Клятва, которую мы даем - Монти Джей - Страница 53

Во мне так много гнева, такого мощного, что я почти опьянена его силой. Я сейчас нестабильна и боюсь, что любой, кто вступит со мной в контакт, останется таким же разбитым, какой я себя чувствую.

– Она этого не заслужила.

Появляется Сайлас, прислонившись к дверному косяку, и просто смотрит на меня своими темными глазами. Глаза, которые видят слишком много, больше, чем я хочу, чтобы он видел.

– Если бы я захотела выслушать лекцию о своем поведении, я бы попросила об этом, – я скрежещу зубами. – Я знаю, что я сука, и я знаю, что она не заслужила.

– Ты не сука, Коралина. Тебе просто больно, вот и все, – говорит он.

Ненавижу, когда он так уверен в себе. Как будто он знает это наверняка.

Как будто он уверен, что я не ужасный человек, как будто он вообще меня знает.

– Ты заставил меня кончить один раз, и вдруг ты меня знаешь? – я недоверчиво смеюсь. – Приди, блядь, в себя и убирайся.

Он смотрит на меня, скрестив руки на груди грудью.

– Тебе нужно куда-то деть весь этот гнев, Хекс? Выплесни на меня. Отдай мне все, что у тебя есть.

Я отворачиваюсь от него, пытаясь найти в этой комнате хоть что-нибудь, что стоило бы спасти. Я пинаю бумаги и одежду, пытаясь понять, что скрывается под этим погромом.

Я очень стараюсь держать свой рот на замке; если бы у меня был клей, я бы заставила его закрыться, чтобы сдержать яд, который течет по моим венам, угрожая выплеснуться из горла на любого, кто подойдет слишком близко, кто попытается помочь.

Никто не сможет мне помочь. Никто не поймет, что я ненавижу себя за то, что хочу причинять боль другим людям из-за того, как причинили боль мне. Не потому, что это помогает мне чувствовать себя лучше или сильнее; после этого я чувствую себя дерьмом, но это дает всем этим мучениям хоть какой-то выход.

– Ты упряма. Ты не хочешь этого слышать, но я знаю, что ты делаешь. Я вижу это в твоих глазах, всю эту боль, которая просто гноится под кожей. Ты не можешь держать ее в себе вечно, Коралина. Это убьет тебя.

– Ты ни черта не знаешь о моей боли, Хоторн, – в моих словах яд, намерение ранить, заставить его убраться к чертовой матери из этой комнаты. Мне плевать, если это заденет его чувства. Мне все равно, если он меня возненавидит. Я просто хочу, чтобы он был подальше от пути моего разрушения, пока я не забрала все хорошее, что было в Сайласе, и не проглотила его целиком.

Я тычу в него пальцем, глаза горят от ярости.

– Твоя девушка умерла. Плачь об этом. Моя глазница была разбита вдребезги, потому что я недостаточно быстро открыла рот для его члена. Наши истории не похожи.

Я хочу остаться наедине со своей яростью, спрятаться подальше, чтобы спокойно страдать. Я не хочу, чтобы кто-то наблюдал, как я распадаюсь на части. Весь мир наблюдал по национальному телевидению за тем, как я теряю рассудок. Я стала историей века, миллионы глаз наблюдали, как я рассыпалась на мелкие осколки из стекла, и ситуация лишь усугублялась их жалостью ко мне.

Поэтому они порезались о меня. Я позволила им наступать на меня босыми ногами, и я вонзилась в их пятки, как крошечные лезвия бритвы.

Я хочу сломаться. Я хочу плакать и швыряться вещами в одиночестве, без посторонних глаз, в тишине, где единственное, что я слышу, – это биение собственного сердца.

– Мой лучший друг всю свою жизнь глотал свою боль, как ржавые гвозди, чтобы превратить ее в оружие. Я видел, как она пожирала его заживо, и теперь я наблюдаю за последствиями, – говорит он мне. – Хочешь быть подлой? Это не заставит меня уйти, Коралина. Я выдерживал бури гораздо более жестокие, чем ты. Ты не такая, какой тебя считает мир. Ты не стерва. Ты девушка. Девушка, которая подверглась насилию. Девушка, которая просто пытается выжить.

У меня такое чувство, что моя грудь вот-вот провалится внутрь, пустота там, где раньше было мое сердце, превратилась в черную дыру, которая всасывает всю доброту в комнате, чтобы выплюнуть ее обратно.

– Пошел ты, Сайлас.

Он проходит дальше в комнату, словно мои слова – это приглашение. Он стоит над моей разрушенной комнатой, в обломках моего дома, как статуя. Потрясающее произведение скульптурного искусства в пространстве чистой злобы.

– Если ты не научишься принимать тот факт, что ты была жертвой еще до того, как стала проклятьем, все, что ты будешь делать, – это продолжать ранить людей, которые не причиняли тебе вреда, – он наклоняет голову, наблюдая за мной. – Это то, чего ты хочешь? Вычеркнуть всех, чтобы не осталось никого?

– Я не была жертвой, – огрызаюсь я, чувствуя, как слезы скатываются по щекам. Я устала, устала от того, что Сайлас всегда находил меня такой разбитой. – Ты что, не умеешь читать газеты? Я была влюблена в него. Я хотела быть рядом.

Я подбираю лоскутки холста, словно это осколки моего сердца, и подбрасываю их в воздух, наблюдая, как они падают дождем на меня. Мой голос почти кричит.

– Это не жертва. Я не сломана – все мои деньги собрали меня обратно. Разве ты не видишь этого? Я сама просила об этом, Сайлас. Я сама напросилась на все это.

Ты просила об этом.

Ты любишь меня. Скажи, что любишь меня.

Ты хочешь остаться здесь со мной навсегда, верно?

Тебе повезло, что у тебя есть деньги, девочка. Это ужасно для тех, у кого их нет.

Могло быть и хуже, понимаешь?

Ты одна из тех, кому повезло.

Слова Стивена и жестокий шквал обвинений со стороны окружающих эхом отдаются в моих ушах, как тысяча маленьких молоточков, бьющих по моему разуму. Я так близка к тому, чтобы взорваться от ярости, способной поглотить весь мир, так близка к тому, чтобы разорвать зубами землю.

Но тут происходит нечто чудесное.

Пальцы Сайласа убирают прядь моих волос за ухо, а ладонь задерживается на моей щеке, впитывая слезы, которые я отчаянно пыталась сдержать. Я медленно поднимаю на него глаза, нахмурив брови. Он смотрит на меня сверху вниз, прежде чем его губы растягиваются в мягкой улыбке.

Впервые с тех пор, как я узнала имя Сайласа Хоторна, он улыбается.

По-настоящему, мать твою, улыбается. Это грустная, душераздирающая и, несомненно, искренняя улыбка. Как будто он знает, что в этот момент мне больше всего на свете нужно что-то теплое, что-то доброе.

Он смотрит на меня, на мой беспорядок, как на человека, которому стоит улыбнуться. Это подарок, который он дарит очень, очень немногим людям. Подарок, который молча говорит мне, что я достойна его милости, его доброты.

– Нет, Хекс, – шепчет он, качая головой. – Ты сделала то, что должна была сделать, чтобы остаться в живых. Это никогда не делало тебя слабой. Это не значит, что ты сама напросилась. Это делает тебя выжившей.

Из моего горла вырывается всхлип.

Мне страшно.

Боюсь того, что я сделаю с теми, кто мне дорог. Невинные жизни разрушаются сломленными людьми, которым причинили боль, прежде чем у них появился шанс исцелиться. Я – пример в этом искусстве разрушения.

Я прошла через нечто ужасное, выжила, и все говорили мне, что мне повезло.

Но никто не показал мне, как жить с этим. С этим грузом, с этой болью, с этими воспоминаниями.

– Ты все еще живешь в режиме выживания. Тебе просто нужно научиться его выключать, детка.

23. ТЕМНАЯ СТОРОНА

Сайлас

В темноте моего домашнего кабинета царит тишина, позволяющая моим мыслям успокоиться. Дым от сигары клубится в воздухе. Держа стакан с бурбоном в руке, я откидываюсь на спинку кресла.

Смотрю на пистолет, лежащий на дереве передо мной, черный металл блестит в лунном свете, проникающем через окно за моей спиной.

Час назад именно из него я убил человека.

До сих пор чувствую запах пороха и крови, наполняющий воздух, слышу звук, который издает пуля, когда пробивает череп и проходит сквозь мозговое вещество.