Физрук-8: назад в СССР (СИ) - Гуров Валерий Александрович - Страница 13

— Ее не касайтесь! — отрезал я.

— И намерений таких не было, — отмахнулся Зорин, — я лишь хотел продемонстрировать вам уровень своей осведомленности. Поверьте, чтобы выяснить все это, потребовалось немало времени и труда.

— Вы думаете, я оценю ваши усилия и жертвы?

— Не думаю. Я надеюсь не на ваши чувства, а на ваш разум.

— Напрасно. Мой разум советует мне держаться от вашей конторы подальше.

— И он же окажется моим союзником, — самоуверенно произнес майор.

— В таком случае — обратись к нему, а не к эмоциям.

— Попробую, но должен сказать вам, что в этом случае мне придется довериться вашей скромности. Проговоритесь и, боюсь, мы оба окажемся на нарах.

— Только вы — в красной зоне, а я — на общаке.

— В лучшем случае… Впрочем, не будем о грустном…

Третьяковский прервал рассказ, потому что мы подъехали к пансионату. Я помог ему выбраться из автомобильного салона и пройти в вестибюль. Граф попросил его оставить на скамеечке у гардеробной и привести медсестру и официантку Стешу. Сегодня в «Загородном» было не менее многолюдно, чем в прошлый раз, но зато куда более чинно и благородно. Никаких пустых бутылок и пьяных плясок. Я довольно быстро нашел девушку, которую во сне видел русалкою.

— Я привез писателя, — сказал я ей.

Стеша всплеснула руками и не задавая вопросов бросилась в вестибюль. Я помог ей отвести лжеклассика в процедурную. Там девушка его ловко раздела до пояса, сняла повязку, осмотрела зашитую рану, осуждающе покачала головой, но ничего не сказала. Перевязала и сделала укол. Потом я помог ей отвести Графа в свободный номер. Там Стеша уложила его в постель. Я хотел было ретироваться, но Третьяковский глазами показал — нет. И многозначительно посмотрел на девушку, та безропотно вышла.

— Хочу рассказать до конца, — сказал Граф. — Майор действительно удостоил меня сомнительной чести приобщения к государственной тайне…

— Город Литейск находится в аномальной зоне, — сказал он мне. — Научного объяснения этому нет, но интересы государственной безопасности требуют учитывать любые явления, способные повлиять на судьбу страны в лучшую или в худшую сторону. В частности, среди таких явлений есть люди с необыкновенными способностями, не поддающимися, зачастую, рациональным объяснениям. Впрочем, объяснения пусть ищут ученые, наше дело использовать то, что можно на пользу отечества и нейтрализовать то, что нельзя… Ведь ваш род Третьяковских происходит из Литейска, не так ли?

Я не стал отрицать.

— Потому ваш брат и вернулся туда, — продолжал Зорин. — И я хочу, чтобы вы тоже туда вернулись.

— С какой стати?

— Дело в том, что в Академии Наук СССР нашел умник, который хочет поставить эксперимент на литейских детях, обладающих уникальными возможностями. Сейчас проект, так называемого «управляемого взросления» находится в стадии подготовки. Выращивают соответствующие научные кадры. Курирует «УВ» другое управление, нас, «аномальщиков», решили обойти стороной… Как видите, Евграф Евграфович, я с вами предельно откровенен…

— Вижу… — откликнулся я. — Ставить опыты на детях — это не просто свинство, это — фашизм. Я сам видел в немецких концлагерях результаты таких опытов.

— Вы слегка перегибаете палку, — поморщился майор, — но в целом я с вами согласен. Научному любопытству должен быть предел. Вот только тот самый умник из АН сумел заручиться поддержкой на самом верху. Наша контора обеспечивает охрану и нестандартные источники финансирования.

— Какие?

— Вот видите, вы уже задаете вопросы!

— Да какого черта! — разозлился я. — Что вы себе позволяете! Оставьте детей в покое!

— Это не в моих силах, — развел руками Зорин. — Однако нам нужен умный, совестливый человек, который, по сути, сам порождение этой аномальной зоны, чтобы вести наблюдение за проектом и собирать факты, которые позволят его закрыть, если дело зайдет слишком далеко…

Открылась дверь и вошла «русалочка». Третьяковский вынужден был прервать свой рассказ. Девушка принесла ужин и кофе.

— Спасибо, милая! — сказал ей Граф. — Когда мы закончим, приходи.

Стеша покорно кивнула, но тут же обратилась ко мне:

— Только вы недолго разговаривайте, пожалуйста! Ему вредно сильно напрягаться.

— Я скоро уйду! — пообещал я.

Покачивая умопомрачительными бедрами, медсестра вышла.

— Моя последняя слабость, — пробормотал лжеписатель. — После смерти Лидии, моей первой жены, я долго был уверен, что никогда больше не полюблю женщину, но потом…

— Потом ты женился на актрисе Неголой, — проявил я осведомленность.

— Не — я, а мой брат. Зорин провел рокировку. Миния отправил в Москву на лечение от цирроза, которое ему, увы, не помогло, а меня — сюда. Так что я унаследовал от него не только имя, дом, литературную славу, но и жену. Впрочем, актриса быстро распознала подмену и пришлось ей почти все рассказать. И я никогда не пожалел об этом. Товарищем она оказалась более надежным, нежели женой… Мы разошлись, но остались друзьями…

— А она уверяла, что познакомилась с тобой, когда ты поступал в театральный. Соврала?

— Все правильно! — усмехнулся лжеписатель. — Мой братец тоже возжелал стать актером, только это произошло намного позже после того, как я учился в школе-студии МХАТ. В театральном они с Таськой и познакомились. Правда, актером Минька так и не стал, подался в литераторы. Впрочем, мы отошли от темы… Я понимал, что майора судьба детей не слишком волнует, но также понял и то, что если я откажусь, то покоя мне не будет до конца дней… Я говорю о совести, а не о госбезопасности… В общем, я согласился. Мне пришлось вникнуть во все детали этого дьявольского проекта, а также — вжиться в привычки и манеры своего ныне покойного братца, которого, признаюсь, никогда не любил. Это оказалось труднее, чем разыгрывать старичка божьего одуванчика. И все-таки я справился…

Покуда он рассказывал, я налил ему кофе и пододвинул тарелку с бутербродами. Себя я тоже не забыл. Не забыл и о том, с чего начался наш разговор, поэтому спросил:

— А кто же такой Стропилин на самом деле?

— Капитан Жихарев, — с набитым ртом промычал Граф и проглотив кусок хлеба с колбасой, добавил: — Его майор приставил за мною присматривать… Правда, сделал он это очень хитро… Сообщил, что я не согласился на его, Зорина, предложение и теперь работа будет идти с моим братом-близнецом… А я, якобы, умер. И верно, на кладбище в столице, где погребен мой беспутный братец, значится мое имя. Так что быть мне теперь Минием до скончания века… Да не беда. В конце концов, какая разница под каким именем жить? Главное — дело. И в этом Лжестропилин мне очень мешает. До такой степени, что я натравил на него этого дурака капитана Киреева. Не помогло. Они сговорились. Потом я попытался воздействовать на него через ныне покойного Сумарокова, тоже — мимо. Не так просто справиться с матерым госбезопасником, не прибегая к физическому устранению. Я даже сумел нацелить на него гражданку Шульц, она его прекрасно обработала, сначала превратив в лжепророка, а потом и вовсе упекла в психушку…

— Собственно, в психушку упек его я.

— Вот как? — удивился Третьяковский. — Не знал… Однако, сам видишь — Лжестропилин вывернулся. И теперь, гнида гэбэшная, ведет какую-то свою игру… Я потому и решил показать тебе его истинное лицо, чтобы ты помог мне его нейтрализовать.

— Также, как майора Курбатова?

— Курбатов враг, предатель и иностранный агент. Не хватало, чтобы в нашу литейскую кашу влезло ЦРУ или Ми-шесть.

— А мог он завербовать Жихарева?

— Черт побери! — обрадовался лжеклассик. — А ведь это мысль! Если его привязать к судьбе Курбатова, то…

— Пришлют другого, — закончил я его мысль.

— Возможно, но другой может оказаться менее вредным для нашего дела… Пока он во все вникнет, пока разберется, мы с тобой сможем наладить дело так, что и начальство будет довольно и детишек мы выведем из-под удара… Если бы ты, Саша, только знал, как я обрадовался твоему появлению в Литейске… Конечно, я к тебе первое время присматривался. Меня настораживало то, что ты сблизился с Шульц, но когда я понял, что ты мой естественный союзник…