Подмастерье палача (СИ) - Тюрин Виктор Иванович - Страница 42

Для того Клода Вателя задание может быть и пустяковое, а вот для меня, скажем так, было не по профилю. Не было у меня никаких дел с церковью в прошлой жизни, зато теперь прекрасно сознавал, что здесь все пронизано верой в бога, вплоть до поз, которые рекомендовались церковниками для использования в супружеской постели. Здесь мне приходилось ходить на воскресные мессы, молиться по утрам и вечерам, при случае кляться святыми и постоянно контролировать себя, как только в разговорах речь касалась веры, бога и жития святых. За этот месяц я многое узнал, впитывая в себя информацию, как губка, выделял главное, анализировал, но при этом все равно многое для меня оставалось непонятным, и как правило, все эти вопросы были связаны с верой. Понимать и принимать веру в бога, как местные жители, я пока так и не научился. Например, почему грабители и убийцы, приговоренные к смерти, так жаждут исповедаться? Сначала я думал, что они просто хотят облегчить душу, выговориться. А вот и нет. Оказалась, что предлагаемая исповедь давала им слабую, но все же надежду на прощение и спасение души. Кайтесь, грешники и вам на небесах зачтется! Именно поэтому многие закоренелые преступники, переносившие жесточайшие пытки и при этом молчавшие на допросах, делали свои последние признания уже на эшафоте, так как именно эта исповедь, представлявшее собой добровольное покаяние перед народом, давала им шанс на спасение души и воскрешение тела в Судный день. Если для любого средневекового человека это было просто и понятно, то как уловить подобный нюанс человеку будущего, к тому же практически не знакомому с католической верой. Подобные откровения, а для меня они такими и были, мне сначала приходилось осознавать, пропуская через себя, чтобы затем принимать, как данность. Причем таких понятий было очень много, даже слишком много для меня. Вот и сейчас мне предлагалась изобличить священника, через его проповедь, который, в глазах своих прихожан, являлся голосом всевышнего.

— Ты что, задумался? Тот Клод Ватель справился бы играючи с этим делом. Выверни его душу наружу, как ты всегда умел делать. Я верю в тебя "лисий хвост"!

— Если я пойму, что он враг, что с ним делать?

— Попробуй склонить его на нашу сторону, а если не получится, отдай Жильберу. Ах, да! Забыл тебе сказать: он с тобой поедет и присмотрит, чтобы у тебя все хорошо получилось.

Оливье с ухмылкой смотрел на меня, готовый услышать мои возражения, но так и не дождался. Я понимал, что брадобрею был нужен лишний повод, чтобы в очередной раз поставить меня на место и показать кто в этом доме хозяин. Его разочарование во взгляде сказало мне об этом, когда я спокойно ответил: — Как скажете, господин.

Теперь у меня никаких сомнений не осталось в том, что именно он стравил Клода и заместителя прево. Все правильно: разделяй и властвуй! Оливье мог себе это позволить, так как Жильбер, Клод и он сам были выходцами из третьего сословия, то есть равны по своему происхождению.

— Встретишься с Гошье у входа в церковь, когда колокола пробьют к вечерне.

— А теперь что мне делать?

— Пока есть время, займись своими делами, — увидев мой вопросительный взгляд, он начал пояснять. — Ты снимал комнату в городе, у вдовы Бове. Внизу находится лавка пекаря, где сейчас торгует младший брат ее покойного супруга. Сам дом находится недалеко от центральных ворот, рядом с Овощным рынком. Если сумеешь быстро разобраться с монахом, то ночевать сегодня будешь уже дома.

— А как с деньгами?

— Все ждал, когда ты меня об этом спросишь. Держи, — Оливье кинул мне кошелек. — На первое время тебе хватит.

— Благодарю за щедрость, господин.

— Сюда больше нужды нет приезжать. В городе найдешь постоялый двор "Дубовый лист". Хозяина зовут Жерар Бриоль. Вот, держи, — он дал мне перстень. — Не носить. Просто покажешь его хозяину таверны. Когда ты мне понадобишься для следующего дела, он пришлет за тобой мальчишку. Все понятно?

— Да, господин. Благодарю вас от всего сердца за участие в моей судьбе.

Я уже знал, что лесть не чужда королевскому советнику, поэтому решил еще раз прогнуться перед ним. Лицо брадобрея не изменилось, но по глазам я видел, что ему пришлись по душе мои слова.

— За дверью тебя ждет Жан. Он знает, что делать. Иди.

Поднявшись, я коротко поклонился и направился к двери.

— Идемте за мной, сударь, — сказал слуга, стоило ему меня увидеть.

Мы снова шли, петляя, галереями и коридорами, мимо замерших, как статуи, королевских телохранителей, пока не остановились у поста, где небольшой группой стояло несколько шотландцев. Трое из них, стоявшие в ряд, в латах и с оружием в руках, готовились сменить часовых, получая последние наставления от офицера. Слуга подождал, пока развод окончиться и только тогда подошел к старшему из них, мужчине, с сединой на висках и усах. Несмотря на возраст шотландец имел подтянутую, спортивную фигуру и широкие плечи. Слуга, подойдя к нему, поклонился, затем что-то очень тихо прошептал, при этом кивнув головой в мою сторону, после чего, мужчина негромко позвал: — Квентин!

От группы шотландцев, которая только что уменьшилась наполовину, отделился молодой парень в легкой броне. С его пояса свисали меч и кинжал, а на голове ловко сидела небольшая шапочка с пером. Молодое лицо, не лишенное приятности. Во взгляде почтение и внимательность, но при этом в его светло-голубых глазах нетрудно увидеть искорки веселья, свойственные беспечной молодости.

"Квентин Дорвард? Спросить? Нет. Не зачем привлекать к себе лишнее внимание. И так, похоже, я нахожусь на контроле у своего босса".

— Проводишь этого человека через посты! — последовал приказ.

— Слушаюсь!

Слуга брадобрея снова подошел ко мне.

— Сударь, на выходе из замка вас ждет слуга с лошадью. Когда приедете в город, просто отведите коня на постоялый двор под названием "Дубовый лист". Там за ним присмотрят.

Снова пошли коридоры, галереи и лестницы, пока я не оказался перед воротами замка, сопровождаемый настороженными взглядами замковой стражи, стоящей у ворот и стрелков, стоящих на стенах. Слуга, который уже ждал меня с конем, коротко поклонился, передал повод и сразу ушел. Ногу в стремя — и я в седле. Сейчас мои ощущения, наверно, можно было сравнить с чувствами человека, выходящего после заключения из тюрьмы.

Наконец тяжелая кованая решетка медленно, с лязгом и скрипом, пошла вверх. Я не страдаю клаустрофобией, но стоило лошадиным копытам дробью отозваться на деревянных досках подвесного моста, а самому оказаться на просторе, под ярким солнцем, как с некоторым удивлением понял, что не только обитатели замка, но и сама гнетущая атмосфера королевского замка давила на меня, заставляя держаться в постоянном напряжении. Не оглядываясь, я послал коня вскачь, стараясь оставить как можно большее расстояние между собой и местом, где судьба в очередной раз испытывала меня, заставив ходить по лезвию ножа.

ГЛАВА 9

Было странно, но езда на лошади оказалась для меня более привычным делом, чем игра на лютне. Нет, неудобство были, но навыки, вбитые в тело, сравнительно легко их сглаживали. Теперь, когда я определился со своей судьбой, у меня нашлось время, чтобы прийти к одному, но важному для меня выводу. Несмотря на то, что люди в эти времена искренне веруют в бога, но при этом их вера в достаточной мере гибка, и когда им надо, они легко уходят от церковных канонов. Я являлся этому живым примером. Мое перерождение люди воспринимали, как чудо, но при этом исходили из расхожего выражения: бог знает, что делает. Вот только главным было не это, как теперь мне стало понятно, а выгода, которую можно получить, используя меня. Для купцов, подобравших меня, я стал безобидным развлечением на время путешествия. Палачу Пьеру Монтре, был срочно нужен подмастерье. Брадобрей Оливье, испытав меня, решил, что нынешний Клод Ватель подойдет на роль шпиона. Если кто-то из всех этих людей и задумывался о том, что этот тип может быть демоном в человеческом обличье, то никак себя не проявил.