Зачарованное озеро (СИ) - Бушков Александр Александрович - Страница 73

Красивущая — спасу нет! Молодая, с фигуркой статуи лесной феи. Темные волосы, перевитые нитями алого бисера, рассыпались по плечам и спине, серые глаза цвета утреннего тумана видятся бездонными, и в лице нет ничего порочного, кажется даже, что она еще невинна, — во что не верится при виде этих картин и статуй, ничуть не подходящих для спальни невинной девушки. И платье...

Длинное, открывает лишь босые ступни с крашенными золотом ногтями, а широкие рукава — лишь тонкие пальцы, унизанные перстнями с огромными смарагдами и сапфирами (уж наверняка не обманка), глухой монашеский ворот...

Вот только шито оно из прозрачного и легчайшего розового тарлатана высшего сорта, так что ни малейших тайн, включая

главную женскую, не скрывает. Истины ради нужно уточнить, что все посторонние мысли, все тревоги и непонятности мгновенно вылетели у Тарика из головы, и он как зачарованный во все глаза уставился на красавицу, каких еще не видел, а если и видел, то не так близко и не в столь откровенном наряде.

Судя по легкой улыбке, тронувшей крашенные в светло-алый губы, такое оторопелое лицезрение ее только забавляло. И, что волнует, в ее улыбке не было и тени превосходства, с которым часто взрослые красавицы смотрят на восторженных мальчишек. Показалось даже, что она вот-вот насмешливо высунет розовый язычок, как та очаровательная юная барышня. Она была чуточку выше Тарика, но не более чем на полголовы. Вокруг нее витал неназойливый, но стойкий аромат неизвестной прежде пахучей воды, и она была прекрасна, как радуга...

Язык незнакомка так и не показала. Спросила:

— И как же тебя зовут, мой прекрасный гость?

Сквозь ошеломление ее красотой все же прорвалась трезвая мысль: может, он несправедлив к Бальдеру ? Уж тот-то распрекрасно знал его имя, вписанное в подорожную, и достаточно времени имел, чтобы его назвать кому угодно...

И вторая трезвая мысль: зная твое имя, нечистой силе легче тебя обморочить. А потому Тарик назвал первое пришедшее в голову:

— Бабрат...

— Красивое имя, — сказала прелестница. — А я — маркиза Алем, для друзей — просто Карита. Хочешь быть моим другом, Бабрат?

— Очень своеобразный способ у вас...

— У тебя.

— Очень у тебя своеобразный способ приглашать к себе в друзья...

— Ну, что поделать... — Она приняла вид напроказившей маленькой девочки. — Одичали мы здесь, в глуши. Гостей почти что не бывает, вот и приходится прадедовскими способами их приглашать... Я, надеюсь, не нарушила каких-то твоих грандиозных планов? Куда ты ехал, если не тайна?

— Да какая там тайна, — осторожно сказал Тарик. — Отец послал в Озерный Край покупать рыбу, дело знакомое...

Что же, она в самом деле не знает, кто он такой? Тогда Бальдер ни при чем и ковен тоже, а это легче...

— Это срочное дело?

— Не особенно, обычное, — сказал Тарик.

— Ну, вот и прекрасно. Значит, погостишь немного у меня и поедешь по своим делам! — Она лукаво улыбнулась. — Я отцу ничего не скажу. Можно даже написать ему письмо, что ты, скажем, вывихнул ногу или подхватил какую-нибудь нестрашную хворь — например, в придорожной таверне чем-то несвежим отравился — и несколько дней будешь лежать в деревне. Мой Лекарь очень убедительно напишет и своей печатью припечатает... Но что мы стоим тут, как майловые столбы? Прошу к столу, для тебя приготовлено...

Она дождалась, пока сядет Тарик, и уселась сама. Коснулась кончиками пальцев горлышка зеленой пузатой бутылки:

— Ты уже вино потихоньку пробуешь? Или родители строгие, не позволяют?

Безотносительно ко всему приключившемуся Тарик не хотел выглядеть перед ней зеленым сопляком, браво ответил:

— Не раз случалось, и даже вишневую водочку...

— Ты такой опытный мужчина, что мне, юной и неопытной, даже страшно чуточку...

Она налила Тарику из зеленой бутылки, а себе из другой, высокой и темной, подняла свою чарку:

-Ну, за тебя, Бабрат... и за любовь!

Бордовое вино пилось легко и в голову не особенно ударяло, так что Тарик осушил поместительную чарку до дна, сам не заметив, как красавица стала его угощать, словно заботливая хозяйка. В голову легонько подступило, но не особенно. Незнакомые яства оказались вкусными, и понемногу Тарик приятно отмяк душою.

Ничего страшного, надо признать, с ним не происходило — он уже не сомневался, что его ждет, но внутреннего протеста это

как-то не вызывало: не старая уродливая ведьма, в конце концов. И не думал уже о Тами. Понемногу завязалась вполне дружеская беседа, и как-то не мешало, что он сидит в тарлатановом наряде, а она — в столь же прозрачном платье: стол закрывал то, чего не следовало выставлять напоказ за политесной трапезой. Вот только ее великолепная грудь с крашенными золотым сосками под прозрачным тарлатаном... Но она Тарику не доставляла, что скрывать, особенного неудобства...

Понемногу завязалась дружеская беседа. Сначала Карита жаловалась на судьбу: поместье богатое, но ей одиноко, муж умер три года назад, дворян в округе мало, и она частенько целыми неделями живет отшельницей. А в столицу перебираться не хочет: родилась и выросла в глуши, не терпит многолюдства и каменных громад, которые ее натуральным образом душат. По происхождению своему и мужа могла бы без особых трудов быть принята при дворе, но ничуть к этому не стремится. Последний раз ездила в Арелат четыре года назад повидаться со старой подругой, после замужества поселившейся там, но не выдержала и трех дней, уехала в поместье...

Все это говорилось без глубокой печали, разве что с некоторой грустью: не похоже, чтобы она пыталась вызвать к себе жалость или участие, и судьбу не проклинала, наоборот, говорила, что другой и не хочет. Потом беседа как-то незаметно перешла на Тарика: маркиза расспрашивала, как он у себя развлекается, как у него обстоит с девочками, — вполне пристойно, но крайне игриво, словно болтали две подружки. О Тами Тарик ничего не рассказывал, но, подчиняясь извечному мужскому желанию покрасоваться перед красивой женщиной (он, как и другие, давно относился к этому как к делу житейскому), поведал и о том, что у него есть женщина, и о том, как его годовички дружат с девчонками и во что это порой выливается на Зеленой Околице. Немного прихвастнул, конечно, но в меру.

Шло время, и он чувствовал себя все более свободно, досада на то, что его столь бесцеремонным образом зазвали в гости, помаленьку улетучилась: ничего страшного с ним не произошло и не

похоже, чтобы затевалось, а осознание, чем все должно кончиться, не вызывало, что греха таить, внутреннего протеста и отторжения — скорее уж, все смотрелось занятным приключением из тех, о которых пишут в голых книжках...

Понемногу беседа стала вязнуть, как тяжело груженная габара на раскисшей дороге, — собеседница Тарика потеряла к ней всякую охоту, и он замолчал. А потом она отодвинула стул и встала из-за стола, глядя так, что объяснений не требовалось, так что Тарик тоже встал, но выбраться из-за стола не спешил: к его немалому стыду, оказалось, что просторные тарлатановые штаны изрядно оттопырились, и ничего нельзя было с этим поделать. Маркиза, смеясь, за плечо выдернула из-за стола, как спелую моркву с грядки, придвинулась и спросила:

— Значит, женщин уже отведывал? Ну, посмотрим, чему они тебя научили...

И тонкими пальчиками, унизанными перстнями с огромными самоцветами, принялась рвать на нем блузу, что удалось легко — тарлатан поддавался легче тряпочной бумаги. Упершись ладонями в грудь Тарика, потеснила его к постели, и он вмиг оказался лежащим на спине. С едва слышным треском порвались тарлатановые штаны, и его достоинство надолго оказалось в плену проказливых и умелых женских губ, в конце не упустивших ни капли.

Как ни удивительно, мужская драгоценность осталась подобной бравому стражнику у ворот королевского дворца. Прежде никогда такого не было, ни после теребенек, ни с Тами. Подумать над этой странностью Тарик не успел — маркиза легла рядом, притянула его к себе и, прикрыв глаза, прямо-таки приказала: