Гость из будущего. Том 2 (СИ) - Порошин Влад - Страница 16

— Балабол, — отмахнулся директор киностудии.

Глава 8

В кинопавильоне №2, куда я заглянул после содержательного разговора с директором всего этого беспокойного киношного хозяйства, дела на самом деле двигались к финалу. Оставалось только покрыть стены из деревоплиты серой шпаклёвкой, и можно было заносить мебель из мебельного цеха. Дежурка и «обезьянник» вообще получились как настоящие, любо дорого посидеть. Поэтому бригадир рабочих-универсалов, как официально назывались парни, труд которых использовался по самому разному профилю, с гордостью мне показывал дело рук своих подчинённых.

— Это кабинет, гражданина начальника, — сказал он, когда мы вошли в комнату, похожую на квадрат.

— Нормально, — кивнул я. — Здесь поставим шкаф, где разместим кубки, медали и грамоты. Тут стол, на этой стене повесим портрет.

— Никиты Сергеевича? — заинтересовался бригадир.

— Нет, Феликса Эдмундовича, — буркнул я, при этом подумав, что портреты Никиты Хрущёва очень скоро будут снимать абсолютно везде, и что характерно не в кино.

— Четвёртая стена крепится и сверху, и снизу большими болтами, но дверьми лучше не хлопать, конструкция может не устоять, — проинструктировал меня деловой дядька.

— Точно. Разболтаются болты, и пойдёт жизнь от балды, — пробубнил я себе под нос. — Пошли смотреть кабинет криминалистов. Здесь всё ясно, как божий день.

Мы тут же переместились в другое помещение, которое в данный момент ничем не отличалось от своего собрата. Поэтому я, немного покрутившись на месте, пробормотал:

— По центру установим лабораторный стол с полками. И расставим на нём разные колбы, пробирки и баночки с реактивами. Тут встанет шкаф с вытяжкой, тут центрифуга, на эту стену повесим портрет.

— Товарища Хрущева?

— Можно и Хрущева, но лучше Менделеева. Химия — это наше всё. Пошли дальше, — махнул я рукой.

«Коридор какой-то невыразительный, неживой, — подумал я, пока мы топали в кабинет оперативников, — придётся задействовать реальные коридоры „Ленфильма“. Да и здесь все стены нужно будет украсить наглядной агитацией. Например, плакатами: „Ты — написал чистосердечное признание?“ или „Болтун — находка для эстрады“ и „Сегодня пьян и завтра пьян, а в результате по посадкам сорван план“. И ещё что-нибудь о правилах дорожного движения. Что-нибудь такое: „Соблюдай дистанцию, а то поцелуемся“. Хотя у нас цензура без чувства юмора, лучше повесить графики раскрываемости преступлений: и бессмысленно, и полезно».

— Ой, ёёё? — крякнул я, когда мы вошли в кабинет оперов, так как в лицевую стену товарищи строители вместо стандартного большого окна впендюрили окно с балконной дверью. — Это кто же до такого додумался? Вы бы ещё сюда панорамное окно с видом на Нью-Йорк пришпандорили. Капитан Ларин откидывает полог, а там сияет огнями неоновой рекламы Бродвей.

— А я может быть, в милиции за всю жизнь никогда не был, — обиделся бригадир. — Что теперь, переделывать?

— Зачем переделывать? — прошипел я, стараясь изо всех сил в голос не заржать. — Тащи топор, я сейчас сам эту стену на щепки разнесу. Кто у меня сегодня хотел ящик коньяка за перевыполнение пятилетнего плана⁈

На этих словах в кабинет оперативных работников милиции заглянули любопытные лица рабочих-универсалов.

— Значит так! — рявкнул я на работяг. — За эти художества, за этот импрессионизм на рабочем месте, коньяк незаметно превращается в один очень слабоалкогольный напиток, в кефир. Где топор? Где топорище и колун⁈ — прокричал я и в поисках какой-нибудь монтировки или ещё какой-нибудь мощной железяки ринулся из кабинета оперов в коридор, где лежали разные инструменты.

Перепугавшийся бригадир рванул следом и как правильный хороший начальник запричитал:

— Слушай, Феллини, не дури. Зачем же в щепки ломать? Ребята честно отпахали. Мы стенку и подоконник немного нарастим, зашпаклюем, и никто ничего не заметит. Да постой ты! — гаркнул он, когда я схватил двумя руками тяжёлую кувалду.

«Ладно, пошутили, пошумели и хватит, — улыбнулся я про себя. — Парни на самом деле поработали на совесть. Но спектакль нужно доиграть до конца, чтоб в следующий раз головой соображали, а не другим местом».

— Хорошо, ломать стенку не буду, — я опустил «стальной ударный инструмент» на пол. — Значит, шпаклевать стены будете тоже вы?

— Ясное дело, мы же универсалы, — пробурчал бригадир.

— Тогда, чтоб к 8-у июля закончили шпаклёвку, шалопаи, — я погрозил кулаком всей бригаде.

— А коньяк? — спросил меня кто-то из-за спин «горестроителей».

— Выдам три бутылки, остальное пол литражу получите кефиром, — ответил я. — И, кстати, балконную дверь можно не заделывать. Мы её на съёмках длинной шторой завесим. Вот так, товарищи Сизифы.

«Владимир Высоцкий без гитары — это всё равно, что брачная ночь без невесты», — улыбнулся я, когда вошёл в собственный кабинет. Актёры, по всей видимости, уже обсудили сотрудников правоохранительных органов и сейчас они пили кофе и слушали, как Владимир Семёнович своим хриплым баритоном ведёт сказ про того, кто с нею раньше был.

Но тот, кто раньше с нею был,

Меня, как видно, не забыл,

И как-то в осень, и как-то в осень

Иду с дружком, гляжу — стоят.

Они стояли молча в ряд,

Они стояли молча в ряд —

Их было восемь.

Высоцкий допел куплет, краем глаза заметил моё появление и, дважды рубанув по струнам, сказал:

— Товарищ режиссёр, у нас в 13-ом эпизоде идёт задержание банды вора-рецидивиста Кумарина. Сначала камера показывает, как мы, воры и бандиты, сидим в хате и выпиваем. А давайте я там спою?

— Ну, не знаю, — протянул я, хотя идея мне сразу понравилась, так как песня Высоцкого привносила в эпизод дополнительный драматизм.

Я моментально представил, как сначала зритель прослушает пару хороших куплетов песни, проникнется к ворам некой симпатией и уважением, а потом, когда мои опера начнут с бандитами драться, в душе человека, пришедшего в кинозал, возникнет самый настоящий эмоциональный всплеск. Случится то, ради чего люди слушают сказки, читают книги и смотрят кино.

— Феллини, это же гениально! — загудел актёр Станислав Чекан, который в моём детективе играл роль авторитетного вора Владимира Кумарина, по кличке Кум. — Ты только представь: стол, закуска, грибочки, лучок, банка самогона, тут мужики из моей банды сидят, пригорюнились, тут девочки присели, призадумались. А тут Володя поёт: «И тот, кто раньше с нею был, он мне грубил, он мне грозил». А я такой хлобысь рукой по столу. Выпил стакан, встал и толкнул твой монолог про воровскую жизнь о том, что власть над простым народом глумиться, обманывает его, обирает, рвёт из него последние жилы и при каждом удобном случае втаптывает в грязь, и только мы, воры, живём как свободные люди. Мне кажется — это гениально.

— Стас, это очень сильно! — тут же поддакнул Евгений Леонов. — Вот так, Феллини, и надо снимать. Вот это и есть настоящее кино.

— Я могу ещё что-нибудь исполнить, — моментально предложил Владимир Высоцкий. — У меня вообще много песен.

— Если друг оказался вдруг и не друг, и не враг — а так, — неожиданно для себя произнёс я и быстро прикусил язык. — Владимир Семёнович, оставляем эту песню, которую вы сейчас исполняли. Она годится. И вот ещё что. Заменим твоему персонажу кличку. Наум — не то и не сё. С этого дня в сценарии появляется спекулянт валютой по прозвищу Паганини.

— Почему Паганини? — почему-то возмутился Савелий Крамаров.

— Как-то раз, Сава, этому итальянскому скрипачу враги порвали струны, и он сыграл на одной струне так, что никто в зале не заметил, — хмыкнул я. — Вот и наш Паганини после какой-то драки, когда на его гитаре осталась одна струна тоже сбацал: «Пошёл ты лесом дорогой».

— Ха-ха-ха! — дружно захохотала вся компания актёров.

— А что? Вор Паганини — звучит, — улыбнулся Владимир Семёнович Высоцкий.

— Хватит, товарищи! — я хлопнул три раза в ладоши. — Поехали дальше. Марианна Вертинская, пожалуйста.