузу, — тогда я отзову указ о признании Александра. Официально исключу свою дочь из рода. Вам всем будет запрещено общаться с ними и оказывать какую-либо помощь. Мы забудем об их существовании. Это тоже понятно?

— Да, ваше сиятельство, — на сей раз Грозины отвечают более слаженно.

Замечаю язвительную улыбку Евгении и злорадный блеск в её глазах. Как будто большинство уже проголосовало против.

— Боже, — шепчет мама и бледнеет, как привидение.

— Отец, это не слишком сурово? — осторожно спрашивает Виталий.

— Нет! Как я уже озвучил, сегодня мы должны разобраться с этим раз и навсегда. Либо они члены рода, либо нет. Точка!

Князь хлопает ладонью по столу и затем садится. Снова воцаряется тишина, и биение крови в висках оглушает меня.

Твою мать. Не думал, что всё будет настолько серьёзно.

— Татьяна, — уже тише произносит Григорий Михайлович. — Будь добра, сделай кое-что. Возьми свечи и поставь перед каждым, кроме Анны и Александра. Кто голосует против признания — пусть задует свечу. Кто голосует за — оставляет зажжённой.

— Хорошо, ваше сиятельство, — кротко отвечает жена Юрия.

Она делает то, что было сказано, и затем возвращается на место.

Лица, освещённые трепещущими огоньками, кажутся мне суровыми. Даже отрешённое лицо Максима и как всегда встревоженное Виталия.

— Начнём же, — говорит князь.

— Начнём, — кивает Юрий и пальцами гасит свечу. — Голосую против.

Кто бы сомневался.

Но вот от того, кто голосует следующим, я этого не ждал.

— Против, — негромко озвучивает Виталий и задувает огонёк перед собой.

Какого чёрта? Почему⁈

До боли стискиваю кулаки, еле сдерживая гнев. Не могу придумать ни единой причины, почему дядя, который до этого меня поддерживал, вдруг голосует против.

— Против, — виноватым тоном произносит Татьяна и тоже задувает свечу.

Бросив взгляд на маму, говорит еле слышно:

— Прости, Аня.

— Не извиняйся перед ней, — почти рычит её муж.

— Без комментариев, — лязгает голос князя. — Продолжаем.

Мама прерывисто вздыхает и опускает взгляд. Её глаза полны слёз, руки стискивают подол платья.

— Я голосую за, — выступает Максим.

Юрий бросает на него пылающий взгляд, но ничего не говорит. А я вдруг вспоминаю слова Макса о том, что в этой семье все друг другу враги.

Оказывается, он прав. И даже Максим со своими родителями оказались по разные стороны баррикад.

— Голосую за! — громко озвучивает Алексей.

Двое против троих. Наши шансы почти выровнялись, но этого всё равно мало. Тем более что…

— Против, конечно же, — елейным тоном произносит Евгения и со второго раза задувает свечу.

— Думал, ты тоже будешь против, па, — говорит Дмитрий. — Но придётся с тобой согласиться. Голосую за. Саня вроде бы нормальный парень.

Вот и всё.

Четверо проголосовали против. Трое за. Остались только два голоса князя. Как бы он ни желал совместного решения, окончательное всё же остаётся за ним.

— Что ж, — говорит он, глядя на меня сквозь пламя свечи, и потирает грудь. — Осталось моё слово.

Григорий поднимается. Такое ощущение, что он нетвёрдо стоит на ногах. Лицо напряжено, дыхание слишком частое. На морщинистом лбу блестит пот.

— Брат? — обеспокоенно спрашивает Алексей. — Всё в порядке?

— Да! — резко отвечает князь, ослабляя галстук. — В порядке.

Чёрт возьми. Похоже на то, что у деда вот-вот случится сердечный приступ. И все это видят, не только я.

— Вызовите врача, — тихо, но твёрдо произносит Татьяна. — Быстрее!

— Нет! — приказывает князь. — Не надо. Мы должны закончить.

Григорий пошатывается и едва не падает. Юрий мгновенно оказывается рядом и поддерживает его. Виталий выхватывает телефон и звонит врачу. Женщины подскакивают и тоже бросаются к князю, но Юрий рявкает:

— Отошли! Ему нужен воздух. Откройте окна!

— Доигрались, — бурчит Дмитрий. Он единственный, кто до сих пор не шелохнулся.

Кто-то отдёргивает шторы, и солнечный свет врывается в комнату, разрушая атмосферу таинственности.

Я тоже подхожу к Григорию, и Юрий приказывает:

— Свали отсюда.

Не обращаю внимания. Смотрю на бледное лицо, искажённое болью и покрытое испариной.

— Эй, бастард! — рычит Юрий. — Ты меня слышишь⁈ Отойди!

— Нет, — слабым голосом, почти неслышно, произносит князь. — Пусть останется. Я должен сказать своё слово. Я голосую…