Темное безумие (ЛП) - Ромиг Алеата - Страница 6

— Как вы думаете, где ваше место, Грейсон?

О, если бы она знала, как много значит этот вопрос. Но я здесь не для этого. Не ради своей истории. Это ради нее. Чтобы найти ее место в паззле. Пора начинать слой за слоем обнажать ее душу.

Я выдерживаю ее взгляд, не мигая.

— С вами, доктор Нобл. Мое место прямо здесь, с вами.

Между нами идет напряженная битва взглядов, и никто из нас не готов сдаться первым и отвернуться.

Но если я покажу силу, если она поймет, насколько я силен, то может потребовать моего перевода. Я решаю, что лучше не рисковать, провоцируя ее, и перевожу взгляд на цепь, лежащую у моих ног.

— Год назад я отказался от разговора с вами, — говорю я, наконец, отвечая на вопрос, заданный во время нашей первой встречи, — потому что я вам не доверял. — Я поднимаю взгляд.

Ее темные брови изгибаются.

— А теперь вы мне доверяете?

Доктор Лондон Нобл имеет репутацию человека, который выбивает осужденным убийцам более мягкий приговор или меньший срок. Она очеловечивает монстров. Она укрощает неукротимых. Она ответ каждому серийному убийце, приговоренному к смертной казни. Она их ангел милосердия.

Но за этим фасадом скрывается дьявол.

Мне потребовались месяцы, чтобы смириться с тем, что она не просто так появилась на моем пути. Сначала я отказывался от какой-либо связи с ней. Мы не могли быть большими противоположностями — и, тем не менее, ее имя продолжало преследовать меня, песня души, в которой моя собственная проклятая душа признала родственную.

Я наклоняюсь вперед, подбираясь к ней настолько близко, насколько позволяют цепи.

— Я верю в неизбежное.

Мой ответ нервирует ее. Тонкий столбик ее горла подпрыгивает, но выражение лица остается равнодушным.

— В каком-то смысле, судьбы ваши жертв стали для вас неизбежны. Вы считаете меня жертвой? Я совершила какой-то грех, о котором не подозреваю?

Ее резкие слова вызывают у меня настоящую улыбку. Не подозревает? Или это хитрость — часть ее соблазнения? У меня нет ответа. Пока нет. Сначала мне нужно собрать все кусочки ее паззла.

Все, что я знаю наверняка, это то, что у нас есть история.

Это не история любви — для этого мы слишком непостоянны, слишком взрывоопасны. Нет, наша история — поучительная.

Остерегайся.

— Вы переиначиваете мои слова, — говорю я. — Но вы не ошиблись. Все грешники — первые жертвы. Каждый, кто поддается злу, сам от него страдает. — Я провожу руками по бедрам, глядя на блестящий металл наручников. — Это инь и янь — тьма и свет, питающие друг друга и пожирающие. Змея, поедающая собственный хвост. Порочный круг.

Лондон не использует блокнот, чтобы конспектировать наши беседы. Она записывает их на видео, проигрывает запись. Она наблюдатель. Вуайеристка. Она обдумывает наши слова здесь и сейчас. Между нами нарастает тишина, она не торопится, обдумывая мои слова.

— Вы чувствуете, что не можете разорвать этот круг?

Мой взгляд останавливается на ней. Мне до ужаса хочется снять ее очки, чтобы я мог беспрепятственно смотреть ей в глаза.

— Никто из нас не бессилен. Выбор — самая сильная вещь в этом мире. У каждого есть выбор.

Она закусывает нижнюю губу, и от этого небольшого движения меня обдает жаром. Я сжимаю кулаки в ожидании следующего вопроса.

— Это мощное заявление само по себе, — говорит она, удивляя меня. — Но если вы оставляете своих жертв беспомощными, вынужденными делать только тот выбор, который вы им предоставляете, тогда на самом деле они не свободны выбирать, не так ли?

Я разжимаю руки. Пальцы скользят по коленям. Я забрался ей под кожу. Я вижу это по тому, как она прикасается к пальцу, сгорая от желания прикоснуться к маленькой нитке.

— Очень похоже на наши сеансы, — говорю я.

Она хмурится.

— Что вы имеете в виду?

Я поднимаю руки и трясу цепями.

— Если бы мы были на равных и могли честно выражать свои мысли, то мои ответы могли бы быть другими. — Я внимательно смотрю на нее. — И, я уверен, ваши вопросы были бы совсем другими.

Она замирает, и, если бы я моргнул, то мог пропустить, как ее руки слегка дрогнули. Я не отрываю взгляд от ее лица. Мы предназначены друг для друга — и никакие цепи, прутья и охрана не могут этому помешать.

На этот раз она прерывает контакт первой и смотрит на настенные часы.

— На сегодня хватит.

Меня охватывает разочарование. Где тот воинственный психолог? Куда делась ее решимость заставить меня взглянуть на мир ее глазами? Доктор Нобл — нарциссистка. Весь прошлый год я изучал ее и разрабатывал стратегию поведения с женщиной, с которой даже не встречался.

С резким выдохом я избавляюсь от нарастающего гнева. Завтра.

Нас ждет еще множество «завтра».

Глава 4

ЗАГЛЯНУТЬ ПОГЛУБЖЕ

ЛОНДОН

Пустой экран смотрит на меня, дразня нажать «Play».

Я ловлю свое отражение в затемненном широкоформатном экране и поворачиваюсь в сторону, разглядывая свои ноги и то, как юбка до колен облегает бедра. В моей голове мелькает мысль — мимолетное любопытство по поводу того, как меня видит Грейсон — затем она благополучно улетучивается, когда я поворачиваюсь к телевизору и нажимаю кнопку, чтобы воспроизвести запись.

На экране появляется изображение ржавой металлической комнаты. Уши улавливают низкий гул. Я прибавляю громкость, а затем останавливаюсь, когда в поле зрения появляется мужчина. Высокий мужчина с пивным пузом, в неаккуратном сером костюме.

Галстук болтается на шее, словно он постоянно его ослаблял. Грязные светлые волосы растрепаны, словно с ними обращались так же жестоко, как и с его галстуком. Он взволновано оглядывает тускло освещенную комнату. Ощупывает потускневшие стены, без устали ища выход, в то время как изо рта вылетает нить беззвучных проклятий.

Затаив дыхание, я смотрю, как он исследует каждый дюйм комнаты, а когда он падает на колени, хватаясь за голову, я вижу это. Вижу, как сверху спускаются тросы. Толстые черные тросы. На конце каждого — наручники. В переплетении кандалов виднеется большая сбруя.

Я лезу в карман и вытаскиваю нитку, которую держу наготове. Затягиваю ее вокруг указательного пальца, наблюдая. В комнате раздается искаженный голос.

— Брэндон Харви. У вас есть шанс освободиться из тюрьмы, которую вы создали. Вы обвиняетесь в растлении детей. Хотя вы победили систему и в глазах закона вы свободный человек, пришло время расплачиваться за свои грехи. Правосудие всевидяще.

— Пошел ты! — кричит мужчина.

— Наденьте сбрую. Затем пристегните наручниками запястья и лодыжки.

Мужчина показывает в никуда средний палец и выкрикивает непристойные слова, и вдруг из акустической системы раздается громкий шум. Панели вдоль стен одна за другой переворачиваются. Словно домино всю комнату покрывают лица детей — маленьких детей.

О боже. Я отшатываюсь, неловко нащупывая кресло, ноги не в состоянии выдержать мой вес.

— Лица ваших жертв будут напоминанием, — говорит голос. — Это ваш единственный шанс искупить вину. Сделайте выбор. Искупление или смерть.

Я пытаюсь представить, что мужчина, которого всего несколько часов назад видела в своем офисе, скрывается за камерой. Мужчина, с которым я виделась на прошлой неделе, похоже, не питает садистских наклонностей, но доказательства передо мной были неоспоримы.

Грейсон — садист.

Более того, он эксперт в области обмана.

Пока меня не затянуло в эти мысли, я достаю блокнот и записываю наблюдения. Мое внимание привлекает громкий лязг, и я вынуждена снова взглянуть на экран — и уже не могу отвести от него взгляд.

Мужчина в костюме выполняет инструкции, он непрерывно ругается, но все-таки заключает себя в сбрую и сковывает наручниками. Когда он оказывается накрепко связанным, тросы натягиваются, отрывая его от земли. Я снова слышу глухой шум, и пол под ним сдвигается, обнажая открытую панель. Из-под пола в комнату поднимается стул.