Темное безумие (ЛП) - Ромиг Алеата - Страница 27

— Всегда пожалуйста, — отвечаю я ему, подмигивая.

Он смотрит на меня, но не в замешательстве. Большинство смертных приговоров в Делавэре были вынесены судьей Ланкастером. Тридцать лет закон был его орудием убийства. Он убийца, который использует закон для убийства своих жертв, и он наслаждается каждым моментом — последний триумф перед тем, как государство навсегда отменит смертную казнь.

— Уберите этого монстра из моего зала суда.

Он в последний раз стучит молотком, последняя нота моей жизни.

Наручники сковывают мои запястья. Кровь бежит по суженным артериям, начинает кружиться голова. Перед глазами вспыхивают огни. У меня прерывается дыхание, и я изо всех сил пытаюсь втянуть воздух через ком в горле. Легкие горят.

Янг первый замечает.

— Салливан, все в порядке. Мы подадим апелляцию. Это еще не конец… — Он замолкает, когда у меня начинается припадок.

Все мышцы охватывает дрожь, челюсть сжимается. Я чувствую, как по подбородку стекает пена из рвоты.

— Нам нужен врач! — кричит Янг.

Офицер позволяет моему телу упасть на пол. Наручники впиваются в кожу, тело дрожит. Но, прежде чем мир меркнет, я вижу ее. Смотрящую на меня. Ангел милосердия, который заберет боль.

Лондон наклоняется и прижимает мягкие пальчики к моей шее.

— Он в шоке. Анафилактический шок.

Ее глубокие карие глаза широко раскрыты, когда она смотрит вниз. Я пытаюсь сосчитать золотистые частички. Они расплываются и тускнеют, пока я не теряю ее из виду. Мне удается сказать ей одно слово, пока не гаснет свет.

Убийца.

Глава 18

ОСВОБОДИ МЕНЯ

ЛОНДОН

— Пенициллин, — я просматриваю результаты анализов Грейсона. — Не хотите объяснить, как мистеру Салливану дали данное лекарство, в то время как в его медкарте черным по белому указано, что у него на него аллергия?

Этот вопрос адресовался офицеру, отвечающему за питание Грейсона в тюрьме здания суда. Я задавала этот вопрос всем офицерам, которые контактировали с ним за последние сорок восемь часов. Я не детектив и официально больше не психолог Грейсона, но я добьюсь от них ответа.

Офицер качает головой.

— Мне очень жаль, мэм. Я не знаю.

Я резко вдыхаю.

— Хорошо. Спасибо.

Я иду по коридору, чтобы вернуть анализы в комнату неотложки, но меня останавливает детектив Фостер.

— Вас здесь быть не должно. Я возьму это. — Он забирает карту.

— Я как раз ухожу. — Я пытаюсь сделать именно это, но массивный детектив снова встает на моем пути.

— Что вы здесь делаете?

Я скрещиваю руки.

— Один из моих пациентов попал в больницу, детектив. Я делаю здесь то же, что и вы — пытаюсь выяснить, как это произошло, и, более того, определить, как это отразится на моем пациенте.

Он медленно кивает.

— Знаете, в журнале посещений значится только один человек. Вы. Я нахожу это очень интересным.

— Осторожно, детектив. Кто-то может подумать, что вы намекаете на то, что респектабельный доктор отравил пациента.

— Я ни на что не намекаю. Я прямо спрашиваю, давали ли вы Салливану пенициллин, чтобы отсрочить его перевод.

— Невероятно, — бормочу я себе под нос. — Детектив Фостер, вы хотите, чтобы мне пришлось выполнять работу не только за врачей этой отсталой больницы, но также и за вас. Как вы думаете, сколько людей желают Грейсону смерти? Семья жертв, сотрудники полиции… вроде вас…

— Его уже приговорили к смертной казни, — обрывает он.

— Его приговорили не вчера, — возражаю я. — Похоже, в то время чаша весов как раз склонялась в его сторону. — Я поднимаю брови.

Он тяжело вздыхает.

— Не спешите возвращаться в Мэн, доктор. Возможно, мне придется снова вас допросить.

Я вскидываю руки.

— Ладно. А теперь могу я увидеть моего пациента?

— Никак нет. Салливан находится под строгой охраной. Допускаются только полиция и медицинский персонал.

Он проводит меня в комнату ожидания. Я нахожу стул, который за последние восемь часов я уже стала считать своим. Голова разрывается от усталости, и я на мгновение закрываю глаза.

На то, чтобы доставить Грейсона в «скорую», потребовалось слишком много времени. Больница находится всего в пяти милях от здания суда, и доставка в больницу не должна была занимать пятнадцать минут. Эти пятнадцать минут стоили Грейсону потери сознания.

В темном уголке моего разума шепчет тревожный голос, насмехаясь надо мной. Ты сама этого хотела. Я хотела. Я хотела смерти Грейсона. Я хотела устранить угрозу. Моя стойкость сильнее чувств к нему.

Я моргаю, чтобы избавиться от сухости в глазах. Я не смогла бы пролить слезу, даже если бы попыталась.

Большинство психологов могут ставить диагнозы и лечить пациентов, потому что они о них заботятся. Они обладают чувством сопереживания и черпают из него силы, чтобы отдавать себя и помогать тем, кого мир обычно избегает.

Я не могу сказать о себе того же.

Я не сопереживаю своим пациентам. Я сочувствую им.

У нас с Грейсоном есть что-то общее… мы связаны какой-то темной силой… и все же я знаю, что мы разные. Я лучше его. Я лучше его, потому что сильнее и заслуживаю того, чтобы жить и помогать людям. А чтобы это продолжалось и дальше, он должен проиграть.

Так что да, я хотела его смерти. Но не так. Я хотела, чтобы система правосудия убила его. Я не хотела испытывать чувство вины. Ненавижу ощущать эту пустую боль в груди и хочу, чтобы она прекратилась.

— Доктор Нобл.

Я резко открываю глаза. Передо мной стоит врач скорой помощи.

— Да?

— Могу я поговорить с вами? — спрашивает он.

Я хватаю сумочку.

— Конечно, доктор Розленд.

Медицинскую карту Грейсона еще не доставили. Я сомневалась, что Грейсон бы выжил, если бы медперсонал тратил время на ненужные тесты. Так что я повсюду разбрасывалась своим именем, чтобы убедиться, что доктор Розленд знает, какие анализы провести.

Меня ведут в крыло неотложки, где лежит Грейсон.

— Не волнуйтесь. Я получил разрешение. — Доктор смотрит в мою сторону. — Врач должен видеть своего пациента.

— Спасибо.

— Он проснулся, — говорит он. — Уверен, что как только я разрешу его допрашивать, у вас уже не будет возможности с ним поговорить. Он просил об этом с тех пор, как проснулся.

Я хмурюсь.

— Доктор Розленд, вы рискуете, разрешая мне пройти сюда. Не думаю, что детектив Фостер оценит ваши усилия.

Он снисходительно машет рукой.

— Фостер — горячая голова. Позволь мне с ним разобраться.

Я улыбаюсь. Похоже, врач скорой помощи регулярно общается с детективом.

— Что ж, я ценю это. Салливан… уникальный пациент.

Он кивает.

— Я заметил. Сканы его мозга впечатляют. Позор, что кто-то с таким большим потенциалом занимается… Позор.

Я опускаю голову, когда мы проходим мимо двух офицеров, охраняющих коридор.

— Вы узнали, как он получил антибиотик? — Спрашиваю я.

Когда мы добираемся до палаты, он останавливается у двери и смотрит на меня.

— Да. Он сам ввел себе лекарство.

Мое сердце колотится о грудную клетку. Двойной удар бах-дах-бамп выбивает кислород из легких, и я с трудом вдыхаю воздух с примесью антисептиков, прежде чем дверь в палату открывается.

Один офицер стоит на страже за дверью, другой — в палате рядом с Грейсоном. Его лодыжки прикованы к каталке. Левая рука прикована наручниками к перилам.

Он проснулся. И, когда я вхожу, смотрит на меня затуманившимся взглядом.

— Сколько лекарств ему дали? — спрашиваю я доктора Розленда.

Он остается в дверном проеме.

— Предостаточно, — отвечает он. — Еще несколько минут, и мистер Салливан, возможно, уже не выкарабкался бы. Скорая сказала, что вы делали искусственное дыхание до тех пор, пока его не перевезли. — Он натянуто улыбается. — Он обязан вам жизнью.

Я прикрываю глаза. Укол вины проникает еще глубже.

— Я дам вам минутку, — говорит доктор, закрывая дверь.

Я шагаю вперед, но офицер вытягивает руку.