Клятва, которую мы даем - Монти Джей - Страница 45

– Встань, блядь, с колен, Коралина, пока я не разбил это стекло, и ты не подавилась моей спермой.

Он наблюдал за всем происходящим. Он победил и ничего не сказал, просто чтобы увидеть, как я кончаю на руку.

Он медленно выводит указательным пальцем буквы на стекле размеренными штрихами, выводя слово, от которого мое сердце учащенно бьется.

Цугцванг30.

– Английский? – огрызаюсь я, прикусывая язык, и смотрю на него, опираясь на стол позади меня, чтобы подняться на ноги. Мои колени все еще дрожат, но я отказываюсь показывать ему это.

– Немецкий, – ворчит он, и в его голосе слышится сарказм. Его голос грубый и хриплый от долгого молчания, и я ненавижу, когда от него у меня мурашки бегут по спине. – Любое твое движение только ухудшит твое положение.

– Еще один шахматный термин? Так? Что это значит для меня?

Все это было огромной гребаной ошибкой. Приехав сюда, я сделала это с ним. Я попала в яму, из которой никогда не смогу выбраться. Завтра я выхожу замуж за этого человека. Завтра придется сражаться за то, чтобы сохранить нетронутыми все стены, которые еще защищают его от меня.

Завтра война за защиту его сердца начнется по-настоящему.

– Неизбежный шах и мат, – он смотрит на меня прищуренными глазами, в которых видна вся ложь, которую я пыталась скрыть. Он знает, что то, что мы только что сделали, разрушило стену, которую я никогда не смогу восстановить.

– Это значит, что теперь ты моя, Хекс.

19. ДО САМОЙ СМЕРТИ

Коралина

Когда я была маленькой, может быть, восьми или девяти лет, мой отец и Реджина взяли меня на мою первую и единственную свадьбу. Тогда я не понимала, что все это значит. Все, что я знала, – это то, что это красивое историческое место, где пара обменялась клятвами.

Во время приема, пока родители танцевали и пили ночь напролет, оставив детей на попечение нянь и воспитателей, я выскользнула на улицу и через каменную арку попала в сад на заднем дворе, где лепестки роз висели на черных ветвях, как красные лампочки. Небольшие лужицы света от фонарей установленных по всему периметру, освещали дорожки, вьющиеся между живыми изгородями, украшенными кристаллами, которые мерцали, как звезды.

Именно у одного из таких фонарей мальчик по имени Джереми подарил мне цветок.

Необыкновенную красную розу, которую я поклялась хранить вечно. Мы были маленькими и понятия не имели, что приготовил для нас мир. Но в тот момент мы знали все. Мы чувствовали все. Крошечные сердечки играли в догонялки в парадной одежде, пока не упали на влажную траву и звонкий смех эхом разносился в ночи.

Перед уходом он посмотрел на меня, сжал мою маленькую руку в своей и сказал:

– Я люблю тебя.

Это было неправдой. Мы только познакомились, мы еще не знали, что означает это слово. Мы слышали, как его говорили наши родители, видели в фильмах, когда взрослые держались за руки.

Но для нас в том саду это была любовь.

Этого было достаточно.

Только несколько месяцев спустя я узнала от сплетничающих подруг Реджины, что мое проклятие впервые совершило полный круг. Джереми погиб в автомобильной катастрофе вместе со своими родителями, когда ушел из того сада.

Я не помню, плакала ли я, только то, что чувствовала себя виноватой, потому что не хранила розу, которую он мне подарил, вечно, как обещала ему.

Я еще не знал этого, но мое проклятое сердце уже унесло две жизни, прежде чем я начала верить, что моя мать передала мне что-то магическое.

Порча.

Сглаз.

Только об этом я и думала последние двадцать минут, пока стояла в туалете здания суда, пытаясь привести в порядок волосы, но они все равно отказывались подчиняться.

Я прижимаю вспотевшие ладони к раковине и смотрю в зеркало. Выбившиеся пряди разлетаются по лицу, словно издеваясь надо мной. Элегантный пучок, который я задумала, не выйдет, когда левая часть моих волос просто не держится на затылке.

– Может, нужен спрей для волос?

Я смотрю в зеркало, где отражается моя сестра. В одной руке она держит знакомую сумку для одежды, а в другой – то, что я считаю косметичкой.

– Что ты здесь делаешь? – спрашиваю я, поворачиваясь так, чтобы мы оказались лицом друг к другу. – И почему у тебя это?

Ее симпатичные коричневые босоножки на танкетке щелкают по полу, когда она идет ко мне, желтый сарафан идеально сочетается с ее загорелой кожей, золотистые локоны обрамляют ее лицо.

Мы не могли быть более разными.

– Это платье слишком красивое, чтобы его не надеть, и я не позволю тебе выходить замуж в… – она с отвращением оглядывает мое простое черное платье с ног до головы, – в этом.

Свадебное платье моей матери.

Это была реликвия для чего-то большего, чем я. Я не хотела позорить ее память, надевая его на свадьбу, на которой только подписываются бумагами в здании суда. Такое чувство, что я проявляю неуважение к ее памяти.

– Это не настоящая свадьба, детка. Нам не нужна цветочница.

Он вздыхает, плечи опускаются, когда она подходит ближе и кладет платье на раковину рядом с косметичкой.

– Он тоже выглядит нервным, – она прислоняется к раковине рядом со мной и ухмыляется, толкая меня бедром. – Если это поможет.

– Когда ты его видела?

– Заглянула в зал суда, – ее глаза сверкают тем озорством, которое я так хорошо знаю.

Сайлас нервничает?

Подождите, конечно нервничает. Не похоже, что у него был большой выбор в этом вопросе.

– Когда ты стала такой любопытной? – спрашиваю я, тыкая ее указательным пальцем в плечо с игривой улыбкой на губах.

– Сестренка, я обычно лежала у тебя под кроватью, пока ты болтала со своими друзьями по телефону в групповом чате, – поддразнивает она в ответ. – Я всегда была любопытной. Ты только сейчас это заметила.

Я смеюсь, качая головой над ее глупостью. В самые мрачные дни она всегда была светом в конце туннеля.

– Хотя в смокинге он выглядит сексуально.

Я не могу сдержать румянец, который разгорается на моих щеках от ее слов.

– Боже мой, он тебе нравится, – задыхается она, словно поймала меня на лжи. – Он тебе так нравится!

Я закатываю глаза от ее чрезмерной реакции, пытаясь стереть с лица свои чувства.

Привлекательность – не причина, по которой я не пою свадебные дифирамбы и не закручиваю волосы от радости в локоны. Я знаю, как он выглядит, знаю, что есть сотни девушек, которые убили бы за то, чтобы оказаться на моем месте.

Он заставляет меня чувствовать себя уязвимой. Заставляет меня чувствовать себя в безопасности, чувствовать, что я могу открыть себя и знать, что он не сбежит, испугавшись того, что внутри.

– Нет, не нравится, – лгу я, ощущая горечь на языке. – Кроме того, это не имеет значения, Лилак. Это... это просто неважно.

С ее губ срывается разочарованный вздох, и она прекращает попытки заставить меня радоваться этому моменту. Она лезет в сумочку и достает оттуда серебристо-голубую булавку. Затейливо украшенная крошечными голубыми кристаллами и тонкой серебряной отделкой, она представляет собой потрясающее украшение.

– Тебе нужно что-то голубое, – Лилак крутит пальцем, заставляя меня повернуться. Решив не спорить с ней по этому поводу, я снова встаю перед зеркалом.

– Я знаю, что ты боишься, – шепчет она, перебирая пальцами мои волосы и собирая их в пучок. – Если притворюсь, будто я знаю, через что тебе пришлось пройти, не облегчит ситуацию, и доводы в пользу того, чтобы ты впустила меня, ничего не изменят.

Я прикусываю внутреннюю сторону щеки, пока она поправляет мои волосы, напоминая мне о всех тех случаях, когда я делала то же самое для нее. Когда она успела повзрослеть?

– Но я думаю, что Сайлас мог бы стать хорошей парой для тебя, Коралина. И ты тоже могла бы стать хорошей парой для него. От вас обоих исходит печаль.