Зачарованное озеро (СИ) - Бушков Александр Александрович - Страница 23

что «бадахарские штучки» «угольки» пускают в ход не чаще, чем столичные жители, — что симпатии к бадахарцам у тех, кто знал истинное положение дел, ничуть не прибавляло. В столице были кварталы, где бадахарцам категорически не стоило появляться даже средь бела дня, не говоря уж о вечерней поре: и поколотят, и денежки выгребут, и разденут до исподнего. То же касалось иных таверн и увеселительных заведений. Не так давно в ратуше поднимался даже вопрос, не ввести ли для иных общедоступных мест запретительные знаки для бадахарцев, как это проделано с веселыми девками, но очень быстро отцы города замысел провалили, напомнив, что бадахарцы повсюду оставляют немало золота, а такие знаки принесут изрядный ущерб и торговцам с тавернеро, и городской казне. Но бадахарцы по-прежнему оставались героями язвительных байс и немалого числа растрепок вроде «Школярки на бадахарском постоялом дворе»...

Похоже, дворянка закончила. Так и есть: недолго поговорив с торговцем, подошла, не удостоив Тарика и взглядом (конечно, с чего бы вдруг?), и весело спросила спутника:

— Заждался, бедненький?

У Тарика осталось стойкое подозрение, что молодой дворянин испустил неслышный окружающему миру протяжный вздох облегчения. Но лицом владел мастерски — должно быть, в отличие от Тарика, свыкся с такими походами. Ответил браво:

— Готов стоять так до скончания времен, фея моего сердца, лишь бы ты затмила нарядами всех остальных!

Хорошо сказано, подумал Тарик, надо запомнить и ввернуть при случае. Засмеявшись, дворянка взяла спутника под руку, и они степенно удалились — но не к выходу, а в глубину торговых рядов, так что мытарства молодого дворянина вряд ли закончились.

А мытарства Тарика продолжались. Тами перебирала уже не раз просмотренные образцы, примеряла те, что уже прикладывала к себе, и конца-краю этому не предвиделось. Правда, Тарик ее великодушно понимал, как и ту дворянку: шелка в таких узорах появились на ярмарке впервые — ткани усыпаны красивыми звездочками,

как две капли воды похожими на снежинки под увеличительным стеклом, вид снежинок и сочетания цветов самые разнообразные. Что же, и они с друзьями именно так простаивали в оружейных лавках, когда там появлялись новые складешки — невиданные прежде линии клинков и украшения рукояток. Девчонкам (кроме Пантерок) не понять, как это привлекает...

Потом произошло нечто удивительное. Тами вдруг, обращаясь к торговцу, произнесла длинную фразу, насквозь непонятную, а тот, поборов явное удивление, ответил столь же непонятно, и у них завязался натуральный разговор, из которого Тарик не понимал ни словечка — явно на бадахарском, нужно признать, мелодичном, певучем, похожем на песню без музыки. Почему-то его неприятно задело, что Тами, оказывается, знает бадахарский, и, надо полагать, неплохо — отвечает быстро, без малейшей запинки, не подыскивает слова. И ведь не может не понимать липучие взгляды «уголька» — подобное глазенье Фишты она определила моментально, а ведь Фишта в сто раз лучше этого торгаша умеет не выдавать взглядом чувств и побуждений, когда имеет дело с девушками...

Тарик с превеликим удовольствием заехал бы по сытой роже, обрамленной дурацкой бородкой, но повода не было, да и связываться таким образом со взрослым — поступать против регламентов. Жаль, что он ничегошеньки не понимал — глядишь, и сыскался бы повод. Но что поделать, в Школариуме иноземных языков не учили. Среди столичных мальчишек считалось политесным знать назубок дюжины две слов на бадахарском (а у тех, кто прирабатывал в порту, и на паре-тройке других языков), но это были сплошь ругательства и непристойные словечки, а в разговоре Тами и торговца ни одного из них, вот жалость, из уст бадахарца не прозвучало, так что совершенно не к чему придраться, как не мог придраться иной Стражник, когда они громко, с безразличным видом изрекали в его адрес смачные бадахарские словечки, которые, будь они произнесены на людной улице на родном языке, обошлись бы в полдюжины розог (с портовыми Стражниками так себя вести никак не следовало — они и сами немало нахватались тех же иноземных словечек).

Разговор затягивался, и Тарик понемногу наливался злостью — видел в высоком зеркале, возле которого стояла Тами, как она игриво улыбается и знакомо уже играет сиреневыми глазищами. Предположим, все красивые девчонки любят безобидные словесные игривости, но вести себя так с этим «угольком»... Коли уж она откуда-то знает бадахарский, должна знать и то, что это за типус...

Тами вдруг обернулась и поманила его. Тарик охотно подошел.

— Посоветуешь, что мне лучше выбрать?

Приятно было такое слышать, и он стал рассматривать невиданные прежде шелка. Бадахарец, расплываясь в улыбке, произнес длинную певучую фразу, несомненно обращаясь к нему, но Тарик не понял ни словечка. Тами тут же перетолмачила:

— Он спрашивает: быть может, молодой витязь тоже знает самый красивый и благозвучный язык на свете?

Глядя бадахарцу в глаза, чуть усмехаясь, Тарик произнес самым благолепным голосом:

— Джалаян бадахари, фарузе кош14.

И внятно, мило улыбаясь, добавил еще несколько слов. В первую очередь те, что означали то же, что по-арелатски «трубочист» и «жулькатель кобыл» — самые смертельные для бадахарцев оскорбления. А еще предложил «угольку» проделать нечто крайне непристойное с собственной бабушкой.

В глазах бадахарца вспыхнули злые огоньки, но он изо всех сил постарался остаться бесстрастным — Тарик не обращался прямо к нему, а ко взглядам, как уже подмечалось, не придерешься...

— Ну, так что ты мне посоветуешь? — спросила Тами словно бы с загадочной улыбкой. Может, она знает и те словечки, что Тарик без малейшей ошибки только что произнес в лицо бадахарцу? Ничего удивительного, вспоминая, сколько таких словечек знают на родном языке самые политесные девчонки, но при мальчишках не говорят...

— Вот этот, — уверенно сказал Тарик, показав пальцем. — В таком платье ты будешь выглядеть потрясающе, как фея...

14

Говорю на бадахарском, но немножко (бадахарск.).

Он и в самом деле так думал. По зеленому, цвета яркой весенней травы, шелку — алые, белые и оранжевые снежинки, каждая с золотой каймой. Тами бесовски пойдет.

— Правда?

— Святая правда, — твердо сказал Тарик.

— Полагаюсь на тебя...

Она произнесла еще несколько непонятных певучих фраз. Бадахарец закивал. Теперь только Тарик обратил внимание на аккуратные таблички с ценами у каждого образца — все немаленькие, а выбранный им оказался самым дорогим. Не столь уж потрясающая денежка, но все же напрягает... И он тихонько сказал Тами:

— Это цена наверняка не за рулон, а за аштоль12...

— Как на ярмарках и бывает, — спокойно кивнула Тами. — Я знаю. Не волнуйся, у меня есть деньги, я же говорила. Сейчас скажу адрес, и вечером принесут домой. У него наверняка есть мальчишки-посыльные, всякие там племянники и бедные родственники, они вечно с такой свитой ездят, я в Гаральяне насмотрелась...

— Не любят они мелочиться, посылать мальчишку через полгорода ради одного-единственного аштоля, пусть недешевого...

— Иногда любят, — озорно улыбнулась Тами. — Знаешь ведь бадахарцев получше меня?

Ну, еще бы ему не знать! Всякий бадахарец в таком вот случае думает не о прибыли, а о том, как разузнать адрес очаровательной девушки, — хотя, если не случится чуда, это ему поможет как покойнику клизма. Но бадахарцы в самомнении своем во всем, что касается женщин, верят в разные дурацкие чудеса — чему посвящено немало байс. Ничего, пусть заявится на улицу Серебряного Волка, весело подумал Тарик. Встретим дорогого гостя как надлежит, пальцем не тронем, но дорогу к нам забудет навсегда — был в прошлом году похожий случай с ватажкой Гомари-Стрелка, когда его сестренка ходила на ярмарку и к ней назавтра такой приперся. И страшно забавно получилось...

Тами он ничего не сказал, чтобы не портить потеху раньше времени. Она вновь заговорила с бадахарцем, и вскоре тот закивал, расплываясь в улыбке. Потом повернулась к Тарику: