Николай I Освободитель // Книга 8 (СИ) - Савинков Андрей Николаевич - Страница 44

- Еще партию беспризорников доставили, - тут же откликнулся заместитель директора по воспитательной работе. – Пять человек. Мы их обиходили как полагается и пока на карантин посадили, пускай отъедятся несколько дней, глядишь поспокойнее станут, а то ну чисто зверьки маленькие.

- Ну, это как водится, - согласился Муравьев и повернулся к завхозу - места у нас еще есть?

- Нужно новую группу формировать, - лысоватый мужчина лет пятидесяти покачал головой. – Открывать дальний флигель и там кровати начинать ставить.

- И сколько там поместится учеников?

- Десятка три, не больше. И на этом все, мест больше нет, - завхоз развел руками как бы говоря, что новых помещений под жилье учащихся он при всем желании не нарисует.

- Понятно, я подниму этот вопрос. Там, - директор поднял глаза в гору, имея ввиду свое министерское начальство. – Что у нас еще?

Из армии Муравьеву пришлось уйти по причине ранения. Шальная пуля, попавшая в левую ногу уже в самом конце недавней войны – это случилось уже тогда, когда армии стояли на Рейне, и как таковых боевых действий фактически не велось, отчего было обидно вдвойне – стоила ему карьеры. Врачам ногу удалось спасти, но полностью восстановить функции конечности у них не получилось, так что хромать ему теперь до конца жизни. Будь Николай генералом, это не было большой проблемой, но офицер был всего лишь командиром уланского эскадрона и подобное ранение ставило на возможности дальнейшей службы жирный крест.

Пришлось выходить в отставку и искать себя на гражданском поприще, благо молодой штабс-капитан имел немалые связи в столице, так что с дальнейшим назначением проблем не возникло. Для кого-то другого само обретение чина коллежского асессора могло вполне сойти за цель всей жизни, но Муравьев, получивший данный чин всего в двадцать три года, мог считать его только трамплином наверх. С другой стороны это не помешало ему подойти к своему послевоенному назначению со всем усердием, которое зачастую заменяло отсутствующий пока опыт гражданского управления. Молодой человек прекрасно понимал, что данное назначение по большей части было сделано авансом и горел желанием доказать, что оно не было ошибкой.

- Государь император предаёт этому делу большое значение, - напутствовал его тогда дядя. Уж кому как не ему было знать такие подробности, ведь он уже двадцать лет бессменно возглавлял секретариат нынешнего императора. – Николай Павлович говорит, что дети – это наше будущее, и именно по отношению к детям можно понять, что будет с государством через двадцать лет. Так что цель твоя – показать результат. Продемонстрируй, что можешь руководить одним приютом, и продвинешься наверх.

Вообще Суворовские училища – кто их так назвал, Бог весть, официально в документах Минпроса они обзывались «Училищами для сирот и трудных детей» - концептуально отличались от уже существующих России «Воспитательных домов», находящихся под покровительством императрицы Александры Федоровны.

Тут, наверное, имеет смысл сделать отступление и рассказать немного о тех самых воспитательных домах. Первое такое заведение открылось в Питере еще в середине 18 века по велению Екатерины. «Великая» императрица, как и многие другие свои дела, начатые исходя из лучших соображений, до ума довести не сумела. В столичный воспитательный дом принимались только сироты возрастом до двух лет, коих в столице было всегда огромное количество. Оторванные от корней крестьяне, ищущие в городах лучшей доли, зачастую не имели за душой вообще ничего, но размножаться при этом не переставали. В результате новорожденных – не имея возможности прокормить даже себя, про детей и говорить нечего - либо просто оставляли «полежать на морозе», либо сдавали в воспитательный дом.

При этом нормального финансирования от казны учреждению положено не было, воспитательный дом жил на пожертвования, страдал от постоянного безденежья и был рассадником всяческих болезней, что в итоге приводило к гибели 85% всех подопечных. Короче говоря - страх и ужас.

В более-менее нормальное заведение воспитательный дом превратился при императоре Павле Петровиче, когда его отдали под крыло Марии Федоровны. Пошло финансирование, дети перестали мереть как мухи, был налажен относительно приличный быт и образовательный процесс. После событий 1815 года патронаж над подобными заведениями отошел Елизавете Алексеевне – жене Александра, принявшей на себя обязанности старшей женщины в семье, – а после ее смерти – жене Николая Павловича.

За последние двадцать лет подобных воспитательных домов в империи было открыто несколько десятков, по полдесятка штук в столицах и почти в каждом губернском городе. Ежегодно из них выпускалось порядка 3-3,5 тысяч человек, а всего одновременно в них содержалось около 65 тысяч детей.

Суворовские же училища, которые начали появляться уже после окончания Царьградской войны и одним из которых – столичным и самым, соответственно, крупным – был поставлен управлять Муравьев, были ориентированы совсем на другой контингент. Сюда попадали дети-сироты, беспризорники и малолетние преступники, которые до этого так или иначе были замечены имперской административной и судебной системами. То есть тут детей предполагалось не просто учить и воспитывать, а перевоспитывать, тем самым снижая уровень детской преступности, захлестнувшей последние годы самые крупные города империи.

Отмена крепостного права, бурный рост городов, массовая миграция туда вчерашних крестьян, военная мобилизация, а потом и тяжелый неурожай 1839 года – все это стало факторами, из-за которых к началу 1840-х детская и подростковая преступность в России стали реальной проблемой, которую нужно было как-то решать.

Согласно принятому еще перед войной уложению о наказаниях, возрастом, с которого наступала уголовная ответственность в империи считался 8 лет. С 8 до 17 – именно в этом возрасте наступало совершеннолетие по российским законам – малолетство могло быть смягчающим обстоятельством при вынесении приговора, а после 17 лет уже наступала полная ответственность.

Собственно, именно детей от 8 и до 17 – на практике до 14, потому что считалось, что после уже перевоспитывать поздно – пойманных на совершении мелких или средней тяжести уголовных деликтов и отправляли в Суворовские училища. Идея была проста – жесточайшей дисциплиной привить детям понимание порядка, дать какое-никакое образование и способствовать тому, чтобы выпускник в дальнейшей жизни избегал кривой дорожки. Ведь, если разобраться, большинство подростков совершали преступления не оттого, что были какими-то плохими или испорченными – впрочем, на практике разного рода моральные уроды тоже встречались регулярно – а потому что им нечего было есть, нечего надеть и негде спать. И выбор тут зачастую невелик – либо украсть краюху хлеба, либо умереть с голоду. Про то, как добывали себе пропитание беспризорницы женского пола, даже говорить не нужно – и так понятно.

- Что Голубев? – Большая часть поступающих в приют подростков не имела никаких документов, а соответственно и фамилий. У некоторых даже имен-то не было одни клички, как у животных, поэтому их приходилось придумывать – вместе с датой рождения, которая была необходима для выправки документов - на месте. Так уж сложилось что в этом училище в ходу были «птичьи» фамилии. Соколов, Орлов, Голубев, Цаплин. Перепелкина и Сорокина. Иронично, что больше всего проблем администрации доставлял парень получивший максимально «мирную» фамилию.

- Голубев сидит в карцере, Николай Михайлович. Вернее лежит, сидеть ему в ближайшие дни будет сложно, - хмыкнул в усы заместитель директора по воспитательной работе, ответственный в том числе и непосредственно за телесные наказания подопечных.

Муравьев внутренне поморщился. Он считал себя человеком просвещенным и подобные методы воспитания – розгами то есть – считал дикостью и варварством. У себя в эскадроне он за два года войны ни разу никого не ударил. Пару раз вешал мародеров, один раз отдал под суд – с последующим непременным расстрелом – дезертира, но вот именно чтобы в рыло кому-то дать, этого не было. А вот тут оказалось, что дети еще более сложный контингент нежели призванные по мобилизации запасники.