Выбери любимый жанр

Вы читаете книгу


Вересов Дмитрий - Летний сад Летний сад

Выбрать книгу по жанру

Фантастика и фэнтези

Детективы и триллеры

Проза

Любовные романы

Приключения

Детские

Поэзия и драматургия

Старинная литература

Научно-образовательная

Компьютеры и интернет

Справочная литература

Документальная литература

Религия и духовность

Юмор

Дом и семья

Деловая литература

Жанр не определен

Техника

Прочее

Драматургия

Фольклор

Военное дело

Последние комментарии
оксана2018-11-27
Вообще, я больше люблю новинки литератур
К книге
Professor2018-11-27
Очень понравилась книга. Рекомендую!
К книге
Vera.Li2016-02-21
Миленько и простенько, без всяких интриг
К книге
ст.ст.2018-05-15
 И что это было?
К книге
Наталья222018-11-27
Сюжет захватывающий. Все-таки читать кни
К книге

Летний сад - Вересов Дмитрий - Страница 7


7
Изменить размер шрифта:

– Моща, Григорьев! С тобой приятно иметь дело, – Переплет принялся жадно перебирать листы.

– Иметь дело, Шурик, значит, определить интересы каждого из его участников. До этого мы с тобой еще не дошли. Материалец, – комсомольский вожак похлопал рукой по пачкам, – я приволок тебе для демонстрации возможностей, как это принято у серьезных людей. Теперь хотелось бы выслушать твои предложения.

Акентьев поморщился. Этот зеленый номенклатурщик всегда был ему неприятен своим биндюжьим нахрапом на грани откровенного хамства и незакомплексованностью в поведении. Вот и сейчас эта «комса» залетная пытается перехватить инициативу. «Хрена, баба Вера!»

– Дрюня, как ты думаешь, сколько нужно переплавить металлического лома, – он сделал ударение на двойном «л», – чтобы получить тонну приличной стали?

– Это не ко мне, а во Всесоюзную пионерскую организацию имени В. И. Ульянова-Ленина.

Но по тону собеседника стало ясно, что акентьевская контратака заставила противника смешаться.

– Так и эти листы, уважаемый, не более чем металлолом, – он вновь сделал ударение на двойном «л». – И мне предстоит много, очень много напряженной работы, прежде чем, как ты говоришь, «серьезные люди» решат заплатить за нее деньги. Заметь, Дрюня, что и ход к серьезным людям, и их благожелательное отношение зависит от меня. А значит, и деньги, которые ты можешь получить за этот хлам, зависят также от меня. Усек? – Внутренне Переплет гордился собой.

– Усекать тут нечего, твой расклад справедлив и понятен.

– Расклад? Слова-то какие! Видно, ты не зря в идеологах бродишь, держишь руку на пульсе большой жизни! – Единожды показавшего зубы нужно дожимать до конца. Это было железное правило Переплета.

– Ладно трепаться, Саня, давай-ка лучше дернем, коли в этом буржуйском доме что-то найдется.

– «Дергает» пролетариат в подворотне, а мы с тобой, Дрюня, в честь славного начала совместной работы продегустируем за-а-мечательную штуковину! – Акентьев подошел к роялю, приподнял крышку и извлек штофную бутылку в золотых разводах. – «Чивас Ригал» двадцатилетней выдержки! Цени! Для компаньона мне ничего не жалко!

Дегустация изрядно затянулась. После первой же пробы Григорьев стал хохмить и живописать сцены из развлечений командирского состава передового отряда советской молодежи. Его повествование, где скабрезности и уничижительные характеристики комсомольских вожаков перемежались с по-деревенски обстоятельными, хвастливыми гастрономическими описаниями, было занимательным и в бесконечности своей чем-то напоминало Переплету сказки Шахерезады.

По мере иссякания напитка извлекалась следующая, не менее изысканная бутылка с алкоголем. Дегустация окончательно утратила характер джентльменского мальчишника. На родной манер стаканы брались высокие, наливались по полной, а последнее, что отложилось в акентьевской памяти, – Дрюнина версия «Декамерона» из жизни Выборгского райкома. Заплетающимся языком Григорьев травил про какую-то сауну, но Переплету хотелось лишь одного – вырубиться, что и произошло.

Следующими отчетливыми и подконтрольными сознанию ощущениями были затрудненное дыхание и ощущение гнета на груди. Первое, что увидел перед собой Акентьев, открыв глаза, были абсолютно круглые, фосфоресцирующие в сумерках летней ночи глаза с кошачьими вертикальными зрачками.

Принадлежали они некоему небольшому, но, судя по ощущению, очень тяжелому существу, покрытому короткой густой шерсткой серого цвета, с четко выделяющимися на голове крохотными небольшими рожками.

– Подем, подем! – мягкая, но удивительно сильная ладонь, тянула Переплета за руку, приглашая куда-то. Состояние ужаса быстро сменилось полной апатией. Александру стало чуть легче дышать, и он скорее просипел, чем сказал: «Пойдем!»

Это было непривычное перемещение в пространстве. Он переходил из одного таинственного измерения в другое, не покидая дедовской квартиры. Акентьев будто плыл, увлекаемый странным созданием, через огромные залы, потолки которых пропадали в темной высоте, или через узкие коридоры, в которых тело само собой принимало горизонтальное положение, а плотный, но несильный встречный ветерок вынуждал закрывать глаза.

– Вотта! Вотта! – Они оказались в зале, где в мерцающих гнилушных огоньках, постоянно хаотично перемещавшихся, периферийная, фоновая темень скрадывала истинные его размеры. Но ощущение, что зал огромен, присутствовало.

Сноп бледно-голубого пламени вспыхнул прямо перед Переплетом и, поднимаясь все выше и выше, вытянулся в огромный световой столб.

В переливах пламенных струй показалась фигура в одеянии, похожем на рясы средневековых монахов, с полностью закрывавшим лицо капюшоном.

– Смотри и запомни! – бесстрастный голос заполнил все пространство, вытянувшаяся навстречу Переплету рука раскрыла ладонь. – Так выглядит перстень, который ты должен найти. Найти и бросить в невскую воду у устья Лебяжьей канавки. Внимательно смотри и запоминай: не сопротивляйся событиям, что станут происходить в твоей жизни. Это и составит твой поиск…

Акентьев вскочил. Весь в липком поту, он ошалело озирался по сторонам. Комната, в которой они вчера загуляли с Дрюней. Григорьев отсутствует. Кругом окурки, недопитое вино в стаканах, разбросанные повсюду машинописные листы. А он, он сидит на рояле и с бешено бьющимся сердцем вспоминает подробности увиденного сна.

– Все, пора завязывать! Пьянка в жару – гиблое дело, – тяжело спустившись на паркетный пол, он принял решение: – В ванну…

Контрастный душ взбодрил и несколько успокоил. На кухне Акентьев выпил пару сырых яиц и за чашкой кофе, сваренного в старинной арабской джезве, составил план действий на день…

В переплетную мастерскую на улице Некрасова Александр вошел ровно в полдень. Конторка приемщицы пустовала, и от скуки он стал внимательно изучать «Правила обслуживания посетителей». В глубине помещения происходили загадочные движения, родное ленинградское радио транслировало Шостаковича, но, несмотря на внушительное количество пунктов в сервисной инструкции, обслуживать его никто не спешил. Возмутившись, Переплет решительно поднял откидную створку прилавка и прошел внутрь.

С помощью старой немецкой гильотины резал толстые картонные листы седой старичок в синем рабочем халате, черных нарукавниках и проволочных золотых очках.

– Что, молодой человек? Зоенька наша опять оставила боевое дежурство? Эх, молодежь, молодежь! – Мастер общался с клиентом, не прекращая выравнивать листы и опускать нож гильотины. – Подождите немного, я сейчас закончу, и мы разберемся.

В помещении остро пахло скипидаром, кожей, специфическим ароматом старинных книг.

На верстаке слева от входа лежало несколько огромных фолиантов в деревянных и кожаных окладах. Александр, положив свой сверток на табурет, заинтересованно принялся их рассматривать.

– Нравится? – освободившись, подошел мастер.

– Да, очень, – юноша медленно листал книгу, и с каждой иллюстрации на него смотрели жуткие, ирреально–сказочные монстры.

– Это – «Большой Флорентийский Бестиарий», правда, утративший оригинальные титулы и шмуцтитулы. Заказчик должен принять решение – восполнять том реконструированными страницами или нет.

– А вы можете и такую работу делать?

– Мы, молодой человек, пятьдесят лет в профессии, так что многое можем. Давайте, с чем вы там пришли?

С того дня Акентьев, уже получив переплетенные григорьевские листы, частенько захаживал в мастерскую к Федору Матвеевичу. Они беседовали о старинных книгах, вернее, Федор Матвеевич рассказывал, благодарный слушателю за его искренний интерес, а Александр слушал.

В первые сентябрьские дни, когда после рабочего дня Саша провожал мастера домой, на Чайковского, тот, несколько смущаясь, предложил молодому человеку поступить к нему в ученики. «Переплет становится переплетчиком!» – почему-то от этой мысли стало грустно, но, неожиданно быстро и легко, Акентьев принял это предложение.